Неточные совпадения
Почва около берегов более или менее твердая, но стоит
только отойти немного в сторону,
как сразу попадешь в болото. Среди зарослей скрываются длинные озерки. Эти озерки и кусты ивняков и ольшаников, растущие рядами, свидетельствуют о том, что река Лефу раньше текла иначе и несколько раз меняла свое русло.
В 11 часов утра мы сделали большой привал около реки Люганки. После обеда люди легли отдыхать, а я пошел побродить по берегу. Куда я ни обращал свой взор, я всюду видел
только траву и болото. Далеко на западе чуть-чуть виднелись туманные горы. По безлесным равнинам кое-где,
как оазисы, темнели пятна мелкой кустарниковой поросли.
Из опыта прежних лет выяснилось, что
только тогда можно хорошо работать, когда ночью выспишься
как следует.
В ночь с 25 на 26 июня шел сильный дождь, который прекратился
только к рассвету. Утром небо было хмурое; тяжелые дождевые тучи низко ползли над землей и,
как саваном, окутывали вершины гор. Надо было ждать дождя снова.
Приказ седлать коней заставил стрелков заняться делом. После короткого совещания решено было дать зайцу свободу. Едва
только спустили его на землю,
как он тотчас же бросился бежать. Свист и крики понеслись ему вдогонку. Шум и смех сопровождали его до тех пор, пока он не скрылся из виду.
Одни
только лягушки
как будто радовались непогоде и наперерыв старались перекричать друг друга.
Едва
только мы тронулись в путь,
как пошел дождь.
На другой день, 31 мая, чуть
только стало светать, я бросился к окну. Дождь перестал, но погода была хмурая, сырая. Туман,
как саван, окутал горы. Сквозь него слабо виднелись долина, лес и какие-то постройки на берегу реки.
Паначев рассказывал, что расстояние от Загорной до Кокшаровки он налегке проходил в один день. Правда, один день он считал от рассвета до сумерек. А так
как мы шли с вьюками довольно медленно, то рассчитывали этот путь сделать в 2 суток, с одной
только ночевкой в лесу.
Странствовать по тайге можно
только при условии, если целый день занят работой. Тогда не замечаешь,
как летит время, забываешь невзгоды и миришься с лишениями.
Очевидно, вскоре после того
как зверек попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему зверолов не осмотрел свои ловушки перед тем,
как уйти из тайги. Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и не мог уже более заниматься охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег, вороны расклевали дорогого хищника, и теперь от него остались
только клочки шерсти и мелкие кости.
Мы расположились в фанзе,
как дома. Китайцы старались предупредить все наши желания и просили
только, чтобы не пускать лошадей на волю, дабы они не потравили полей. Они дали коням овса и наносили травы столько, что ее хватило бы до утра на отряд вдвое больший, чем наш. Все исполнялось быстро, дружно и без всяких проволочек.
Вчера мы до того были утомлены, что далее не осмотрелись
как следует, было не до наблюдений.
Только сегодня, после сытного завтрака, я решил сделать прогулку по окрестностям. В средней части долина реки Аввакумовки шириной около 0,5 км. С правой стороны ее тянутся двойные террасы, с левой — скалистые сопки, состоящие из трахитов, конгломератов и брекчий. Около террас можно видеть длинное болото. Это место, где раньше проходила река. Во время какого-то большого наводнения она проложила себе новое русло.
В 1906 году в деревне этой жило всего
только 4 семьи. Жители ее были первыми переселенцами из России. Какой-то особенный отпечаток носила на себе эта деревушка. Старенькие, но чистенькие домики глядели уютно; крестьяне были веселые, добродушные. Они нас приветливо встретили.
В период летних дождей вода, стекающая с окрестных гор, переполняет реку и разливается по долине. Самые большие наводнения происходят в нижнем течении Вай-Фудзина, там, где река принимает в себя сразу два притока: Сыдагоу — справа и Арзамасовку — слева. По словам пермцев, умеренные наводнения не
только не приносят вреда, но, наоборот, даже полезны, так
как после них на земле остается плодородный ил. Большие же наводнения совершенно смывают пашни и приносят непоправимый вред.
Сна
как не бывало. На биваке поднялся шум. Голоса людей смешивались с лаем собак. Каждый старался рассказать, что он видел. Загурский говорил, что видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал, что это был медведь. Собаки отбегали от костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно.
Только перед рассветом они немного успокоились.
В горах расстояния очень обманчивы. Мы шли целый день, а горный хребет, служащий водоразделом между реками Сандагоу и Сыдагоу,
как будто тоже удалялся от нас. Мне очень хотелось дойти до него, но вскоре я увидел, что сегодня нам это сделать не удастся. День приближался к концу; солнце стояло почти у самого горизонта. Нагретые за день камни сильно излучали теплоту.
Только свежий ветер мог принести прохладу.
