Неточные совпадения
За перевалом мы сразу попали в овраги. Местность была чрезвычайно пересеченная. Глубокие распадки, заваленные корчами, водотоки и скалы, обросшие мхом, — все это создавало обстановку, которая живо напоминала мне картину Вальпургиевой ночи. Трудно представить себе местность
более дикую и неприветливую,
чем это ущелье.
Пока он ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник. Руки его были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но еще
более глубокие царапины лежали на лице: одна на лбу, а другая на щеке около уха. Незнакомец снял повязку, и я увидел,
что голова его покрыта густыми русыми волосами; они росли в беспорядке и свешивались по сторонам длинными прядями.
От описанного села Казакевичево [Село Казакевичево основано в 1872 году.] по долине реки Лефу есть 2 дороги. Одна из них, кружная, идет на село Ивановское, другая, малохоженая и местами болотистая, идет по левому берегу реки. Мы выбрали последнюю.
Чем дальше, тем долина все
более и
более принимала характер луговой.
Почва около берегов
более или менее твердая, но стоит только отойти немного в сторону, как сразу попадешь в болото. Среди зарослей скрываются длинные озерки. Эти озерки и кусты ивняков и ольшаников, растущие рядами, свидетельствуют о том,
что река Лефу раньше текла иначе и несколько раз меняла свое русло.
Тем
более это удивительно,
что состав берегов всюду один и тот же: под дерном лежит небольшой слой чернозема, ниже — супесок, а еще ниже — толщи ила вперемежку с галькой.
Пошли дальше. Теперь Паначев шел уже не так уверенно, как раньше: то он принимал влево, то бросался в другую сторону, то заворачивал круто назад, так
что солнце, бывшее дотоле у нас перед лицом, оказывалось назади. Видно было,
что он шел наугад. Я пробовал его останавливать и расспрашивать, но от этих расспросов он еще
более терялся. Собран был маленький совет, на котором Паначев говорил,
что он пройдет и без дороги, и как подымется на перевал и осмотрится, возьмет верное направление.
Надо было выяснить, каковы наши продовольственные запасы. Уходя из Загорной, мы взяли с собой хлеба по расчету на 3 дня. Значит, на завтра продовольствия еще хватит, но
что будет, если завтра мы не выйдем к Кокшаровке? На вечернем совещании решено было строго держаться восточного направления и не слушать
более Паначева.
Следующий день был еще
более томительный и жаркий. Мы никуда не уходили, сидели в избах и расспрашивали староверов о деревне и ее окрестностях. Они рассказывали,
что Кокшаровка основана в 1903 году и
что в ней 22 двора.
Они решили,
что я не
более как писарь и
что главный начальник — Анофриев.
Та к как они чередовались, то выходило,
что в час каждый из них спускался не
более 10 раз.
Чем более мы углублялись в горы, тем порожистее становилась река. Тропа стала часто переходить с одного берега на другой. Деревья, упавшие на землю, служили природными мостами. Это доказывало,
что тропа была пешеходная. Помня слова таза,
что надо придерживаться конной тропы, я удвоил внимание к югу. Не было сомнения,
что мы ошиблись и пошли не по той дороге. Наша тропа, вероятно, свернула в сторону, а эта,
более торная, несомненно, вела к истокам Улахе.
Старик был высокого роста, худощавый и
более походил на мумию,
чем на живого человека.
На другой день назначена была дневка. Надо было дать отдохнуть и людям и лошадям. За последние дни все так утомились,
что нуждались в
более продолжительном отдыхе,
чем ночной сон. Молодой китаец, провожавший нас через Сихотэ-Алинь, сделал необходимые закупки и рано утром выступил в обратный путь.
Первые два дня мы отдыхали и ничего не делали. В это время за П.К. Рутковским пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный». Вечером П.К. Рутковский распрощался с нами и перешел на судно. На другой день на рассвете миноносец ушел в море. П.К. Рутковский оставил по себе в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго не могли привыкнуть к тому,
что его нет
более с нами.
