Неточные совпадения
В заливе Джигит нам пришлось просидеть около двух недель. Надо было дождаться мулов во что бы то ни
стало: без вьючных животных мы не могли тронуться в путь. Воспользовавшись этим временем, я занялся обследованием ближайших окрестностей по направлению к заливу Пластун, где в прошлом году у Дерсу произошла встреча с хунхузами. Один раз я ходил на
реку Кулему и один раз на север по побережью моря.
Пароход
стал шагах в четырехстах от устья
реки. Мулы были спущены прямо на воду. Они тотчас же сориентировались и поплыли к берегу, где их уже ожидали стрелки.
Долина
реки Литянгоу какая-то странная — не то поперечная, не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где есть негустые лиственные леса. Чем выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу
становятся преобладающими.
По мере приближения к водоразделу угрюмее
становился лес и больше попадалось звериных следов; тропа
стала часто прерываться и переходить то на одну, то на другую сторону
реки, наконец мы потеряли ее совсем.
По мере того как
становилось темнее, он сгущался все больше и больше; скоро в нем утонули противоположный берег
реки и фанзы китайцев.
К вечеру мы дошли до истоков Адимила и
стали биваком близ перевала на
реку Фату.
В 4 часа дня мы
стали высматривать место для бивака. Здесь
река делала большой изгиб. Наш берег был пологий, а противоположный — обрывистый. Тут мы и остановились. Стрелки принялись ставить палатки, а Дерсу взял котелок и пошел за водой. Через минуту он возвратился, крайне недовольный.
Я вскочил на ноги и взял ружье. Через минуту я услышал, как кто-то действительно вышел из воды на берег и сильно встряхивался. В это время ко мне подошли Дерсу и Чжан Бао. Мы
стали спиной к огню и старались рассмотреть, что делается на
реке, но туман был такой густой и ночь так темна, что в двух шагах решительно ничего не было видно.
Надо было во что бы то ни
стало пройти «щеки», иначе, если
станет прибывать вода в
реке, мы будем вынуждены совершить большой обход через скалистые сопки Онку и Джугдыни, что по-удэгейски значит «Чертово жилище».
В лесу мы не страдали от ветра, но каждый раз, как только выходили на
реку, начинали зябнуть. В 5 часов пополудни мы дошли до четвертой зверовой фанзы. Она была построена на берегу небольшой протоки с левой стороны
реки. Перейдя
реку вброд, мы
стали устраиваться на ночь. Развьючив мулов, стрелки принялись таскать дрова и приводить фанзу в жилой вид.
— Камни смотрю: вода прибавляй, — отвечал он и
стал ругать китайца, который построил фанзу так близко от
реки.
Перед сумерками я еще раз сходил посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до утра не было опасения, что
река выйдет из берегов. Тем не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда стемнело, с сильным шумом хлынул страшный ливень.
Стало жутко.
Долго мы сидели у огня и сушились, а погода бушевала все неистовее, шум
реки становился все сильнее.
Стрелки Сабитов и Аринин
стали собираться в дорогу, а я отправился на
реку Билимбе, чтобы посмотреть, насколько спала вода за ночь.
Дело было на
реке Фудзине в мае. Дерсу шел по долине среди дубового редколесья. При нем была маленькая собачонка. Сначала она весело бежала вперед, но потом
стала выказывать признаки беспокойства.
На Сяо-Кеме, в полутора километрах от моря, жил старообрядец Иван Бортников с семьей. Надо было видеть, какой испуг произвело на них наше появление! Схватив детей, женщины убежали в избу и заперлись на засовы. Когда мы проходили мимо, они испуганно выглядывали в окна и тотчас прятались, как только встречались с кем-нибудь глазами. Пройдя еще с полкилометра, мы
стали биваком на берегу
реки, в старой липовой роще.
Река Сяо-Кема состоит из слияния двух
рек: Горелой (длиной 15 км) и Сакхомы (длиной 20–25 км). Слияние их происходит недалеко от моря. Здесь долина
становится шире и по сторонам окаймляется невысокими сопками, состоящими главным образом из базальтов с резко выраженной флюидальной структурой и листоватой сфероидальной отдельностью.
