Неточные совпадения
Видя,
что я долго
не являюсь, он занялся охотой и убил пантача-оленя, рога которого оставил в кредит у китайцев.
Местом высадки был назначен залив Джигит, а
не бухта Терней на том основании,
что там из-за постоянного прибоя нельзя выгружать мулов.
Вместе с нею попали еще две небольшие рыбки: огуречник — род корюшки с темными пятнами по бокам и на спине (это было очень странно, потому
что идет она вдоль берега моря и никогда
не заходит в реки) и колюшка — обитательница заводей и слепых рукавов, вероятно снесенная к устью быстрым течением реки.
Залив Рында находится под 44° 41' с. ш. и 136° 31' в. д. от Гринвича и состоит из двух заливов: северного, именуемого Джигитом, и южного — Пластун. Оба они открыты со стороны моря и потому во время непогоды
не всегда дают судам защиту. Наибольшая глубина их равна 25–28 м. Горный хребет, разделяющий оба упомянутых залива, состоит из кварцевого порфира и порфирита с включением вулканического стекла.
Чем ближе к морю, тем горы становятся ниже и на самом берегу представляются холмами высотой от 400 до 580 м.
— Хороший он человек, правдивый, — говорил старовер. — Одно только плохо — нехристь он, азиат, в бога
не верует, а вот поди-ка, живет на земле все равно так же, как и я. Чудно, право! И
что с ним только на том свете будет?
На другой день утром Дерсу возвратился очень рано. Он убил оленя и просил меня дать ему лошадь для доставки мяса на бивак. Кроме того, он сказал,
что видел свежие следы такой обуви, которой нет ни у кого в нашем отряде и ни у кого из староверов. По его словам, неизвестных людей было трое. У двоих были новые сапоги, а у третьего — старые, стоптанные, с железными подковами на каблуках. Зная наблюдательность Дерсу, я нисколько
не сомневался в правильности его выводов.
— Нельзя, — возразил Дерсу. — Наша так
не могу. Надо кругом люди давай. Чего-чего одни люди кушай — грех.
Он установил,
что здесь ночевали русские — четыре человека,
что приехали они из города и раньше никогда в тайге
не бывали.
Видя,
что золото
не так-то легко найти и
что для этого нужны опыт, время и деньги, они решили поселиться тут же, где-нибудь поблизости.
В заливе Джигит нам пришлось просидеть около двух недель. Надо было дождаться мулов во
что бы то ни стало: без вьючных животных мы
не могли тронуться в путь. Воспользовавшись этим временем, я занялся обследованием ближайших окрестностей по направлению к заливу Пластун, где в прошлом году у Дерсу произошла встреча с хунхузами. Один раз я ходил на реку Кулему и один раз на север по побережью моря.
Отойдя от бивака километра четыре, я нашел маленькую тропинку и пошел по ней к лесу. Скоро я заметил,
что ветки деревьев стали хлестать меня по лицу. Наученный опытом, я понял,
что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она
не завела меня куда-нибудь далеко в сторону, бросил ее и пошел целиной. Здесь я долго бродил по оврагам, но ничего
не нашел.
Оказалось,
что я все время кружил около него. Досадно мне стало за бессонную ночь, но тотчас это чувство сменилось радостью: я возвращался на бивак
не с пустыми руками. Это невинное тщеславие свойственно каждому охотнику.
Через два часа я был на биваке. Товарищи
не беспокоились за меня, думая,
что я заночевал где-нибудь в фанзе у китайцев. Напившись чаю, я лег на свое место и уснул крепким сном.
Как раз в этот момент выстрелил Калиновский. Пуля сделала такой большой недолет,
что даже
не напугала птицу. Узнав,
что стрелки
не могли попасть в утку тогда, когда она была близко, он подошел к ним и, смеясь, сказал...
Если бы утка
не взлетела в воздух, можно было бы подумать,
что пуля ударила именно в нее.
Дмитрий Дьяков, который считал себя хорошим стрелком, стал доказывать,
что выстрелы Дерсу были случайными и
что он стреляет
не хуже гольда.
