Неточные совпадения
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы. По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого. С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я
не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором
уходили животные, они мне ничего
не говорили.
На другой день чуть свет мы все были уже на ногах. Ночью наши лошади,
не найдя корма на корейских пашнях,
ушли к горам на отаву. Пока их разыскивали, артельщик приготовил чай и сварил кашу. Когда стрелки вернулись с конями, я успел закончить свои работы. В 8 часов утра мы выступили в путь.
Вечерняя заря еще пыталась было бороться с надвигающейся тьмой, но
не могла ее осилить, уступила и
ушла за горизонт.
После этого с ружьем в руках я
уходил экскурсировать по окрестностям и заходил иногда так далеко, что
не всегда успевал возвратиться назад к сумеркам.
Когда идешь в дальнюю дорогу, то уже
не разбираешь погоды. Сегодня вымокнешь, завтра высохнешь, потом опять вымокнешь и т.д. В самом деле, если все дождливые дни сидеть на месте, то, пожалуй, недалеко
уйдешь за лето. Мы решили попытать счастья и хорошо сделали. Часам к 10 утра стало видно, что погода разгуливается. Действительно, в течение дня она сменялась несколько раз: то светило солнце, то шел дождь. Подсохшая было дорога размокла, и опять появились лужи.
Уйти от грозы нам
не удалось.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их
не торопясь и работали, как говорится,
не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и
уйти под крышу.
Надо было выяснить, каковы наши продовольственные запасы.
Уходя из Загорной, мы взяли с собой хлеба по расчету на 3 дня. Значит, на завтра продовольствия еще хватит, но что будет, если завтра мы
не выйдем к Кокшаровке? На вечернем совещании решено было строго держаться восточного направления и
не слушать более Паначева.
Очевидно, вскоре после того как зверек попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему зверолов
не осмотрел свои ловушки перед тем, как
уйти из тайги. Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и
не мог уже более заниматься охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег, вороны расклевали дорогого хищника, и теперь от него остались только клочки шерсти и мелкие кости.
Следующий день, 8 июня,
ушел на поиски в воде ружей. Мы рассчитывали, что при солнце будет видно дно реки, но погода, как на грех, снова испортилась. Небо покрылось тучами, и стало моросить. Тем
не менее после полудня Меляну удалось найти 2 ружья, ковочный инструмент, подковы и гвозди. Удовольствовавшись этим, я приказал собираться в дорогу.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак
не мог допустить, что я мог быть один, и думал, что поблизости много людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он
уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло от сердца.
Чужое продовольствие в тайге трогать нельзя. Только в случае крайнего голода можно им воспользоваться, но при непременном условии, чтобы из первых же земледельческих фанз взятое было доставлено обратно на место. Тот, кто
не исполнит этого обычая, считается грабителем и подвергается жестокому наказанию. Действительно, кража продовольствия в зверовой фанзе принуждает соболевщика раньше времени
уйти из тайги, а иногда может поставить его прямо-таки в безвыходное положение.
О Кашлеве мы кое-что узнали от других крестьян. Прозвище Тигриная Смерть он получил оттого, что в своей жизни больше всех перебил тигров. Никто лучше его
не мог выследить зверя. По тайге Кашлев бродил всегда один, ночевал под открытым небом и часто без огня. Никто
не знал, куда он
уходил и когда возвращался обратно. Это настоящий лесной скиталец. На реке Сандагоу он нашел утес, около которого всегда проходят тигры. Тут он их и караулил.
Первые два дня мы отдыхали и ничего
не делали. В это время за П.К. Рутковским пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный». Вечером П.К. Рутковский распрощался с нами и перешел на судно. На другой день на рассвете миноносец
ушел в море. П.К. Рутковский оставил по себе в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго
не могли привыкнуть к тому, что его нет более с нами.
Поведение собак действительно было странное. В особенности удивил меня Леший. Он всегда
уходил в кусты и ложился где-нибудь за палаткой, а теперь жался к людям. Наконец мы собак выгнали, но
не надолго. Через несколько минут они вновь пробрались в палатку и расположились около изголовьев.