Возможно,
что при
более тщательных исследованиях длинношерстный тигр окажется родственником пещерного тигра, обитавшего когда-то в Европе.
Воды не нашли, но зато на обратном подъеме так измучились,
что более уже не проделывали этого опыта.
Частые и сильные наводнения в долине Вай-Фудзина принудили пермских крестьян искать места,
более удобные для земледелия, где-нибудь в стороне. Естественно,
что они прежде всего обратили внимание на Да-дун-гоу.
Растительность в окрестностях залива Владимира еще
более скудная,
чем около поста Ольги.
Во всякой лощинке, которая защищена от ветра, развивается растительность
более пышная,
чем на склонах, обращенных к морю.
От перевала Венюкова Сихотэ-Алинь имеет вид гряды, медленно повышающейся на север. Этот подъем так незаметен для глаза,
что во время пути совершенно забываешь,
что идешь по хребту, и только склоны по сторонам напоминают о том,
что находишься на водоразделе. Места эти покрыты березняком, которому можно дать не
более 40 лет. Он, вероятно, появился здесь после пожаров.
Я спешно стал снимать с него верхнюю одежду. Его куртка и нижняя рубашка были разорваны. Наконец я его раздел. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Пулевой раны нигде не было. Вокруг контуженого места был кровоподтек немногим
более пятикопеечной монеты. Тут только я заметил,
что я дрожу, как в лихорадке. Я сообщил Дерсу характер его ранения. Он тоже успокоился. Заметив волнение, он стал меня успокаивать...
Отдохнув здесь немного, мы пошли снова к Сихотэ-Алиню. По мере приближения к гребню подъем становился
более пологим. Около часа мы шли как бы по плоскогорью. Вдруг около тропы я увидел кумирню. Это служило показателем того,
что мы достигли перевала. Высота его равнялась 1190 м. Я назвал его Рудным. Отсюда начался крутой ступенчатый спуск к реке Тютихе.
Я отошел от бивака не
более полкилометра, но уже успел вспугнуть двух козуль и кабана. Здесь так много зверя,
что получалось впечатление заповедника, где животные собраны в одно место и ходят на свободе.
Долина Сицы покрыта отличным хвойно-смешанным лесом. Особенности этой долины заключаются в мощных террасах. В обнажениях видно,
что террасы эти наносного образования и состоят из глины, ила и угловатых камней величиной с конскую голову. Было время, когда какие-то силы создали эти террасы. Затем вдруг наступил покой. Террасы стали зарастать лесом, которому теперь насчитывается
более 200 лет.
От холодного ветра снег стал сухим и рассыпчатым,
что в значительной степени затрудняло движение. В особенности трудно было подниматься в гору: люди часто падали и съезжали книзу. Силы были уже не те, стала появляться усталость, чувствовалась потребность в
более продолжительном отдыхе,
чем обыкновенная дневка.
Более зажиточных фанз,
чем на Картуне, я нигде не видывал. Они были расположены на правом берегу реки и походили скорее на заводы,
чем на жилые постройки.
По прямой линии до железной дороги оставалось не
более 2 км, но на верстовом столбе стояла цифра 6. Это потому,
что дорога здесь огибает большое болото. Ветром доносило свистки паровозов, и уже можно было рассмотреть станционные постройки.
Утром я проснулся рано. Первая мысль, которая мне доставила наслаждение, было сознание,
что более нести котомку не надо. Я долго нежился в кровати. Затем оделся и пошел к начальнику Иманского участка Уссурийского казачьего войска Г.Ф. Февралеву. Он принял меня очень любезно и выручил деньгами.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно.
Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем
более он выиграет. Одет по моде.
Он с холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но
что всего
более — он для пользы и славы отечества не устрашается забыть свою собственную славу.
И вдруг что-то внутри у него зашипело и зажужжало, и
чем более длилось это таинственное шипение, тем сильнее и сильнее вертелись и сверкали его глаза.
И начал он обдумывать свое намерение, но
чем больше думал, тем
более запутывался в своих мыслях.
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его
более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника,
что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.