Неточные совпадения
На Дальнем Востоке среди моряков я нашел доброжелателей
и друзей. В 1906 году они устроили для меня на берегу моря питательные базы
и на каждый пункт, кроме моих ящиков, добавили от себя
еще по ящику с красным вином, консервами, галетами, бисквитами
и т.д.
К 1917 году рукописи были готовы.
Еще в черновом виде они ходили по рукам моих друзей
и знакомых, в числе которых было немало педагогов.
Этот медленный процесс отступления моря
и нарастания суши происходит
еще и теперь.
Убитое животное сделало
еще несколько конвульсивных движений
и начало грызть землю. В это время центр тяжести переместился, оно медленно подалось вперед
и грузно свалилось к ногам охотника.
Молодые весенние рога, наполненные кровью
и еще не затвердевшие, называются пантами.
Как только лошади были расседланы, их тотчас пустили на свободу. Внизу, под листьями, трава была
еще зеленая,
и это давало возможность пользоваться кое-каким подножным кормом.
После отдыха отряд наш снова тронулся в путь. На этот раз мы попали в бурелом
и потому подвигались очень медленно. К 4 часам мы подошли к какой-то вершине. Оставив людей
и лошадей на месте, я сам пошел наверх, чтобы
еще раз осмотреться.
Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою
еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились ночные тени. По мере того как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из темноты кусты
и стволы деревьев. Разбуженная в осыпях пищуха подняла было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась в норку
и больше не показывалась.
Пока он ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник. Руки его были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но
еще более глубокие царапины лежали на лице: одна на лбу, а другая на щеке около уха. Незнакомец снял повязку,
и я увидел, что голова его покрыта густыми русыми волосами; они росли в беспорядке
и свешивались по сторонам длинными прядями.
Он ничего мне не отвечал
и только
еще более поник головой.
На земле
и на небе было
еще темно, только в той стороне, откуда подымались все новые звезды, чувствовалось приближение рассвета. На землю пала обильная роса — верный признак, что завтра будет хорошая погода. Кругом царила торжественная тишина. Казалось, природа отдыхала тоже.
Часа два шли мы по этой тропе. Мало-помалу хвойный лес начал заменяться смешанным. Все чаще
и чаще стали попадаться тополь, клен, осина, береза
и липа. Я хотел было сделать второй привал, но Дерсу посоветовал пройти
еще немного.
Для этого удивительного человека не существовало тайн. Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил быть внимательнее
и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел
еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего не мог придумать.
Солнце стояло
еще высоко,
и я решил подняться на гору Тудинзу, чтобы оттуда осмотреть окрестности. Вместе со мной пошел
и Дерсу. Мы отправились налегке
и захватили с собой только винтовки.
Гора Тудинза представляет собой массив, круто падающий в долину реки Лефу
и изрезанный глубокими падями с северной стороны. Пожелтевшая листва деревьев стала уже осыпаться на землю. Лес повсюду начинал сквозить,
и только дубняки стояли
еще одетые в свой наряд, поблекший
и полузасохший.
Близ земледельческих фанз река Лефу делает небольшую излучину, чему причиной является отрог, выдвинувшийся из южного массива. Затем она склоняется к югу
и, обогнув гору Тудинзу, опять поворачивает к северо-востоку, какое направление
и сохраняет уже до самого своего впадения в озеро Ханка. Как раз против Тудинзы река Лефу принимает в себя
еще один приток — реку Отрадную. По этой последней идет вьючная тропа на Майхе.
Самый крупный кабан был в центре стада, множество животных бродило по сторонам
и некоторые отходили довольно далеко от табуна, так что, когда эти одиночные свиньи подошли к нам почти вплотную, большой кабан был
еще вне выстрела.
Кабан относится к бугорчато-зубным, но кроме корневых зубов самцы вооружены
еще острыми клыками, которые с возрастом увеличиваются, загибаются назад
и достигают длины 20 см.