После полудня мы вышли наконец к реке Сандагоу. В русле ее не было ни капли воды. Отдохнув немного в тени кустов, мы пошли дальше и
только к вечеру могли утолить мучившую нас жажду. Здесь в глубокой яме было много мальмы [Рыба, похожая на горную форель.]. Загурский и Туртыгин без труда наловили ее столько, сколько хотели. Это было
как раз кстати, потому что взятое с собой продовольствие приходило к концу.
Следующий день был воскресный. Пользуясь тем, что вода в реке была
только кое-где в углублениях, мы шли прямо по ее руслу. В средней части реки Сандагоу растут такие же хорошие леса,
как и на реке Сыдагоу. Всюду виднелось множество звериных следов. В одном месте река делает большую петлю.
Перед рассветом с моря потянул туман. Он медленно взбирался по седловинам в горы. Можно было ждать дождя. Но вот взошло солнце, и туман стал рассеиваться. Такое превращение пара из состояния конденсации в состояние нагретое, невидимое, в Уссурийском крае всегда происходит очень быстро. Не успели мы согреть чай,
как от морского тумана не осталось и следа;
только мокрые кустарники и трава еще свидетельствовали о недавнем его нашествии.
Одна из этих птичек вылетела было на дорогу, но вдруг,
как бы чего-то испугавшись, метнулась назад и тогда
только успокоилась, когда села на камышинку.
Несколько мелких капель, упавших сверху, заставили меня остановиться: начал накрапывать дождь. Сперва он немного
только поморосил и перестал. Через 10 минут он опять попрыскал и снова перестал. Перерывы эти делались короче, а дождь сильнее, и наконец он полил
как следует.
Вдруг в одном месте я поскользнулся и упал, больно ушибив колено о камень. Я со стоном опустился на землю и стал потирать больную ногу. Через минуту прибежал Леший и сел рядом со мной. В темноте я его не видел —
только ощущал его теплое дыхание. Когда боль в ноге утихла, я поднялся и пошел в ту сторону, где было не так темно. Не успел я сделать и 10 шагов,
как опять поскользнулся, потом еще раз и еще.
В темноте ничего не было видно, слышно было
только,
как шумела вода в реке, шумел дождь и шумел ветер в лесу.
Некоторые кучи уже покрылись слоем земли и обросли травой. Это были своего рода маленькие «киекенмединги». Китайцы берут у моллюсков
только одни мускулы, соединяющие створки раковин, и в сухом виде отправляют их в город. В Китае этот продукт ценится очень дорого,
как лакомство.
Дерсу нисколько не изменился и не постарел. Одет он был по-прежнему в кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей кожи. На голове его была повязка и в руках та же самая берданка,
только сошки
как будто новее.
Кто не бывал в тайге Уссурийского края, тот не может себе представить,
какая это чаща,
какие это заросли. Буквально в нескольких шагах ничего нельзя увидеть. В четырех или 6 м не раз случалось подымать с лежки зверя, и
только шум и треск сучьев указывали направление, в котором уходило животное. Вот именно по такой-то тайге мы и шли уже подряд в течение 2 суток.
При выходе из поста Ольги С.З. Балк дал мне бутылку с ромом. Ром этот я берег
как лекарство и давал его стрелкам пить с чаем в ненастные дни. Теперь в бутылке осталось
только несколько капель. Чтобы не нести напрасно посуды, я вылил остатки рома в чай и кинул ее в траву. Дерсу стремглав бросился за ней.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта
как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался
только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
Я спешно стал снимать с него верхнюю одежду. Его куртка и нижняя рубашка были разорваны. Наконец я его раздел. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Пулевой раны нигде не было. Вокруг контуженого места был кровоподтек немногим более пятикопеечной монеты. Тут
только я заметил, что я дрожу,
как в лихорадке. Я сообщил Дерсу характер его ранения. Он тоже успокоился. Заметив волнение, он стал меня успокаивать...
На всем протяжении река принимает в себя с правой стороны
только 2 небольших горных ручья: Тамчасегоу [Да-ма-ча-цзы-гоу — долина, где растет высокая конопля.] и Панчасегоу [Пань-чан-гоу — долина, извилистая,
как кишка.]. От места слияния их идет тропа, проложенная тазовскими охотниками и китайцами-соболевщиками.
На другой день сразу было 3 грозы. Я заметил, что по мере приближения к морю грозы затихали. Над водой вспышки молнии происходили
только в верхних слоях атмосферы, между облаками.
Как и надо было ожидать, последний ливень перешел в мелкий дождь, который продолжался всю ночь и следующие 2 суток без перерыва.
