Неточные совпадения
Перейдя через невысокий хребет, мы попали в соседнюю долину, поросшую густым лесом. Широкое и сухое ложе горного ручья пересекало ее поперек. Тут мы разошлись. Я пошел по галечниковой отмели налево, а Олентьев — направо.
Не прошло и 2 минут,
как вдруг в его стороне грянул выстрел. Я обернулся и в это мгновение увидел,
как что-то гибкое и пестрое мелькнуло в воздухе. Я бросился к Олентьеву. Он поспешно заряжал винтовку, но,
как на грех, один патрон застрял в магазинной коробке, и затвор
не закрывался.
С этой стороны местность была так пересечена, что я долго
не мог сообразить, куда текут речки и к
какому они принадлежат бассейну.
Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились ночные тени. По мере того
как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из темноты кусты и стволы деревьев. Разбуженная в осыпях пищуха подняла было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась в норку и больше
не показывалась.
Незнакомец
не рассматривал нас так,
как рассматривали мы его. Он достал из-за пазухи кисет с табаком, набил им свою трубку и молча стал курить.
Не расспрашивая его, кто он и откуда, я предложил ему поесть. Та к принято делать в тайге.
Все было так ясно и так просто, что я удивился,
как этого раньше я
не заметил.
Для этого удивительного человека
не существовало тайн.
Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил быть внимательнее и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего
не мог придумать.
В местах болотистых и на каменистых россыпях они
не прыгали, а ступали осторожно, каждый раз пробуя почву ногой, прежде чем поставить ее
как следует.
Звериные шкуры, растянутые для просушки, изюбровые рога, сложенные грудой в амбаре, панты, подвешенные для просушки, мешочки с медвежьей желчью [Употребляется китайцами
как лекарство от трахомы.], оленьи выпоротки [Плоды стельных маток идут на изготовление лекарств.], рысьи, куньи, собольи и беличьи меха и инструменты для ловушек — все это указывало на то, что местные китайцы занимаются
не столько земледелием, сколько охотой и звероловством.
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы. По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого. С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным,
как это раньше я
не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего
не говорили.
Я
не понял, про
какого «человека» он говорил, и посмотрел на него недоумевающе.
Ночь выпала ветреная и холодная. За недостатком дров огня большого развести было нельзя, и потому все зябли и почти
не спали.
Как я ни старался завернуться в бурку, но холодный ветер находил где-нибудь лазейку и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова были плохие, они трещали и бросали во все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал,
как он ругал полено, называя его по-своему — «худой люди».
После ужина Дерсу и Олентьев принялись свежевать козулю, а я занялся своей работой. Покончив с дневником, я лег, но долго
не мог уснуть. Едва я закрывал глаза,
как передо мной тотчас появлялась качающаяся паутина: это было волнующееся травяное море и бесчисленные стаи гусей и уток. Наконец под утро я уснул.
Раза два мы встречали болотных курочек-лысух — черных ныряющих птичек с большими ногами, легко и свободно ходивших по листьям водяных растений. Но в воздухе они казались беспомощными. Видно было, что это
не их родная стихия. При полете они как-то странно болтали ногами. Создавалось впечатление, будто они недавно вышли из гнезда и еще
не научились летать
как следует.
Погода была теплая; ветра
не было совершенно; камыши стояли неподвижно и
как будто дремали.
Я заметил, что кругом уже
не было такой жизни,
как накануне.
В настоящее время озеро Ханка выше уровня моря
не более
как на 50 м.
Кроме стрелков, в экспедицию всегда просится много посторонних лиц. Все эти «господа» представляют себе путешествие
как легкую и веселую прогулку. Они никак
не могут понять, что это тяжелый труд. В их представлении рисуются: караваны, палатки, костры, хороший обед и отличная погода.
Мы имели отдельный вагон, прицепленный к концу поезда. Нас никто
не стеснял, и мы расположились
как дома. День мы провели в дружеской беседе, рассматривали карты и строили планы на будущее.
Во время путешествия скучать
не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами,
какие только даны людям на земле; никакая городская гостиница
не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном,
каким спят только усталые.
Интересно было видеть,
как эти 2 враждебных отряда стояли друг против друга,
не решаясь на нападение.
Уж
как только стрелки
не крестили зайца,
как только
не острили над ним и в 10 раз рассказывали друг другу о его поимке!
Приказ седлать коней заставил стрелков заняться делом. После короткого совещания решено было дать зайцу свободу. Едва только спустили его на землю,
как он тотчас же бросился бежать. Свист и крики понеслись ему вдогонку. Шум и смех сопровождали его до тех пор, пока он
не скрылся из виду.
Мужчины были одеты по-китайски. Они носили куртку, сшитую из синей дабы, и такие же штаны. Костюм женщин более сохранил свой национальный характер. Одежда их пестрела вышивками по борту и по краям подола была обвешана побрякушками. Выбежавшие из фанз грязные ребятишки испуганно смотрели на нас. Трудно сказать,
какого цвета была у них кожа: на ней были и загар, и грязь, и копоть. Гольды эти еще знали свой язык, но предпочитали объясняться по-китайски. Дети же ни 1 слова
не понимали по-гольдски.
Почему в таком случае шмели
не подняли тревоги,
какую они подняли тогда, когда мы просунули в дупло палку?
