Неточные совпадения
Но это
будет лишь новый фазис социальной эволюции, который ни к
какому «социализму» в доктринерском смысле
не приведет.
Когда наступит время для социализма, то он окажется уже ненужным и устаревшим, так
как будет уже новая жизнь,
не похожая на ту, которая преподносилась в социалистических мечтах, скованных отрицательными связями с буржуазно-капиталистическим строем.
Как вероучение фанатическое, он
не терпит ничего рядом с собой, ни с чем ничего
не хочет разделить, хочет
быть всем и во всем.
«Если бы и
было что на том свете, то уж, конечно,
не для таких,
как они».
Раса эта, отвергнув всякое благородство и всякую честь
как предрассудки старого мира, приступила к огромному эксперименту создания нового «социалистического» мира, в котором
не будет уже ничего «буржуазного».
В мире «социалистическом» более
не будет святых и гениев — они отрицаются всеми основами этого нового мира, они
будут насильственно утоплены в серой безличной массе, в бескачественном коллективе, их возненавидят,
как всякое возвышение.
Настоящего рабочего движения, делающего созидательные усилия преодолеть злые стороны буржуазно-капиталистического строя, в России нет и
быть не может, так
как Россия страна промышленно отсталая, пролетариат наш сравнительно малочислен, недостаточно организован и недостаточно развит.
Но права труда
не могут
быть поняты,
как права количества против качества.
Самый революционный переворот
был делом национальным, он совершен русским народом
как великим целым, он
не был делом одной революционной интеллигенции или рабочего класса, ему
не предшествовало усиление революционно-социалистического движения.
Старая власть, старая монархия
не была у нас свергнута революцией, она сгнила, разложилась и бесславно пала,
как падает гнилое яблоко с дерева.
Катастрофа эта
не есть изменение форм государства,
не есть создание новой власти организованными силами, она
есть упразднение государства, бессилие организовать
какую бы то ни
было государственную власть.
Безграмотная, темная масса солдат, отвыкших от всякого труда, тех самых солдат, на чьи штыки недавно еще опиралось старое самовластье, ни с
какой точки зрения
не есть социалистически мыслящий и социалистически чувствующий рабочий класс.
Всечеловечность ни в
каком смысле
не есть утрата и упразднение национальности.
Идея личности XX века
не может
быть абстрактной,
как в XVIII веке, она может
быть лишь конкретной.
Русские революционеры, русские социалисты и анархисты,
как бы фанатически они ни исповедовали западные учения, всегда
были по природе своей восточниками, а
не западниками.
Высшая духовная иерархия деспотически правила церковью,
как чиновничество, поставленная государственной властью бюрократия, но никогда
не была самоуправлением церкви, никогда
не играла руководящей духовной роли.
Но необходимо окончательно и бесповоротно установить, что народный коллективизм
не есть церковная соборность и отличается от нее,
как земля от неба.
Партии с их программами и тактиками
не могут сейчас предстать в чистом виде, все они
не таковы,
какими были бы в мирное время, в спокойных условиях политической деятельности и социального реформирования общества.
Как видите, Маркс
не связывал русского тяготения к Царьграду с интересами капиталистической буржуазии, голова его
не была забита трафаретами с общими местами, он видел тут прежде всего тяготение русского крестьянства с его религиозным и национальным миросозерцанием.
Сам Маркс никогда
не был таким доктринером,
как его ученики и последователи.
Власть по природе своей
не может
быть ни буржуазной, ни пролетарской, ею руководят
не интересы классов,
не интересы людей, а интересы государства и нации
как великого целого.
Революционная власть так же
не может освободиться от большевизма,
как власть дореволюционная
не могла освободиться от черносотенства, и потому она
не может
быть национальной и патриотической.
Распадение связи времен, полный разрыв между прошлым и будущим, надругательство над великими могилами и памятниками прошлого, жажда истребления всего бывшего и отошедшего, а
не воскресения его для вечности,
есть измена идее народа
как великого целого,
есть предательство ценностей, непреходящих по своему значению.
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо,
как Россия.
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия.
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут,
И тщетной злобою
не будутТревожить вечный сон Петра!
Вот почему нужно прямо и решительно заявить — никакой великорусской культуры нет,
как нет и культуры малорусской,
есть только единая русская культура, объединенная великим русским языком, который
не есть язык великорусский.
Народная воля,
как всякая эмпирическая человеческая воля,
не может
быть обоготворена,
не может
быть признана высшей инстанцией, выше ее — абсолютная правда, ценность, Бог.
Но религиозная свобода, свобода совести для христианина
не есть формальная и бессодержательная свобода, она
есть истина самой христианской религии
как религии свободы.
Когда с пафосом говорят о завоеваниях свобод революцией, то прежде всего должны
были бы иметь в виду те права человека, которые
не могут
быть от него отняты ни во имя
каких благ земных.
Народ
как факт,
как эмпирическая данность
не может
быть святыней, он сам прежде всего нуждается в святыне, которую он поставил бы выше себя, в свете, который просветил бы его естественную тьму, связанную с первородным грехом человеческим и с падением человека в состояние звероподобное.
Русская революция обнаружила ту старую истину, которая для многих
была недостаточно ясна, — церкви изменила и от нее отпала
не только русская интеллигенция,
как принято
было думать и говорить, но и русский народ изменил церкви и отпал от нее.
Но следующие две, три минуты вдруг привели его в память — о вчерашнем. Он сел на постели, как будто не сам, а подняла его посторонняя сила; посидел минуты две неподвижно, открыл широко глаза, будто не веря чему-то, но когда уверился, то всплеснул руками над головой, упал опять на подушку и вдруг вскочил на ноги, уже с другим лицом,
какого не было у него даже вчера, в самую страшную минуту.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и
были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Поросенок ты скверный…
Как же они
едят, а я
не ем? Отчего же я, черт возьми,
не могу так же? Разве они
не такие же проезжающие,
как и я?
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то
есть,
не поможете в нашей просьбе, то уж
не знаем,
как и
быть: просто хоть в петлю полезай.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат,
не такого рода! со мной
не советую… (
Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире
не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это
не жаркое.