Тут тропы опять разделились. Первая ведет на перевал к
реке Илимо (приток Такемы), а по второй нам следовало идти, чтобы попасть в истоки
реки Горелой. Дерсу снял котомку и
стал таскать бурелом.
По дороге мы несколько раз видели козуль. Я стрелял и убил одну из них. В сумерки мы дошли до верховьев
реки и
стали биваком.
Мы пошли влево и
стали взбираться на хребет, который здесь описывает большую дугу, охватывая со всех сторон истоки
реки Горелой (Угрюмая огибает его с запада).
Согревшись чаем, мы надели свои котомки и
стали спускаться к
реке Горелой.
Наконец хромой таза вернулся, и мы
стали готовиться к переправе. Это было не так просто и легко, как казалось с берега. Течение в
реке было весьма быстрое, перевозчик-таза каждый раз поднимался вверх по воде метров на 300 и затем уже пускался к противоположному берегу, упираясь изо всех сил шестом в дно
реки, и все же течением его сносило к самому устью.
Мне
стало жаль старуху, и я ей дал 3 рубля. Она растерялась, заплакала и просила меня не говорить об этом китайцам. Простившись с нею, мы отправились дальше. Мальчик пошел проводить нас до
реки Цимухе.
Часа в 4 или в 5 пополудни мы
стали биваком. Котомки наши были тяжелы, и потому все сильно устали. Кругом было много травы и сухостоя для дров. Чтобы не зажечь лес, мы устроились на гальке около
реки.
Вечером, после ужина, я пошел немного побродить по галечниковой отмели. Дойдя до конца ее, я сел на пень, принесенный водой, и
стал смотреть на
реку.
Он подошел к
реке и жадно
стал пить воду.
Всходила луна, и от этого за сопками, по ту сторону
реки,
стало светлее.
Маленькая, едва заметная тропинка, служившая нам путеводной нитью, все время кружила: она переходила то на один берег
реки, то на другой. Долина
становилась все у же и у же и вдруг сразу расширилась. Рельеф принял неясный, расплывчатый характер. Это были верховья
реки Такунчи. Здесь 3 ручья стекались в одно место. Я понял, что нахожусь у подножия Сихотэ-Алиня.
Полюбовавшись красивой горной панорамой, мы пошли вниз по правому берегу Такемы и, немного не доходя до
реки Сяо-Дунанцы [Сяо-дун-нань-ча — малое юго-восточное разветвление.],
стали биваком.
После этого мы дружно взялись за топоры. Подрубленная ель покачнулась. Еще маленькое усилие — и она
стала падать в воду. В это время Чжан Бао и Чан Лин схватили концы ремней и закрутили их за пень. Течение тотчас же начало отклонять ель к порогу, она
стала описывать кривую от середины
реки к берегу, и в тот момент, когда вершина проходила мимо Дерсу, он ухватился за хвою руками. Затем я подал ему палку, и мы без труда вытащили его на берег.
После перехода вброд
реки Кулумбе наша обувь была мокрой, и потому переход через скалу Ван-Син-лаза был отложен до другого дня. Тогда мы
стали высматривать место для бивака. В это время из воды показалось какое-то животное. Подняв голову, оно с видимым любопытством рассматривало нас. Это была нерпа.
Дойдя до
реки Кулумбе, я сел на камень и
стал вслушиваться в тихие, как шепот, звуки, которыми всегда наполняется тайга в часы сумерек. Безбрежный океан, сонная земля и глубокое темное небо с миллионами неведомых светил одинаково казались величественными.
Вдруг она встрепенулась и
стала смотреть вверх по
реке.
По выходе из гор течение
реки Квандагоу
становится тихим и спокойным.
Река блуждает от одного края долины к другому, рано начинает разбиваться на пороги и соединяется с
рекой Амагу почти у самого моря.
Отсюда долина Амагу начала суживаться, и
река сделалась порожистой; в горах появились осыпи и целые площади, обезлесенные пожарами; зато внизу, в долине, лес
стал гуще; к лиственным породам примешалось много хвои.
Как ни старались мы избежать бродов, нам не удалось от них отделаться. Но все же заметно было, что они
становились реже. Через несколько километров
река разбилась на протоки, между которыми образовались острова, поросшие тальниками. Тут было много рябчиков. Мы стреляли, но ни одного не могли убить: руки дрожали, не было сил прицеливаться как следует. Понуро мы шли друг за другом и почти не говорили между собой.