Через четверть часа я подошел настолько близко к огню, что мог рассмотреть все около него. Прежде всего я увидел, что это
не наш бивак. Меня поразило, что около костра
не было людей.
Уйти с бивака ночью во время дождя они
не могли. Очевидно, они спрятались за деревьями.
Кто
не бывал в тайге Уссурийского края, тот
не может себе представить, какая это чаща, какие это заросли. Буквально в нескольких шагах ничего нельзя увидеть. В четырех или 6 м
не раз случалось подымать с лежки зверя, и только шум и треск сучьев указывали направление, в котором
уходило животное. Вот именно по такой-то тайге мы и шли уже подряд в течение 2 суток.
Он потрясал в воздухе своей винтовкой. В таком возбужденном состоянии я никогда его
не видывал. В глазах Дерсу была видна глубокая вера в то, что тигр, амба, слышит и понимает его слова. Он был уверен, что тигр или примет вызов, или оставит нас в покое и
уйдет в другое место. Прождав 5 минут, старик облегченно вздохнул, затем закурил свою трубку и, взбросив винтовку на плечо, уверенно пошел дальше по тропинке. Лицо его снова стало равнодушно-сосредоточенным. Он «устыдил» тигра и заставил его удалиться.
Кругом в лесу и на поляне стояла мертвящая тишина, нарушаемая только однообразным жужжанием комаров. Такая тишина как-то особенно гнетуще действует на душу. Невольно сам
уходишь в нее, подчиняешься ей, и, кажется, сил
не хватило бы нарушить ее словом или каким-нибудь неосторожным движением.
Из расспросов выяснилось, что в верховьях Динзахе у него есть фанза. В поисках чудодейственного корня он иногда
уходил так далеко, что целыми неделями
не возвращался к своему дому.
На нем плавало множество уток. Я остался с Дерсу ради охоты, а отряд
ушел вперед. Стрелять уток, плававших на озере,
не имело смысла. Без лодки мы все равно
не могли бы их достать. Тогда мы стали караулить перелетных. Я стрелял из дробовика, а Дерсу из винтовки, и редкий раз он давал промахи.
В этот день вечером возвратился Чжан Бао. Он сообщил нам, что
не застал хунхузов в заливе Пластун. После перестрелки с Дерсу они
ушли на шаланде в море, направляясь, по-видимому, на юг.
Та к как при ходьбе я больше упирался на пятку, то сильно натрудил и ее. Другая нога устала и тоже болела в колене. Убедившись, что дальше я идти
не могу, Дерсу поставил палатку, натаскал дров и сообщил мне, что пойдет к китайцам за лошадью. Это был единственный способ выбраться из тайги. Дерсу
ушел, и я остался один.
Пустая юрта, видимо, часто служила охотникам для ночевок. Кругом нее весь сухой лес давно уже был вырублен и пожжен. Дерсу это
не смутило. Он
ушел поглубже в тайгу и издалека приволок сухой ясень. До самых сумерек он таскал дрова, и я помогал ему, сколько мог. Зато всю ночь мы спали хорошо,
не опасаясь за палатку и за одежду.
Верховья Имана покрыты густыми смешанными лесами. Трудно себе представить местность более пустынную и дикую. Только в начале зимы она немного оживает. Сюда перекочевывают прибрежные китайцы для соболевания, но долго
не остаются: они боятся быть застигнутыми глубокими снегами и потому рано
уходят обратно.
— Мяолин
не вчерашний и
не сегодняшний, — говорил он. — Мяолин такой же старый, как и я, а вы пришли меня прогонять. Я вам Мяолин
не отдам. Если мне придется
уходить отсюда, я его сожгу.
Утром мы рано
ушли, оставив старика спать в его фанзе, которую он
не хотел нам уступить и которую мы
не собирались у него отнимать.
Многих крестьян
не было дома, они
ушли на заработки в город.
Я втайне лелеял мысль, что на этот раз Дерсу поедет со мной в Хабаровск. Мне очень жаль было с ним расставаться. Я заметил, что последние дни он был ко мне как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать, о чем-то спросить и, видимо,
не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он попросил патронов. Из этого я понял, что он решил
уйти.