Неточные совпадения
В нижнем течении Лефу принимает в себя с правой стороны два небольших притока: Монастырку и Черниговку. Множество проток и длинных слепых рукавов идет перпендикулярно к
реке, наискось и параллельно ей и образует весьма сложную водную систему.
На 8 км ниже Монастырки горы подходят к Лефу и оканчиваются здесь безымянной сопкой в 290 м высоты. У подножия ее расположилась деревня Халкидон. Это было последнее в здешних местах селение. Дальше к северу до самого озера Ханка
жилых мест не было.
Граница между обоими государствами проходит здесь по прямой линии от устья
реки Тур (по-китайски Байминхе [Бай-мин-хэ — речка ста имен, то есть
река,
на которой
живут многие.]) к
реке Сунгаче (по-китайски Суначан [Сунчжа-Ачан — вероятно, название маньчжурское, означающее пять связей — пять сходящихся лучей, пять отрогов и т.д.]), берущей начало из озера Ханка в точке, имеющей следующие географические координаты: 45° 27' с. ш. к 150° 10' в. д. от Ферро
на высоте 86 м над уровнем моря.
На другой стороне
реки виднелась фанза. Здесь
жили 2 китайца. Один из них был хромой, другой слепой.
40 лет тому назад
на террасах около устья
реки Касафуновой
жили тазы-удэгейцы. Большей частью они вымерли от оспенной эпидемии в 1881 году.
В Уссурийском крае
реки, горы и мысы
на берегу моря имеют различные названия. Это произошло оттого, что туземцы называют их по-своему, китайцы — по-своему, а русские, в свою очередь, окрестили их своими именами. Поэтому, чтобы избежать путаницы, следует там, где
живут китайцы, придерживаться названий китайских, там, где обитают тазы, не следует руководствоваться названиями, данными русскими. Последние имеют место только
на картах и местным жителям совершенно не известны.
На реке Тадушу он
жил более 60 лет и уже собирался уехать
на родину, чтобы там схоронить свои кости.
На реке Тадушу много китайцев. Я насчитал 97 фанз. Они
живут здесь гораздо зажиточнее, чем в других местах Уссурийского края. Каждая фанза представляет собой маленький ханшинный [Водочный, винокуренный.] завод. Кроме того, я заметил, что тадушенские китайцы одеты чище и опрятнее и имеют вид здоровый и упитанный. Вокруг фанз видны всюду огороды, хлебные поля и обширные плантации мака, засеваемого для сбора опия.
Тут мы нашли брошенные инородческие юрты и старые развалившиеся летники. Дерсу мне сообщил, что раньше
на реке Ното
жили удэгейцы (четверо мужчин и две женщины с тремя детьми), но китайцы вытеснили их
на реку Ваку. В настоящее время по всей долине Ното охотничают и соболюют одни манзы.
В нижней части
живет много китайцев.
На реке Аохобе они появились не более 20 лет тому назад. Раньше здесь
жили удэгейцы, впоследствии вымершие и частью переселившиеся
на другое место.
Там, где долина Оленьей
реки сходится с долиной
реки Медвежьей,
на конце увала приютилась маленькая фанза. Она была пуста. Окинув ее взором, Дерсу сказал, что здесь
живут корейцы, 4 человека, что они занимаются ловлей соболей и недавно ушли
на охоту
на всю зиму.
Более зажиточных фанз, чем
на Картуне, я нигде не видывал. Они были расположены
на правом берегу
реки и походили скорее
на заводы, чем
на жилые постройки.
Некий князь Ивек, или Он, ногайского племени, магометанской веры,
жил на реке Иртыш, повелевая многими татарами, остяками и вогуличами. Мятежник Чингис сверг Ивека, но из любви к его сыну Тайбуга дал последнему рать для завоевания берегов Иртыша и великой Оби, где Тайбуг и основал Сибирское ханство и город Чингис на Туре.
Об этих Дыроватых камнях у туземцев есть такое сказание. Одни люди
жили на реке Нахтоху, а другие — на реке Шооми. Последние взяли себе жен с реки Нахтоху, но, согласно обычаю, сами им в обмен дочерей своих не дали. Нахтохуские удэгейцы отправились на Шооми и, воспользовавшись отсутствием мужчин, силой забрали столько девушек, сколько им было нужно.
Впоследствии, с приходом на Даубихе русских переселенцев, он перешел на Улахе, затем
жил на реках Судзухе, Пхусуне и Вай-Фудзине и, наконец, добрался до реки Такемы, где и прожил 34 года.
Неточные совпадения
Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было
жить с другом
на берегу какой-нибудь
реки, потом чрез эту
реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, [Бельведер — буквально: прекрасный вид; здесь: башня
на здании.] что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай
на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах.
— Ай, славная монета! Ай, добрая монета! — говорил он, вертя один червонец в руках и пробуя
на зубах. — Я думаю, тот человек, у которого пан обобрал такие хорошие червонцы, и часу не
прожил на свете, пошел тот же час в
реку, да и утонул там после таких славных червонцев.
— Нет, как хотите, но я бы не мог
жить здесь! — Он тыкал тросточкой вниз
на оголенные поля в черных полосах уже вспаханной земли,
на избы по берегам мутной
реки, запутанной в кустарнике.
В последний вечер пред отъездом в Москву Самгин сидел в Монастырской роще, над
рекою, прислушиваясь, как музыкально колокола церквей благовестят ко всенощной, — сидел, рисуя будущее свое: кончит университет, женится
на простой, здоровой девушке, которая не мешала бы
жить, а
жить надобно в провинции, в тихом городе, не в этом, где слишком много воспоминаний, но в таком же вот, где подлинная и грустная правда человеческой жизни не прикрыта шумом нарядных речей и выдумок и где честолюбие людское понятней, проще.
«Как это они
живут?» — думал он, глядя, что ни бабушке, ни Марфеньке, ни Леонтью никуда не хочется, и не смотрят они
на дно жизни, что лежит
на нем, и не уносятся течением этой
реки вперед, к устью, чтоб остановиться и подумать, что это за океан, куда вынесут струи? Нет! «Что Бог даст!» — говорит бабушка.