Неточные совпадения
Как раз в этот момент выстрелил Калиновский. Пуля
сделала такой большой недолет, что даже не напугала птицу. Узнав, что стрелки не могли попасть в утку тогда, когда она
была близко, он подошел к ним и, смеясь, сказал...
— Верно, такой баба много
есть. — Он даже плюнул с досады и продолжал: — Бедный старик! Бросил бы он эту бабу,
делал бы оморочку да кочевал бы на другое место.
— Тебе иголка нет, птица тоже нету — летай не могу. Тебе земля ходи, нога топчи, след
делай. Моя глаза
есть — посмотри.
Он должен
был убирать бурелом с пути и, где нужно,
делать обходы.
В это время подошли кони. Услышав наш выстрел, А. И. Мерзляков остановил отряд и пришел узнать, в чем дело. Решено
было для добычи меда оставить двое стрелков. Надо
было сперва дать пчелам успокоиться, а затем морить их дымом и собрать мед. Если бы это не
сделали мы, то все равно весь мед съел бы медведь.
Дикая кошка ведет одинокий образ жизни и держится в густых сумрачных лесах, где
есть скалистые утесы и дуплистые деревья. Это весьма осторожное и трусливое животное становится способным на яростное нападение при самозащите. Охотники
делали опыты приручения молодых котят, но всегда неудачно. Удэгейцы говорят, что котята дикой кошки, даже
будучи взяты совсем малыми, никогда не ручнеют.
В 4 часа дня мы стали высматривать место для бивака. Здесь река
делала большой изгиб. Наш берег
был пологий, а противоположный — обрывистый. Тут мы и остановились. Стрелки принялись ставить палатки, а Дерсу взял котелок и пошел за водой. Через минуту он возвратился, крайне недовольный.
По его словам, такой же тайфун
был в 1895 году. Наводнение застало его на реке Даубихе, около урочища Анучино. Тогда на маленькой лодочке он спас заведующего почтово-телеграфной конторой, двух солдаток с детьми и четырех китайцев. Два дня и две ночи он разъезжал на оморочке и снимал людей с крыш домов и с деревьев.
Сделав это доброе дело, Дерсу ушел из Анучина, не дожидаясь полного спада воды. Его потом хотели наградить, но никак не могли разыскать в тайге.
Следующий день
был 15 августа. Все поднялись рано, с зарей. На восточном горизонте темной полосой все еще лежали тучи. По моим расчетам, А.И. Мерзляков с другой частью отряда не мог уйти далеко. Наводнение должно
было задержать его где-нибудь около реки Билимбе. Для того чтобы соединиться с ним, следовало переправиться на правый берег реки.
Сделать это надо
было как можно скорее, потому что ниже в реке воды
будет больше и переправа труднее.
Я
сделал два выстрела в воздух, и тотчас же со стороны реки Шакиры последовал ответ. Через несколько минут мы
были у своих. Начались обоюдные расспросы: с кем что случилось и кто что видел?
Он поднял ружье и стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел на увал в кусты. Надо
было воздержаться от выстрела, но Дерсу не
сделал этого. В тот момент, когда тигр
был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел на дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
Следующий день, 31 августа, мы провели на реке Сяо-Кеме, отдыхали и собирались с силами. Староверы, убедившись, что мы не вмешиваемся в их жизнь, изменили свое отношение к нам. Они принесли нам молока, масла, творогу, яиц и хлеба, расспрашивали, куда мы идем, что
делаем и
будут ли около них сажать переселенцев.
Тазы на Такеме те же, что и в Южно-Уссурийском крае, только менее подвергшиеся влиянию китайцев. Жили они в фанзах, умели
делать лодки и лыжи, летом занимались земледелием, а зимой соболеванием. Говорили они по-китайски, а по-удэгейски знали только счет да отдельные слова. Китайцы на Такеме
были полными хозяевами реки; туземцы забиты и, как везде, находились в неоплатных долгах.
Около фанзочки мы застали одинокого старика китайца. Когда мы вышли из кустов, первым движением его
было бежать. Но видимо, самолюбие, преклонный возраст и обычай гостеприимства принудили его остаться. Старик растерялся и не знал, что
делать.
Он сидел все на том же месте, подперев голову руками, смотрел на угли и вспоминал далекое прошлое. Я хотел
было его окликнуть, но почему-то не решился этого
сделать.
Я уже собрался
было это
сделать, как вдруг у Чан Лина сломался шест и он полетел головой в воду.
Первое, что я
сделал, — поблагодарил гольда за то, что он вовремя столкнул меня с плота. Дерсу смутился и стал говорить, что так и надо
было, потому что если бы он соскочил, а я остался на плоту, то погиб бы наверное, а теперь мы все опять вместе. Он
был прав, но тем не менее он рисковал жизнью ради того, чтобы не рисковал ею я.
Как и надо
было ожидать, наше появление вызвало беспокойство среди корейцев. В фанзе
было свободно, и потому мы разместились на одном из канов. Дерсу
сделал вид, что не понимает их языка, и внимательно стал прислушиваться к тому, что они говорили между собою.
