Неточные совпадения
Мне не
только не приходилось их подбадривать, а, наоборот, приходилось останавливать из опасения,
что они надорвут свое здоровье. Несмотря на лишения, эти скромные труженики терпеливо несли тяготы походной жизни, и я ни разу не слышал от них ни единой жалобы. Многие из них погибли в войну 1914–1917 годов, с остальными же я и по сие время нахожусь в переписке.
Потом он рассказал мне,
что ему теперь 53 года,
что у него никогда не было дома, он вечно жил под открытым небом и
только зимой устраивал себе временную юрту из корья или бересты.
На земле и на небе было еще темно,
только в той стороне, откуда подымались все новые звезды, чувствовалось приближение рассвета. На землю пала обильная роса — верный признак,
что завтра будет хорошая погода. Кругом царила торжественная тишина. Казалось, природа отдыхала тоже.
Вечером я сидел с Дерсу у костра и беседовал с ним о дальнейшем маршруте по реке Лефу. Гольд говорил,
что далее пойдут обширные болота и бездорожье, и советовал плыть на лодке, а лошадей и часть команды оставить в Ляличах. Совет его был вполне благоразумный. Я последовал ему и
только изменил местопребывание команды.
Чем ближе я присматривался к этому человеку, тем больше он мне нравился. С каждым днем я открывал в нем новые достоинства. Раньше я думал,
что эгоизм особенно свойствен дикому человеку, а чувство гуманности, человеколюбия и внимания к чужому интересу присуще
только европейцам. Не ошибся ли я? Под эти мысли я опять задремал и проспал до утра.
Почва около берегов более или менее твердая, но стоит
только отойти немного в сторону, как сразу попадешь в болото. Среди зарослей скрываются длинные озерки. Эти озерки и кусты ивняков и ольшаников, растущие рядами, свидетельствуют о том,
что река Лефу раньше текла иначе и несколько раз меняла свое русло.
Мы плыли по главному руслу и
только в случае крайней нужды сворачивали в сторону, с тем чтобы при первой же возможности выйти на реку снова. Протоки эти, заросшие лозой и камышами, совершенно скрывали нашу лодку. Мы плыли тихо и нередко подходили к птицам ближе,
чем на ружейный выстрел. Иногда мы задерживались нарочно и подолгу рассматривали их.
По его словам, птицы любят двигаться против ветра. При полном штиле и во время теплой погоды они сидят на болотах. Если ветер дует им вслед, они зябнут, потому
что холодный воздух проникает под перья. Тогда птицы прячутся в траве.
Только неожиданный снегопад может принудить пернатых лететь дальше, невзирая на ветер и стужу.
Вечером у всех было много свободного времени. Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова горели ярким пламенем. Камыши качались и шумели, и от этого шума ветер казался сильнее,
чем он был на самом деле. На небе лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись
только крупные звезды. С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми облаками. Теперь ветер дул с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.
Как
только я прекращал работу, он кричал мне,
что надо торопиться.
Из опыта прежних лет выяснилось,
что только тогда можно хорошо работать, когда ночью выспишься как следует.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься,
что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие
только даны людям на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким спят
только усталые.
Сопровождавшие нас крестьяне говорили,
что во время наводнений сообщение с соседними деревнями по дороге совсем прекращается и тогда они пробираются к ним
только на лодках.
Вечером стрелки и казаки сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные лица, никто бы не поверил,
что только 2 часа тому назад они бились в болоте, измученные и усталые. Видно было,
что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили
только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Любит русский человек погонять зайца, любит травить его
только потому,
что он труслив и беззащитен. Это не злоба, это жестокая забава.
О том,
что зашло солнце, мы узнали
только по надвинувшимся сумеркам.
Оставшаяся часть дня ушла на расспросы о пути к Кокшаровке. Оказалось,
что дальше никакой дороги нет и
что из всех здешних староверов
только один, Паначев, мог провести нас туда целиной через горы.
— Хорошо, пойду, — сказал он просто, и в этом «пойду» слышалась готовность служить, покорность и сознание,
что только он один знает туда дорогу.
Паначев рассказывал,
что расстояние от Загорной до Кокшаровки он налегке проходил в один день. Правда, один день он считал от рассвета до сумерек. А так как мы шли с вьюками довольно медленно, то рассчитывали этот путь сделать в 2 суток, с одной
только ночевкой в лесу.
Паначев работал молча: он по-прежнему шел впереди, а мы плелись за ним сзади. Теперь уже было все равно. Исправить ошибку нельзя, и оставалось
только одно: идти по течению воды до тех пор, пока она не приведет нас к реке Улахе. На большом привале я еще раз проверил запасы продовольствия. Выяснилось,
что сухарей хватит
только на сегодняшний ужин, поэтому я посоветовал сократить дневную выдачу.