Велико было наше удивление, когда в желудке ужа оказался довольно крупный кулик с длинным клювом.
Как только он мог проглотить такую птицу и
не подавиться ею?!
Пока ловили ужа, мы и
не заметили,
как нашла туча.
Более 2 часов мы провозились над его починкой. На дождь уже никто
не обращал внимания. Тут всем пришлось искупаться
как следует.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их
не торопясь и работали,
как говорится,
не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
— Ничего, ничего, — говорил хозяин. — Бабы подотрут. Вишь, погода
какая. Из тайги чистым
не придешь.
Он тоже носил бороду, но так
как никогда ее
не подстригал, то она росла у него неправильно, клочьями.
Странствовать по тайге можно только при условии, если целый день занят работой. Тогда
не замечаешь,
как летит время, забываешь невзгоды и миришься с лишениями.
Та к
как тропа в лесу часто кружит и делает мелкие извилины, которые по масштабу
не могут быть нанесены на планшет, то съемщику рекомендуется идти сзади на таком расстоянии, чтобы хвост отряда можно было видеть между деревьями.
Пошли дальше. Теперь Паначев шел уже
не так уверенно,
как раньше: то он принимал влево, то бросался в другую сторону, то заворачивал круто назад, так что солнце, бывшее дотоле у нас перед лицом, оказывалось назади. Видно было, что он шел наугад. Я пробовал его останавливать и расспрашивать, но от этих расспросов он еще более терялся. Собран был маленький совет, на котором Паначев говорил, что он пройдет и без дороги, и
как подымется на перевал и осмотрится, возьмет верное направление.
Едва мы тронулись с привала,
как попали в такой буерак, из которого
не могли выбраться до самого вечера.
Очевидно, вскоре после того
как зверек попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему зверолов
не осмотрел свои ловушки перед тем,
как уйти из тайги. Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и
не мог уже более заниматься охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег, вороны расклевали дорогого хищника, и теперь от него остались только клочки шерсти и мелкие кости.
Лучшая сетка — волосяная, она достаточно прочна и
не так нагревается от солнца,
как металлическая.
Мы расположились в фанзе,
как дома. Китайцы старались предупредить все наши желания и просили только, чтобы
не пускать лошадей на волю, дабы они
не потравили полей. Они дали коням овса и наносили травы столько, что ее хватило бы до утра на отряд вдвое больший, чем наш. Все исполнялось быстро, дружно и без всяких проволочек.
Когда я возвращался назад, день уже кончился. Едва солнце коснулось горизонта,
как все китайцы, словно по команде, прекратили свои работы и медленно,
не торопясь, пошли домой. В поле никого
не осталось.
Они решили, что я
не более
как писарь и что главный начальник — Анофриев.
Следующий день, 8 июня, ушел на поиски в воде ружей. Мы рассчитывали, что при солнце будет видно дно реки, но погода,
как на грех, снова испортилась. Небо покрылось тучами, и стало моросить. Тем
не менее после полудня Меляну удалось найти 2 ружья, ковочный инструмент, подковы и гвозди. Удовольствовавшись этим, я приказал собираться в дорогу.
Для них
не так нужно солнце,
как теплый и насыщенный парами воздух.
Голос сибирского соловья
не такой богатый,
как у соловья, обитающего в Европе.
Жить
как земледельцы они
не умели, а от жизни охотника и зверолова отстали.
Та к
как они чередовались, то выходило, что в час каждый из них спускался
не более 10 раз.
Мое движение испугало зверька и заставило быстро скрыться в норку. По тому,
как он прятался, видно было, что опасность приучила его быть всегда настороже и
не доверяться предательской тишине леса. Затем я увидел бурундука. Эта пестренькая земляная белка, бойкая и игривая, проворно бегала по колоднику, влезала на деревья, спускалась вниз и снова пряталась в траве. Окраска бурундука пестрая, желтая; по спине и по бокам туловища тянется 5 черных полос.
Меня эта картина очень заинтересовала. Я подошел ближе и стал наблюдать. На колоднике лежали сухие грибки, корешки и орехи. Та к
как ни грибов, ни кедровых орехов в лесу еще
не было, то, очевидно, бурундук вытащил их из своей норки. Но зачем? Тогда я вспомнил рассказы Дерсу о том, что бурундук делает большие запасы продовольствия, которых ему хватает иногда на 2 года. Чтобы продукты
не испортились, он время от времени выносит их наружу и сушит, а к вечеру уносит обратно в свою норку.
Не успел я сделать 2 шагов,
как услышал уханье зверя и треск ломаемых сучьев.
Сначала я пробовал сдуть мошек ртом, потом принялся снимать их ложкой, но каждый раз,
как я прекращал работу, они снова наполняли кружку. Казак оказался прав. Та к напиться чаю мне и
не удалось. Я выплеснул чай на землю и залез в свой комарник.
С одного дерева снялась большая хищная птица. Это был царь ночи — уссурийский филин. Он сел на сухостойную ель и стал испуганно озираться по сторонам.
Как только мы стали приближаться к нему, он полетел куда-то в сторону. Больше мы его
не видели.
Такой большой переход трудно достался старику.
Как только мы остановились на бивак, он со стоном опустился на землю и без посторонней помощи
не мог уже подняться на ноги.