Сначала его никто
не слушал, потом притих один спорщик, за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем стало тихо. Дерсу пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его была монотонная, но в ней было что-то такое,
что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. «Поселись там, где поют; кто поет, тот худо
не думает», — вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
Я высказал опасения,
что он может нас
не найти.
Любопытно,
что козуля охотно мирится с присутствием других животных и совершенно
не выносит изюбра. В искусственных питомниках при совместной жизни она погибает. Это особенно заметно на солонцах. Если такие солонцы сперва разыщут козы, они охотно посещают их до тех пор, пока
не придут олени. Охотники неоднократно замечали,
что, как только на солонцах побывают изюбры, козули покидают их на более или менее продолжительное время.
Редколесье в горах, пологие увалы, поросшие кустарниковой растительностью, и широкая долина реки Иодзыхе, покрытая высокими тростниками и полынью, весьма благоприятны для обитания диких коз. Мы часто видели их выбегающими из травы, но они успевали снова так быстро скрыться в зарослях,
что убить
не удалось ни одной.
Кое-где виднелась свежевзрытая земля. Та к как домашних свиней китайцы содержат в загонах, то оставалось допустить присутствие диких кабанов,
что и подтвердилось. А раз здесь были кабаны, значит, должны быть и тигры. Действительно, вскоре около реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль реки и прятался за валежником. Из этого можно было заключить,
что страшный зверь приходил сюда
не для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами.
Долина реки Литянгоу какая-то странная —
не то поперечная,
не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где есть негустые лиственные леса.
Чем выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими.
Чем дальше, тем больше лес был завален колодником и тропа
не приспособлена для передвижений с вьюками.
Белизна дерева и свежие подпалины на бортах ее свидетельствовали о том,
что она только
что выдолблена и еще
не видела воды.
Горбатый таза объяснил нам,
что сам он лодок делать
не умеет и для этого нарочно пригласил своего племянника с реки Такемы.
Совпало так,
что китайцы тоже в эту ночь решили сделать нападение и
не только отобрать женщину, но и раз навсегда отделаться от обоих тазов.
Стрелок объяснил мне,
что надо идти по тропе до тех пор, пока справа я
не увижу свет. Это и есть огонь Дерсу. Шагов триста я прошел в указанном направлении и ничего
не увидел. Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг сквозь туман в стороне действительно заметил отблеск костра.
Не успел я отойти от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся.
То,
что я увидел, было так для меня неожиданно и ново,
что я замер на месте и
не смел пошевельнуться.
Я
не расспрашивал его,
что все это значит, я знал,
что он сам поделится со мною, — и
не ошибся.
Я
не прерывал его. Тогда он рассказал мне,
что прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел старую, развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То,
что он сжигал, он посылал в загробный мир своим родным, которые, по представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом.
Мои спутники знали,
что если нет проливного дождя, то назначенное выступление обыкновенно
не отменяется. Только что-нибудь особенное могло задержать нас на биваке. В 8 часов утра, расплатившись с китайцами, мы выступили в путь по уже знакомой нам тропе, проложенной местными жителями по долине реки Дунгоу к бухте Терней.
В это время подошли кони. Услышав наш выстрел, А. И. Мерзляков остановил отряд и пришел узнать, в
чем дело. Решено было для добычи меда оставить двое стрелков. Надо было сперва дать пчелам успокоиться, а затем морить их дымом и собрать мед. Если бы это
не сделали мы, то все равно весь мед съел бы медведь.
В долине реки Адимил произрастают лиственные леса дровяного и поделочного характера; в горах всюду видны следы пожарищ. На релках и по увалам — густые заросли таволги, орешника и леспедецы. Дальше в горах есть немного кедра и пихты. Широкие полосы гальки по сторонам реки и измочаленный колодник в русле указывают на то,
что хотя здесь больших наводнений и
не бывает, но все же в дождливое время года вода идет очень стремительно и сильно размывает берега.
