Неточные совпадения
Все
идеи Достоевского связаны с судьбой
человека, с судьбой мира, с судьбой Бога.
Для одних он был прежде всего предстателем за «униженных и оскорбленных», для других — «жестоким талантом», для третьих — пророком нового христианства, для четвертых он открыл «подпольного
человека», для пятых он был прежде всего истинным православным и глашатаем русской мессианской
идеи.
Реально отношение
человека и Бога,
человека и дьявола, реальны у него
идеи, которыми живет
человек.
В этих столкновениях и взаимоотношениях
людей разрешается загадка о
человеке, о его пути, выражается мировая «
идея».
Ницше же сам был во власти
идей человекобожества;
идея сверхчеловека истребила у него
человека.
На могиле двух великих
идей — Бога и
человека (христианство — религия Богочеловека и Богочеловечества), восстает образ чудовища, убивающего Бога и
человека, образ грядущего человекобога, сверхчеловека, антихриста.
Одержимость
идеей всеобщего счастья, всеобщего соединения
людей без Бога заключает в себе страшную опасность гибели
человека, истребления свободы его духа.
Человек делается одержимым какой-нибудь «
идеей», и в этой одержимости уже начинает угасать его свобода, он становится рабом какой-то посторонней силы.
Обнаруживается, что ложная
идея сверхчеловечества губит
человека, что претензия на безмерную силу обнаруживает слабость и немощь.
Человек, живое, страдающее конкретное человеческое существо, должен быть принесен в жертву сверхчеловеческой «
идее».
Но
идея Бога есть единственная сверхчеловеческая
идея, которая не истребляет
человека, не превращает
человека в простое средство и орудие.
Всякая другая сверхчеловеческая
идея истребляет
человека, превращает
человека в средство и орудие.
Идея человекобога несёт с собой смерть
человеку.
Достоевский исследует роковые последствия одержимости
человека идеей человекобожества в разных ее формах, индивидуалистических и коллективистических.
Во имя величия сверхчеловека, во имя счастья грядущего, далекого человечества, во имя всемирной революции, во имя безграничной свободы одного или безграничного равенства всех можно замучить или умертвить всякого
человека, какое угодно количество
людей, превратить всякого
человека в простое средство для великой «
идеи», великой цели.
Это берет на себя
человек, возомнивший себя обладателем сверхчеловеческой «
идеи».
Он сам, по своеволию и произволу своему, решает вопрос, можно ли убить хотя бы последнего из
людей во имя своей «
идеи», Но решение этого вопроса принадлежит не
человеку, а Богу.
Сама «
идея» безобразна, бессмысленна и бесчеловечна, в ней свобода переходит в безграничный деспотизм, равенство — в страшное неравенство, обоготворение
человека — в истребление человеческой природы.
«Без „высшей
идеи“ не может существовать ни
человек, ни нация.
А высшая
идея на земле лишь одна, и именно —
идея о бессмертной душе человеческой, ибо все остальные „высшие
идеи“ жизни, которыми может быть жив
человек, лишь из нее одной вытекают».
«Самоубийство при потере
идеи о бессмертии является совершенной и неизбежной необходимостью для каждого
человека, чуть-чуть поднявшегося в своем уровне над скотами».
Достоевский хотел сказать, что всякий
человек и его жизнь в том лишь случае имеет безусловное значение и не допускает обращения с ним как со средством для каких-либо
идей или интересов, если он — бессмертное существо.
Не только «дальний» — высшая «
идея», не только «необыкновенные»
люди, как Раскольников, Ставрогин, Иван Карамазов, имеют безусловное значение, но и «ближний», будь то Мармеладов, Лебядкин, Снигирев или отвратительная старушонка-процентщица, — имеют безусловное значение.
В гениальной по силе прозрения утопии грядущего, рассказанной Версиловым,
люди прилепляются друг к другу и любят друг друга, потому что исчезла великая
идея Бога и бессмертия.
После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье и
люди остались одни, как желали: великая прежняя
идея оставила их; великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходит, как то величавое, зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это был уже как бы последний день человечества.
Исчезла бы великая
идея бессмертия и приходилось бы заменить ее; и весь великий избыток прежней любви к тому, который был Бессмертие, обратился бы у всех на природу, на мир, на
людей, на всякую былинку.
Сострадание к
человеку как к трепещущей, жалкой твари, игралищу бессмысленной необходимости — есть последнее прибежище идеальных человеческих чувств, после того как угасла всякая великая
Идея и утерян Смысл.
Идея человекобога истребляет
человека, лишь
идея Богочеловека утверждает
человека для вечности.
Ибо социализм французский есть не что иное, как насильственное единение
человека —
идея еще от древнего Рима идущая и потом всецело в католичестве сохранившаяся».
Для Достоевского католичество было носителем
идеи римского принудительного универсализма, принудительного всемирного единения
людей и устроения их земной жизни.
И в борьбе, которая разгоралась в Европе, Достоевский был готов стать на сторону протестантской Германии, чтобы победить католичество и социализм, римскую
идею принудительного соединения
людей.
Человек отказывается от великих
идей Бога, бессмертия и свободы, и им овладевает ложная, безбожная любовь к
людям, ложная сострадательность, жажда всеобщего устроения на земле без Бога.
Киреевские, Хомяковы, Аксаковы, с которыми были у Достоевского, есть и у нас некоторые общие верования и
идеи, не знали еще того катастрофического мироощущения, которое захватило потом даже таких сравнительно спокойных и устойчивых
людей, как, например, кн.
Неточные совпадения
— Другая
идея вот: мне хотелось вас заставить рассказать что-нибудь; во-первых, потому, что слушать менее утомительно; во-вторых, нельзя проговориться; в-третьих, можно узнать чужую тайну; в-четвертых, потому, что такие умные
люди, как вы, лучше любят слушателей, чем рассказчиков. Теперь к делу: что вам сказала княгиня Лиговская обо мне?
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого;
идея зла не может войти в голову
человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности:
идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше
идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как
человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.
Писец оглядел его, впрочем без всякого любопытства. Это был какой-то особенно взъерошенный
человек с неподвижною
идеей во взгляде.
Я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный»
человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его
идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует.
Он издавна привык думать, что
идея — это форма организации фактов, результат механической деятельности разума, и уверен был, что основное человеческое коренится в таинственном качестве, которое создает исключительно одаренных
людей, каноника Джонатана Свифта, лорда Байрона, князя Кропоткина и других этого рода.