С этой стороны Сихотэ-Алинь казался грозным и недоступным. Вследствие размывов, а может быть, от каких-либо других причин здесь образовались узкие и глубокие распадки, похожие на каньоны. Казалось, будто горы дали трещины и эти трещины разошлись. По дну оврагов бежали ручьи, но их не было видно; внизу, во мгле, слышно было
только,
как шумели каскады. Ниже бег воды становился покойнее, и тогда в рокоте ее можно было уловить игривые нотки.
Оттуда слышался рев старого быка, но
только ноты его голоса были расположены не в том порядке,
как обыкновенно у изюбров.
Как бы в подтвержденье его слов, в ответ на рев тигра изюбр ответил громким голосом. Тотчас ответил и тигр. Он довольно ловко подражал оленю, но
только под конец его рев закончился коротким мурлыканьем.
По ней нам и надлежало идти. Всюду на горах лес был уничтожен пожарами; он сохранился
только в долинах
как бы отдельными островками.
На рассвете раньше всех проснулся Дерсу. Затем встал я, а потом и другие. Солнце
только что взошло и своими лучами едва озарило верхушки гор.
Как раз против нашего бивака, в 200 шагах, бродил еще один медведь. Он все время топтался на одном месте. Вероятно, он долго еще ходил бы здесь, если бы его не спугнул Мурзин. Казак взял винтовку и выстрелил.
Тут
только мы заметили, что к лежбищу ни с
какой стороны подойти было нельзя. Справа и слева оно замыкалось выдающимися в море уступами, а со стороны суши были отвесные обрывы 50 м высотой. К сивучам можно было
только подъехать на лодке. Убитого сивуча взять с собой мы не могли; значит, убили бы его зря и бросили бы на месте.
Перейдя вброд реку, мы вышли на тропинку и
только собирались юркнуть в траву,
как навстречу нам из кустов вышел таз с винтовкой в руках.
— Правда, — отвечал я. —
Только русские хунхузы ходят по одному, по два человека и никогда не собираются такими большими шайками,
как китайские. Русское правительство не допускает до этого.
Река Каимбе (по-орочски — Кая) на картах значится Каембэ. Она такой же величины,
как река Мулумбе,
только впадает непосредственно в море. С левой стороны ее тянется длинная и высокая терраса, уже разрушенная временем. Терраса эта является древним берегом лагуны и имеет наклон к озеру и обрывистые края к морю.
Китайцы в рыбной фанзе сказали правду.
Только к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку. В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами в дороге, а они мне говорили о том,
как работали на Санхобе.
Месяц
только что зарождался, но лик его не был светлым,
как всегда, а казался красноватым и тусклым.
Дерсу советовал крепче ставить палатки и, главное, приготовить
как можно больше дров не
только на ночь, но и на весь завтрашний день. Я не стал с ним больше спорить и пошел в лес за дровами. Через 2 часа начало смеркаться. Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не унимался, и я слышал,
как он говорил китайцам...
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались из стороны в сторону,
как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли — ничего не было видно. Все кружилось в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но
только на мгновение. Новый порыв ветра — и туманная картина пропадала.
Многое Дерсу видел и молчал. Молчал потому, что не хотел останавливаться,
как ему казалось, на всяких мелочах.
Только в исключительных случаях, когда на глаза ему попадалось что-нибудь особенно интересное, он рассуждал вслух, сам с собой.
Иман еще не замерз и
только по краям имел забереги. На другом берегу,
как раз против того места, где мы стояли, копошились какие-то маленькие люди. Это оказались удэгейские дети. Немного дальше, в тальниках, виднелась юрта и около нее амбар на сваях. Дерсу крикнул ребятишкам, чтобы они подали лодку. Мальчики испуганно посмотрели в нашу сторону и убежали. Вслед за тем из юрты вышел мужчина с ружьем в руках. Он перекинулся с Дерсу несколькими словами и затем переехал в лодке на нашу сторону.
В сумерки мы достигли маленького балагана, сложенного из корья. Я обрадовался этой находке, но Дерсу остался ею недоволен. Он обратил мое внимание на то, что вокруг балагана были следы костров. Эти костры и полное отсутствие
каких бы то ни было предметов таежного обихода свидетельствовали о том, что балаган этот служит путникам
только местом ночевок и, следовательно, до реки Иман было еще не менее перехода.
На левом берегу Имана, у подножия отдельно стоящей сопки, расположилось 4 землянки: это было русское селение Котельное. Переселенцы
только что прибыли из России и еще не успели обстроиться
как следует. Мы зашли в одну мазанку и попросились переночевать. Хозяева избушки оказались очень радушными. Они стали расспрашивать нас, кто мы такие и куда идем, а потом принялись пенять на свою судьбу.
С
каким удовольствием я поел крестьянского хлеба! Вечером в избу собрались все крестьяне. Они рассказывали про свое житье-бытье на новом месте и часто вздыхали. Должно быть, несладко им досталось переселение. Если бы не кета, они все погибли бы от голода,
только рыба их и поддержала.