27 сентября
было посвящено осмотру реки Найны, почему-то названной на морских картах Яходеи-Санка. Река эта длиной 20 км; истоки ее находятся в горах Карту, о которых
будет сказано ниже. Сначала Найна течет с севера на юг, потом поворачивает к юго-востоку и последние 10 км течет к морю в широтном направлении. В углу, где река
делает поворот, находится зверовая фанза. Отсюда прямо на запад идет та тропа, по которой прошел А.И. Мерзляков со своим отрядом.
Вечером я подсчитал броды. На протяжении 15 км мы
сделали 32 брода, не считая сплошного хода по ущелью. Ночью небо опять затянуло тучами, а перед рассветом пошел мелкий и частый дождь. Утром мы встали раньше обычного,
поели немного, напились чаю и тронулись в путь. Первые 6 км мы шли больше по воде, чем по суше.
Мешкать
было нельзя. Мы проворно собрали свои котомки и пошли вверх по реке Тахобе. Я рассчитывал в этот день добраться до Сихотэ-Алиня, но вследствие непогоды этого нам
сделать не удалось.
От выпавшего снега не осталось и следа, несмотря на то что температура все время стояла довольно низкая. На земле нигде не видно
было следов оттепели, а между тем снег куда-то исчез. Это происходит от чрезвычайной сухости зимних северо-западных ветров, которые поглощают всю влагу и
делают климат Уссурийского края в это время года похожим на континентальный.
Вечером я
сделал распоряжение: на следующий день Хей-ба-тоу с лодкой должен
был перейти на реку Хатоху и там опять ждать нас, а мы пойдем вверх по реке Холонку до Сихотэ-Алиня и затем по реке Нахтоху спустимся обратно к морю.
С каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Средняя суточная температура понизилась до 6,3°С, и дни заметно сократились. На ночь для защиты от ветра нужно
было забираться в самую чащу леса. Для того чтобы заготовить дрова, приходилось рано становиться на биваки. Поэтому за день удавалось пройти мало, и на маршрут, который летом можно
было сделать в сутки, теперь приходилось тратить времени вдвое больше.
Обыкновенно к лодке мы всегда подходили весело, как будто к дому, но теперь Нахтоху
была нам так же чужда, так же пустынна, как и всякая другая речка.
Было жалко и Хей-ба-тоу, этого славного моряка,
быть может теперь уже погибшего. Мы шли молча; у всех
была одна и та же мысль: что
делать? Стрелки понимали серьезность положения, из которого теперь я должен
был их вывести. Наконец появился просвет; лес сразу кончился, показалось море.
Тут только я понял неуместность моих шуток. Для него, добывающего себе средства к жизни охотой, ослабление зрения
было равносильно гибели. Трагизм увеличивался еще и тем обстоятельством, что Дерсу
был совершенно одинок. Куда идти? Что
делать? Где склонить на старости лет свою седую голову?
17-го утром мы распрощались с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз посмотрел на море с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но море
было пустынно. Ветер дул с материка, и потому у берега
было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо
было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось
делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
Надо
было идти дальше, но как-то не хотелось: спутники мои устали, а китайцы
были так гостеприимны. Я решил продневать у них еще одни сутки — и хорошо
сделал. Вечером в этот день с моря прибежал молодой удэгеец и сообщил радостную весть: Хей-ба-тоу с лодкой возвратился назад и все имущество наше цело. Мои спутники кричали «ура» и радостно пожимали друг другу руки. И действительно,
было чему радоваться; я сам
был готов пуститься в пляс.
На другой день мы принялись за устройство шести нарт. Три мы достали у удэгейцев, а три приходилось
сделать самим. Захаров и Аринин умели плотничать. В помощь им
были приставлены еще два удэгейца. На Дерсу
было возложено общее руководство работами. Всякие замечания его
были всегда кстати, стрелки привыкли, не спорили с ним и не приступали к работе до тех пор, пока не получали его одобрения.
Пока делались нарты и лыжи, я экскурсировал по окрестностям, но большую часть времени проводил дома. Надо
было все проверить, предусмотреть. Из личного опыта я знал, что нельзя игнорировать многовековой опыт туземцев. Впоследствии я имел много случаев благодарить удэгейцев за то, что слушался их советов и
делал так, как они говорили.
Тогда они поняли, что тигр
был мертвым только на время (он может всегда
делать это по своему желанию).
Уже две недели, как мы шли по тайге. По тому, как стрелки и казаки стремились к жилым местам, я видел, что они нуждаются в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил
сделать дневку в Лаохозенском стойбище. Узнав об этом, стрелки в юртах стали соответственно располагаться. Бивачные работы отпадали: не нужно
было рубить хвою, таскать дрова и т.д. Они разулись и сразу приступили к варке ужина.
Дерсу всегда жалел Альпу и каждый раз, прежде чем разуться,
делал ей из еловых ветвей и сухой травы подстилку. Если поблизости не
было ни того, ни другого, он уступал ей свою куртку, и Альпа понимала это. На привалах она разыскивала Дерсу, прыгала около него, трогала его лапами и всячески старалась обратить на себя внимание. И как только Дерсу брался за топор, она успокаивалась и уже терпеливо дожидалась его возвращения с охапкой еловых веток.
Случилось как-то раз, что в его комнате нужно
было сделать небольшой ремонт: исправить печь и побелить стены. Я сказал ему, чтобы он дня на два перебрался ко мне в кабинет, а затем, когда комната
будет готова, он снова в нее вернется.