Нечего делать, надо было становиться биваком. Мы разложили костры на берегу реки
и начали ставить палатки. В стороне стояла старая развалившаяся фанза, а рядом с ней были сложены груды дров, заготовленных корейцами на зиму. В деревне стрельба долго
еще не прекращалась. Те фанзы, что были в стороне, отстреливались всю ночь. От кого? Корейцы
и сами не знали этого. Стрелки
и ругались
и смеялись.
Подгоняемая шестами, лодка наша хорошо шла по течению. Через 5 км мы достигли железнодорожного моста
и остановились на отдых. Дерсу рассказал, что в этих местах он бывал
еще мальчиком с отцом, они приходили сюда на охоту за козами. Про железную дорогу он слышал от китайцев, но никогда ее раньше не видел.
К полудню мы доехали
еще до одной возвышенности, расположенной на самом берегу реки, с левой стороны. Сопка эта высотою 120–140 м покрыта редколесьем из дуба, березы, липы, клена, ореха
и акаций. Отсюда шла тропинка, вероятно, к селу Вознесенскому, находящемуся западнее, километрах в двенадцати.
Во 2 половину дня мы проехали
еще столько же
и стали биваком довольно рано.
Вечерняя заря
еще пыталась было бороться с надвигающейся тьмой, но не могла ее осилить, уступила
и ушла за горизонт.
Вечером Марченко
и Олентьев улеглись спать раньше нас, а мы с Дерсу, по обыкновению, сидели
и разговаривали. Забытый на огне чайник настойчиво напоминал о себе шипением. Дерсу отставил его немного, но чайник продолжал гудеть. Дерсу отставил его
еще дальше. Тогда чайник запел тоненьким голоском.
Я взглянул на костер. Дрова искрились
и трещали. Огонь вспыхивал то длинными, то короткими языками, то становился ярким, то тусклым; из угольев слагались замки, гроты, потом все это разрушалось
и созидалось вновь. Дерсу умолк, а я долго
еще сидел
и смотрел на «живой огонь».
Кроме упомянутой Сяохезы, в Лефу впадают
еще 2 речки: Люганка — с правой стороны
и Саузгу [Сяо-цзы-гау — долина семьи Сяо.] — с левой.
Отлетев немного, он уселся на куст, потом отлетел
еще дальше
и наконец совсем скрылся за поворотом.
Раза два мы встречали болотных курочек-лысух — черных ныряющих птичек с большими ногами, легко
и свободно ходивших по листьям водяных растений. Но в воздухе они казались беспомощными. Видно было, что это не их родная стихия. При полете они как-то странно болтали ногами. Создавалось впечатление, будто они недавно вышли из гнезда
и еще не научились летать как следует.
Во вторую половину дня мы прошли
еще 12 км
и стали биваком на одном из многочисленных островов.
На севере Ханка имеет
еще один придаток — озеро Малое Ханка (по-китайски Сяо-Ху
и по-гольдски — Дабуку).
Устье Лефу было где-нибудь около Халкидона, а может быть,
и еще южнее.
Я поспешно вылез наружу
и невольно закрыл глаза рукой. Кругом все белело от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было
еще хмуро
и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек
и сушил на нем мои обутки.
Долго мы
еще с ним сидели у огня
и разговаривали.
Кроме лиц, перечисленных в приказе, в экспедиции приняли
еще участие: бывший в это время начальником штаба округа генерал-лейтенант П.К. Рутковский
и в качестве флориста — лесничий Н.А. Пальчевский. Цель экспедиции — естественно-историческая. Маршруты были намечены по рекам Уссури, Улахе
и Фудзину по десятиверстной
и в прибрежном районе — по сорокаверстной картам издания 1889 года.
Из животных, кроме лошадей, в отряде
еще были две собаки: одна моя — Альпа, другая командная — Леший, крупная зверовая, по складу
и по окраске напоминающая волка.
Кроме упомянутых инструментов, в отряде набралось
еще много походного инвентаря, как то: котлы, чайники, топоры, поперечная пила, саперная лопата, паяльник, струг, напильники
и пр.