Здесь А.И. Мерзляков, ссылаясь на ревматизм,
стал просить позволения уехать во Владивосток, на что я охотно согласился. Вместе с ним я отпустил также стрелков Дьякова и Фокина и велел ему с запасами продовольствия и с теплой одеждой выйти навстречу мне по
реке Бикину.
Лет 40 назад удэгейцев в прибрежном районе было так много, что, как выражался сам Люрл, лебеди, пока летели от
реки Самарги до залива Ольги, от дыма, который поднимался от их юрт, из белых
становились черными. Больше всего удэгейцев жило на
реках Тадушу и Тетюхе. На Кусуне было 22 юрты, на Амагу — только 3 и на Такеме — 18. Тогда граница обитания их спускалась до
реки Судзухе и к западу от нее.
Утром был довольно сильный мороз (–10°С), но с восходом солнца температура
стала повышаться и к часу дня достигла +3°С. Осень на берегу моря именно тем и отличается, что днем настолько тепло, что смело можно идти в одних рубашках, к вечеру приходится надевать фуфайки, а ночью — завертываться в меховые одеяла. Поэтому я распорядился всю теплую одежду отправить морем на лодке, а с собой мы несли только запас продовольствия и оружие. Хей-ба-тоу с лодкой должен был прийти к устью
реки Тахобе и там нас ожидать.
24-го числа мы дошли до
реки Бали, а 25-го
стали подходить к водоразделу. Горы утратили свои резкие очертания. Места их заняли невысокие сопки с пологими склонами.
После этого оба они пришли ко мне и
стали просить, чтобы я переменил место бивака. На вопрос, какая тому причина, солон сказал, что, когда под утесом он
стал рубить дерево, сверху в него черт два раза бросил камнями. Дерсу и солон так убедительно просили меня уйти отсюда и на лицах у них написано было столько тревоги, что я уступил им и приказал перенести палатки вниз по
реке метров на 400. Тут мы нашли место еще более удобное, чем первое.
Начинался рассвет… Из темноты
стали выступать сопки, покрытые лесом, Чертова скала и кусты, склонившиеся над
рекой. Все предвещало пасмурную погоду… Но вдруг неожиданно на востоке, позади гор, появилась багровая заря, окрасившая в пурпур хмурое небо. В этом золотисто-розовом сиянии отчетливо
стал виден каждый куст и каждый сучок на дереве. Я смотрел как очарованный на светлую игру лучей восходящего солнца.
Я не пошел туда, а повернул вправо по ключику Ада, чтобы выйти в один из верхних притоков соседней
реки Кумуху, намереваясь по ней спуститься к морю. В сумерки мы немного не дошли до водораздела и
стали биваком в густом лесу.
На другой день, чуть только заалел восток, все поднялись как по команде и
стали собираться в дорогу. Я взял полотенце и пошел к
реке мыться.
За день мы прошли немного и
стали биваком около
реки Бабкова. Здесь можно видеть хорошо выраженные береговые террасы. Они высотой около 12 м.
Река в них промыла узкое ложе, похожее на каньон. По широкому заболоченному плато кое-где растут в одиночку белая береза, лиственница и поросль дуба.
Согласно указаниям, данным солоном, после
реки Тигдамугу мы отсчитали второй безымянный ключик и около него
стали биваком. По этому ключику нам следовало идти к перевалу на
реке Нахтоху.
После слияния
рек Нунгини и Дагды Нахтоху
становится извилистой, но, имея опытного провожатого, мы пересекли «кривуны» напрямик, где можно было, и довольно быстро продвигались вперед.
Когда я развернул перед ним сорокаверстную карту, он быстро сориентировался и сам
стал указывать на ней
реки, горы и мысы, правильно их называя.
Хей-ба-тоу тоже решил зазимовать на Кусуне. Плавание по морю
стало затруднительным: у берегов появилось много плавающего льда, устья
рек замерзли.
За последние четыре дня
река хорошо замерзла. Лед был ровный, гладкий и блестел как зеркало. Вследствие образования донного льда и во время ледостава вода в
реке поднялась выше своего уровня и заполнила все протоки. Это позволило нам сокращать путь и идти напрямик, минуя извилины
реки и такие места, где лед
стал торосом.