В моей квартире в Барачной больнице в память Боткина, за Гончарной улицей, происходили собрания руководящей головки «
Союза борьбы за освобождение рабочего класса», печатались прокламации, в составлении их я и сам принимал участие.
Неточные совпадения
— Персы «низложили» шаха, турки султана, в Германии основан
Союз Ганзы,
союз фабрикантов для
борьбы против «
Союза сельских хозяев», правительство немцев отклонило предложение Англии о сокращении морских вооружений, среди нашей буржуазии заметен рост милитаризма… — ты думаешь, между этими фактами нет связи? Есть… и — явная…
Теперь это разом объяснилось Розанову; они не сложили рук, как московские, и не взялись за работу, а выдумали новый, совершенно безопасный и не вызывающий ничьего противодействия
союз, придавая ему характер псевдосоциальной
борьбы.
От этого вокруг меня образовалась пустота. Товарищеская среда недоумевала. Ранее она меня знала и любила. Я горячо откликался на все ее волнения, и меня привыкли «чувствовать» именно таким: волнующимся, отзывчивым на всякое дело, которое я считал справедливым. У меня были союзники и противники. И я был в
союзе или в
борьбе среди того маленького мирка, который учился, думал, волновался и спорил вокруг академии.
Поэтому общество очень холодно встретило теперь пропаганду Овэна, и с 1830 года он является уже почти исключительно в
союзе с работниками; его имя стоит во главе некоторых предприятий, в которых рабочее сословие вступало в
борьбу с своими хозяевами.
Преимущественно были в ходу идеи Овэна от 1815 до 1830 года, когда во всей Европе проводились предначертания Священного
союза, а в Англии была во всей силе
борьба буржуазии с аристократией.