Через 24 часа после вскрытия банки он уже слипается в комки, а
еще через сутки начинает цвести
и издавать запах.
К путешественнику предъявляются следующие требования: он должен уметь организовать экспедицию
и исполнить все подготовительные работы на месте
еще задолго до выступления; должен уметь собрать коллекции; уметь вести дневник; знать, на что обратить внимание: отличить ценное от рухляди; уметь доставить коллекции
и обработать собранные материалы.
Тем более это удивительно, что состав берегов всюду один
и тот же: под дерном лежит небольшой слой чернозема, ниже — супесок, а
еще ниже — толщи ила вперемежку с галькой.
Когда последняя лошадь перешла через болото, день уже был на исходе. Мы прошли
еще немного
и стали биваком около ручья с чистой проточной водой.
Люди стояли в отдалении, ругались, смеялись
и острили над товарищами, но вдруг лица их делались испуганными, они принимались отмахиваться руками
и убегали
еще дальше.
Пойманный заяц был маленький, серо-бурого цвета. Такую окраску он сохраняет все время —
и летом
и зимой. Областью распространения этого зайца в Приамурье является долина реки Уссури с притоками
и побережье моря до мыса Белкина. Кроме этого зайца, в Уссурийском крае водится
еще заяц-беляк
и черный заяц — вид, до сих пор
еще не описанный. Он совершенно черного цвета
и встречается редко. Быть может, это просто отклонение зайца-беляка. Ведь есть же черно-бурые лисицы, черные волки, даже черные зайцы-русаки.
Мужчины были одеты по-китайски. Они носили куртку, сшитую из синей дабы,
и такие же штаны. Костюм женщин более сохранил свой национальный характер. Одежда их пестрела вышивками по борту
и по краям подола была обвешана побрякушками. Выбежавшие из фанз грязные ребятишки испуганно смотрели на нас. Трудно сказать, какого цвета была у них кожа: на ней были
и загар,
и грязь,
и копоть. Гольды эти
еще знали свой язык, но предпочитали объясняться по-китайски. Дети же ни 1 слова не понимали по-гольдски.
Мы думали, что к утру дождь прекратится, но ошиблись. С рассветом он пошел
еще сильнее. Чтобы вода не залила огонь, пришлось подкладывать в костры побольше дров. Дрова горели плохо
и сильно дымили. Люди забились в комарники
и не показывались наружу. Время тянулось томительно долго.
Часов в 8 утра солнечные лучи прорвались сквозь тучи
и стали играть в облаках тумана, освещая их своим золотистым светом. Глядя на эту картину, я мысленно перенесся в глубокое прошлое, когда над горячей поверхностью земли носились
еще тяжелые испарения.
Удары грома были настолько сильные, что можно было ощущать, как вздрагивает атмосфера,
и от этого сотрясения каждый раз дождь шел
еще сильнее.
Рассчитывать на перемену погоды к лучшему было нельзя. К дождю присоединился ветер, появился туман. Он то заволакивал вершины гор, то опускался в долину, то вдруг опять подымался кверху,
и тогда дождь шел
еще сильнее.
Получалось впечатление, будто он только что встал со сна
и не успел
еще причесаться.
Пошли дальше. Теперь Паначев шел уже не так уверенно, как раньше: то он принимал влево, то бросался в другую сторону, то заворачивал круто назад, так что солнце, бывшее дотоле у нас перед лицом, оказывалось назади. Видно было, что он шел наугад. Я пробовал его останавливать
и расспрашивать, но от этих расспросов он
еще более терялся. Собран был маленький совет, на котором Паначев говорил, что он пройдет
и без дороги,
и как подымется на перевал
и осмотрится, возьмет верное направление.
Надо было выяснить, каковы наши продовольственные запасы. Уходя из Загорной, мы взяли с собой хлеба по расчету на 3 дня. Значит, на завтра продовольствия
еще хватит, но что будет, если завтра мы не выйдем к Кокшаровке? На вечернем совещании решено было строго держаться восточного направления
и не слушать более Паначева.