Между тем погода по-прежнему, как выражался Дерсу, «потела». С утра хмурившееся небо начало как бы немного проясняться.
Туман поднялся выше, кое-где появились просветы, дождь перестал, но на земле было еще по-прежнему сыро.
Неточные совпадения
Известно, что домашние куры очень чувствительны к перемене погоды. Впрочем, они часто и ошибаются. Достаточно иногда небу немного проясниться, чтобы петухи тотчас начали перекликаться. Но на этот раз они не ошиблись. Вскоре
туман действительно
поднялся кверху, кое-где проглянуло синее небо, а вслед за тем появилось и солнышко.
К полудню мы
поднялись на лесистый горный хребет, который тянется здесь в направлении от северо-северо-востока на юго-юго-запад и в среднем имеет высоту около 0,5 км. Сквозь деревья можно было видеть другой такой же перевал, а за ним еще какие-то горы. Сверху гребень хребта казался краем громадной чаши, а долина — глубокой ямой, дно которой терялось в
тумане.
На задаваемые вопросы он объяснил, что, если в тихую погоду
туман поднимается кверху и при этом бывает сильное эхо, непременно надо ждать затяжного дождя.
Мутные индивидуальности, вырабатываясь из естественной непосредственности,
туманом поднимаются в сферу всеобщего и, просветленные солнцем идеи, разрешаются в бесконечной лазури всеобщего; но они не уничтожаются в ней; приняв в себя всеобщее, они низвергаются благодатным дождем, чистыми кристальными каплями на прежнюю землю.
Вода из моря поднимается туманом;
туман поднимается выше, и из тумана делаются тучи. Тучи гонит ветром и разносит по земле. Из туч вода падает на землю. С земли стекает в болота и ручьи. Из ручьев течет в реки; из рек в море. Из моря опять вода поднимается в тучи, и тучи разносятся по земле…
Неточные совпадения
Между тем луна начала одеваться тучами и на море
поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить.
В то же время, наблюдая жизнь города, он убеждался, что процесс «успокоения», как
туман,
поднимается снизу, от земли, и что
туман этот становится все гуще, плотнее.
Мне сто раз, среди этого
тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот
туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город,
подымется с
туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом, не могу выразить моих впечатлений, потому что все это фантазия, наконец, поэзия, а стало быть, вздор; тем не менее мне часто задавался и задается один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот они все кидаются и мечутся, а почем знать, может быть, все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного, ни одного поступка действительного?
Как ни привыкнешь к морю, а всякий раз, как надо сниматься с якоря, переживаешь минуту скуки: недели, иногда месяцы под парусами — не удовольствие, а необходимое зло. В продолжительном плавании и сны перестают сниться береговые. То снится, что лежишь на окне каюты, на аршин от кипучей бездны, и любуешься узорами пены, а другой бок судна
поднялся сажени на три от воды; то видишь в
тумане какой-нибудь новый остров, хочется туда, да рифы мешают…
Мы уселись у костра и стали разговаривать. Наступила ночь.
Туман, лежавший доселе на поверхности воды,
поднялся кверху и превратился в тучи. Раза два принимался накрапывать дождь. Вокруг нашего костра было темно — ничего не видно. Слышно было, как ветер трепал кусты и деревья, как неистовствовало море и лаяли в селении собаки.