Утром, как
только мы отошли от бивака, тотчас же наткнулись на тропку. Она оказалась зверовой и шла куда-то в горы! Паначев повел по ней. Мы начали было беспокоиться, но оказалось,
что на этот раз он был прав. Тропа привела нас к зверовой фанзе. Теперь смешанный лес сменился лиственным редколесьем. Почуяв конец пути, лошади прибавили шаг. Наконец показался просвет, и вслед за тем мы вышли на опушку леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество признаков указывало на то,
что деревня недалеко.
Чего только здесь не было: пшеница, кукуруза, чумиза, овес, мак снотворный, бобы, табак и множество других растений, которых я не знаю.
Сначала я возмущался такими вопросами, усматривая в них злое намерение, но впоследствии убедился,
что эта справка нужна им
только для того, чтобы знать, на сколько людей надо готовить ужин.
Мы расположились в фанзе, как дома. Китайцы старались предупредить все наши желания и просили
только, чтобы не пускать лошадей на волю, дабы они не потравили полей. Они дали коням овса и наносили травы столько,
что ее хватило бы до утра на отряд вдвое больший,
чем наш. Все исполнялось быстро, дружно и без всяких проволочек.
В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать на возможность встречи с дикими зверями. Но самое неприятное — это встреча с человеком. Зверь спасается от человека бегством, если же он и бросается, то
только тогда, когда его преследуют. В таких случаях и охотник и зверь — каждый знает,
что надо делать. Другое дело человек. В тайге один бог свидетель, и потому обычай выработал особую сноровку. Человек, завидевший другого человека, прежде всего должен спрятаться и приготовить винтовку.
Или они не хотели указать места, где находятся зверовые фанзы, или у них были какие-либо другие причины скрывать истину,
только я заметил,
что они давали уклончивые ответы.
Долинный лес иногда бывает так густ,
что сквозь ветки его совершенно не видно неба. Внизу всегда царит полумрак, всегда прохладно и сыро. Утренний рассвет и вечерние сумерки в лесу и в местах открытых не совпадают по времени. Чуть
только тучка закроет солнце, лес сразу становится угрюмым, и погода кажется пасмурной. Зато в ясный день освещенные солнцем стволы деревьев, ярко-зеленая листва, блестящая хвоя, цветы, мох и пестрые лишайники принимают декоративный вид.
3 часа мы шли без отдыха, пока в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это была та самая река Чау-сун, о которой говорил китаец-охотник. Солнце достигло своей кульминационной точки на небе и палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив головы. В воздухе стояла такая жара,
что далее в тени могучих кедровников нельзя было найти прохлады. Не слышно было ни зверей, ни птиц;
только одни насекомые носились в воздухе, и
чем сильнее припекало солнце, тем больше они проявляли жизни.
Сойки сперва старались скрыться в листве и улетели
только тогда, когда заметили,
что я настойчиво их преследую.
Сориентировавшись, я спустился вниз и тотчас отправил Белоножкина назад к П.К. Рутковскому с извещением,
что дорога найдена, а сам остался с китайцами. Узнав,
что отряд наш придет
только к вечеру, манзы собрались идти на работу. Мне не хотелось оставаться одному в фанзе, и я пошел вместе с ними.
Оба китайца занялись работой. Они убирали сухие ветки, упавшие с деревьев, пересадили 2 каких-то куста и полили их водой. Заметив,
что воды идет в питомник мало, они пустили ее побольше. Потом они стали полоть сорные травы, но удаляли не все, а
только некоторые из них, и особенно были недовольны, когда поблизости находили элеутерококк.
Успокоенные мыслью,
что с помощью провожатых перейдем через Сихотэ-Алинь, мы скоро уснули. Теперь была
только одна забота: хватит ли продовольствия?
К востоку от водораздела, насколько хватал глаз, все было покрыто туманом. Вершины соседних гор казались разобщенными островами. Волны тумана надвигались на горный хребет и, как
только переходили через седловины, становились опять невидимыми. К западу от водораздела воздух был чист и прозрачен. По словам китайцев, явление это обычное. Впоследствии я имел много случаев убедиться в том,
что Сихотэ-Алинь является серьезной климатической границей между прибрежным районом и бассейном правых притоков Уссури.
Часов в 10 утра мы увидели на тропе следы колес. Я думал,
что скоро мы выйдем на дорогу, но провожавший нас китаец объяснил,
что люди сюда заезжают
только осенью и зимой на охоту и
что настоящая колесная дорога начнется
только от устья реки Эрлдагоу.
Вчера мы до того были утомлены,
что далее не осмотрелись как следует, было не до наблюдений.
Только сегодня, после сытного завтрака, я решил сделать прогулку по окрестностям. В средней части долина реки Аввакумовки шириной около 0,5 км. С правой стороны ее тянутся двойные террасы, с левой — скалистые сопки, состоящие из трахитов, конгломератов и брекчий. Около террас можно видеть длинное болото. Это место, где раньше проходила река. Во время какого-то большого наводнения она проложила себе новое русло.