Он сказал,
что сейчас состояние погоды таково,
что «туман сам еще
не знает, превратиться ему в тучи или рассеяться».
Движение по осыпям, покрытым мхом, всегда довольно затруднительно: то ставишь ногу на ребро, то попадаешь в щели между камнями. Внизу осыпи покрыты землей и травой настолько густо,
что их
не замечаешь вовсе, но по мере того как взбираешься выше, растительность постепенно исчезает.
Летом, в жаркие дни, багульник выделяет такое обилие эфирных масел,
что у непривычного человека может вызвать обморочное состояние. За багульником идут мхи и лишайники. Осыпи для людей
не составляют помехи, но для коней и мулов они являются серьезным препятствием. Приходится обходить их далеко стороною.
Хвост короче,
чем у домашней кошки, и
не имеет поперечных темных полос.
Дикая кошка ведет одинокий образ жизни и держится в густых сумрачных лесах, где есть скалистые утесы и дуплистые деревья. Это весьма осторожное и трусливое животное становится способным на яростное нападение при самозащите. Охотники делали опыты приручения молодых котят, но всегда неудачно. Удэгейцы говорят,
что котята дикой кошки, даже будучи взяты совсем малыми, никогда
не ручнеют.
Погода все эти дни стояла хмурая; несколько раз начинал моросить дождь; отдаленные горы были задернуты
не то туманом,
не то какою-то мглою. По небу, покрытому тучами, на восточном горизонте протянулись светлые полосы, и это давало надежду,
что погода разгуляется.
Я вскочил на ноги и взял ружье. Через минуту я услышал, как кто-то действительно вышел из воды на берег и сильно встряхивался. В это время ко мне подошли Дерсу и Чжан Бао. Мы стали спиной к огню и старались рассмотреть,
что делается на реке, но туман был такой густой и ночь так темна,
что в двух шагах решительно ничего
не было видно.
После переполоха сна как
не бывало. Все говорили, все высказывали свои догадки и постоянно обращались к Дерсу с расспросами. Гольд говорил,
что это
не мог быть изюбр, потому
что он сильнее стучит копытами по гальке; это
не мог быть и медведь, потому
что он пыхтел бы.
К вечеру погода
не изменилась: земля по-прежнему, словно саваном, была покрыта густым туманом. Этот туман с изморосью начинал надоедать. Идти по лесу в такую погоду все равно
что во время дождя: каждый куст, каждое дерево, которые нечаянно задеваешь плечом, обдают тысячами крупных капель.
Из-за тумана, а может быть и оттого,
что печь давно уже
не топилась, в трубе
не было тяги, и вся фанза наполнилась дымом.
Посоветовавшись с ними, я решил,
что, если завтра большого дождя
не будет, пойдем дальше.
Кому приходилось странствовать по тайге, тот знает,
что значит во время непогоды найти зверовую фанзу. Во-первых,
не надо заготовлять много дров, а во-вторых, фанза все же теплее, суше и надежнее,
чем палатка. Пока стрелки возились около фанзы, я вместе с Чжан Бао поднялся на ближайшую сопку. Оттуда, сверху, можно было видеть,
что делалось в долине реки Билимбе.
Наутро, 10 августа, я проснулся от сильного шума.
Не надо было выходить из фанзы, чтобы понять, в
чем дело. Дождь лил как из ведра. Сильные порывы ветра сотрясали фанзу до основания.
Измокший и озябший, я возвратился в фанзу и послал Сабитова к Дерсу за дровами. Он возвратился и доложил,
что Дерсу и Чжан Бао дров
не дают. Зная,
что Дерсу никогда ничего
не делает зря, я пошел вместе со стрелками собирать дрова вверх по протоке.
Перед сумерками я еще раз сходил посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до утра
не было опасения,
что река выйдет из берегов. Тем
не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда стемнело, с сильным шумом хлынул страшный ливень. Стало жутко.
Дерсу
не спал, он лежал на кане и прислушивался к тому,
что происходило снаружи.
Оно пряталось в тучах, точно
не желало смотреть на землю и видеть,
что натворил тайфун.