Неточные совпадения
Зло в человеке есть лишь результат смешения этой непорочной части человеческой природы, соединяющей ее с Единым, с материей, с множественным
миром.
Такое отделение и есть главное
зло и ложь буржуазного
мира.
Мир множественного, старый
мир признается исключительно
злым и греховным.
Первая форма означает признание
мира и жизни
злом.
Такова прежде всего индусская метафизика, поскольку она признает
мир призрачным и
злым.
Поздний греческий пессимизм, объятый тоской и исканием забвения, окончательно признал
злом весь материальный
мир.
У Плотина множественный
мир смешан с меонической материей и потому он
злой.
Христианская метафизика в чистом своем виде признает
мир не
злым по существу, а падшим, греховным.
Злом является не множественный
мир, не какая-либо материальная субстанция, а те вытекающие из направления воли соотношения
мира, которые принимают форму материальной оплотненности и скованности.
Сам по себе множественный
мир, множественность человеческая в экзистенциальном смысле не есть
зло и не подлежит отсечению и уничтожению, а подлежит лишь просветлению и преображению.
Аскеза не подверглась еще законническому перерождению, в ней был героический порыв к борьбе и победе над
миром, лежащим во
зле.
Существо вполне довольное и счастливое в этом
мире, не чувствительное к
злу и страданию и не испытывающее страдания, совершенно бестрагическое, не было бы уже духовным существом и не было бы человеком.
Не телеологическое понимание мировой жизни, которое всюду видит целесообразность, показывает существование иного
мира и Бога, а именно то, что
мир во
зле лежит и полон страдания.
Но история
мира, лежащего во
зле, знает более потрясающую судьбу безвинного страдальца, чем судьба Иова, судьба Сократа и многого множества людей.
Мир лежит во
зле,
мир, в котором мы живем, не признал величайшего из праведников и распял его, распял Сына Божьего, распял самого Бога.
Зло имеет двоякое проявление в
мире — темная
злая воля распинающих и безвинное страдание распинаемых.
Мир лежит во
зле, он есть падший
мир, порожденный первородным грехом.
В этом
мире есть
зло, несводимое к добру, есть страдание безвинных, есть трагическая судьба праведных и великих, в этом
мире пророки побиваются камнями и торжествуют
злые, несправедливые, угнетающие людей, распинающие лучших.
В этом
мире торжествует смерть, предельное
зло и страдание.
Мы стоим перед вопросом о происхождении
зла в
мире, сотворенном Богом, самым мучительным вопросом человеческого сознания и совести.
Человек есть двойственное существо, в нем есть божественный элемент и есть
злой титанический элемент, приковывающий его к материальному
миру.
Но и орфизм и неоплатонизм остро чувствуют горе бытия,
зло и страдание
мира и ждут избавления.
Если бы не было страдания в
мире, лежащем во
зле, то, вероятно, не было бы обострения сознания и возрастания духовности.
Нельзя спрашивать, в чем причина
зла, потому что
зло порождает
мир необходимости, скованности, в котором все подчинено каузальным отношениям.
Допущение свободы, из которой
зло, хотя и не путем причинности, из которой и творчество всякой новизны в
мире, хотя тоже не путем причинности, есть не какая-то онтологическая и метафизическая доктрина, а интуитивное описание тайны, раскрывающейся в существовании.
Бог, творение
мира и человека,
зло, объективирование
мира и человека, неисчислимые страдания
мира и человека — все может быть описываемо и выражаемо лишь как символическая трагедия.
Зло и страдание существуют в
мире потому, что существует свобода, свобода же ни почему не существует, это предел.
В
мире есть
зло и несправедливость, есть безвинное страдание, потому что есть не только причинность, но и свобода, потому что известное направление свободы стало неотвратимой причинностью.
Существование в
мире зла есть парадокс для нашей духовной жизни.
Тут избавление от
зла и страдания, порожденных множественным чувственным
миром, достигается через отрешенность, через погружение в абстрактное, неконкретное единое.
Намереваясь без сопротивления переносить все направленные на нас нападения, мы, между тем, с своей стороны, намерены не переставая нападать на
зло мира, где бы оно ни было, вверху или внизу, в области политической, административной или религиозной, стремясь всеми возможными для нас средствами к осуществлению того, чтобы царства земные слились в одно царство господа нашего Иисуса Христа.
Неточные совпадения
«И как они все сильны и здоровы физически, — подумал Алексей Александрович, глядя на могучего с расчесанными душистыми бакенбардами камергера и на красную шею затянутого в мундире князя, мимо которых ему надо было пройти. — Справедливо сказано, что всё в
мире есть
зло», подумал он, косясь еще раз на икры камергера.
Он мог бы чувства обнаружить, // А не щетиниться, как зверь; // Он должен был обезоружить // Младое сердце. «Но теперь // Уж поздно; время улетело… // К тому ж — он мыслит — в это дело // Вмешался старый дуэлист; // Он
зол, он сплетник, он речист… // Конечно, быть должно презренье // Ценой его забавных слов, // Но шепот, хохотня глупцов…» // И вот общественное мненье! // Пружина чести, наш кумир! // И вот на чем вертится
мир!
— В нашей воле отойти ото
зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных дел
мира сего! Возьми в руки плуг и, не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
«Одиночество. Один во всем
мире. Затискан в какое-то идиотское логовище. Один в
мире образно и линейно оформленных ощущений моих, в
мире злой игры мысли моей. Леонид Андреев — прав: быть может, мысль — болезнь материи…»
— Он, как Толстой, ищет веры, а не истины. Свободно мыслить о истине можно лишь тогда, когда
мир опустошен: убери из него все — все вещи, явления и все твои желания, кроме одного: познать мысль в ее сущности. Они оба мыслят о человеке, о боге, добре и
зле, а это — лишь точки отправления на поиски вечной, все решающей истины…