При приближении людей они не улетали, а ловко скрывались в кустах и появлялись
только тогда, когда убеждались,
что опасность миновала.
Как
только мы вошли в лес, сразу попали на тропинку. После недавних дождей в лесу было довольно сыро. На грязи и на песке около реки всюду попадались многочисленные следы кабанов, оленей, изюбров, козуль, кабарожки, росомах, рысей и тигров. Мы несколько раз подымали с лежки зверей, но в чаще их нельзя было стрелять. Один раз совсем близко от меня пробежал кабан. Это вышло так неожиданно,
что, пока я снимал ружье с плеча и взводил курок, от него и след простыл.
Сна как не бывало. На биваке поднялся шум. Голоса людей смешивались с лаем собак. Каждый старался рассказать,
что он видел. Загурский говорил,
что видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал,
что это был медведь. Собаки отбегали от костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно.
Только перед рассветом они немного успокоились.
В полдень я подал знак к остановке. Хотелось пить, но нигде не было воды. Спускаться в долину было далеко. Поэтому мы решили перетерпеть жажду, отдохнуть немного и идти дальше. Стрелки растянулись в тени скал и скоро уснули. Вероятно, мы проспали довольно долго, потому
что солнце переместилось на небе и заглянуло за камни. Я проснулся и посмотрел на часы. Было 3 часа пополудни, следовало торопиться. Все знали,
что до воды мы дойдем
только к сумеркам. Делать нечего, оставалось запастись терпением.
В горах расстояния очень обманчивы. Мы шли целый день, а горный хребет, служащий водоразделом между реками Сандагоу и Сыдагоу, как будто тоже удалялся от нас. Мне очень хотелось дойти до него, но вскоре я увидел,
что сегодня нам это сделать не удастся. День приближался к концу; солнце стояло почти у самого горизонта. Нагретые за день камни сильно излучали теплоту.
Только свежий ветер мог принести прохладу.
Перед нами высилась еще одна высокая гора. Надо было ее «взять» во
что бы то ни стало. На все окрестные горы легла вечерняя тень,
только одна эта сопка еще была озарена солнечными лучами. Последний подъем был очень труден. Раза 3 мы садились и отдыхали, потом опять поднимались и через силу карабкались вверх.
Первым делом все бросились утолять жажду, но вода была так холодна,
что ее пить можно было
только маленькими глотками с перерывами.
Третий пожар уничтожает эти последние остатки, и
только одна поросль около пней указывает на то,
что здесь был когда-то большой лес.
После полудня мы вышли наконец к реке Сандагоу. В русле ее не было ни капли воды. Отдохнув немного в тени кустов, мы пошли дальше и
только к вечеру могли утолить мучившую нас жажду. Здесь в глубокой яме было много мальмы [Рыба, похожая на горную форель.]. Загурский и Туртыгин без труда наловили ее столько, сколько хотели. Это было как раз кстати, потому
что взятое с собой продовольствие приходило к концу.
Следующий день был воскресный. Пользуясь тем,
что вода в реке была
только кое-где в углублениях, мы шли прямо по ее руслу. В средней части реки Сандагоу растут такие же хорошие леса, как и на реке Сыдагоу. Всюду виднелось множество звериных следов. В одном месте река делает большую петлю.
В долине реки Сальной можно наблюдать весьма интересные образования. Вода, стекающая с горы, по узким ложбинам выносит массы песка и щебня. По выходе в долину материал этот складывается в большие конусы, которые тем больше,
чем длиннее и глубже ущелье. Вероятно, конусы эти нарастают периодически, во время сильных ливней, потому
что только масса быстро двигающейся воды способна переносить столь крупные обломки горной породы.
Отбежав немного, собака снова вернулась назад и тогда
только успокоилась, когда убедилась,
что я иду за ней следом.
Они были так заняты своим делом,
что заметили нас
только тогда, когда мы подошли к ним вплотную.
Кое-где местами, в котловинах, собралась вода, столь чистая и прозрачная,
что исследователь замечает ее
только тогда, когда попадает в нее ногой. Тут опять есть очень глубокий колодец и боковые ходы. В этом большом зале наблюдателя невольно поражают удивительные акустические эффекты — на каждое громкое слово отвечает стоголосое эхо, а при падении камня в колодец поднимается грохот, словно пушечная пальба: кажется, будто происходят обвалы и рушатся своды.
В Уссурийском крае реки, горы и мысы на берегу моря имеют различные названия. Это произошло оттого,
что туземцы называют их по-своему, китайцы — по-своему, а русские, в свою очередь, окрестили их своими именами. Поэтому, чтобы избежать путаницы, следует там, где живут китайцы, придерживаться названий китайских, там, где обитают тазы, не следует руководствоваться названиями, данными русскими. Последние имеют место
только на картах и местным жителям совершенно не известны.