Неточные совпадения
В четыре часа дня погода начала портиться, с востока
стал надвигаться туман, и, хотя ветра еще не
было, море сильно волновалось.
Мы уселись у костра и
стали разговаривать. Наступила ночь. Туман, лежавший доселе на поверхности воды, поднялся кверху и превратился в тучи. Раза два принимался накрапывать дождь. Вокруг нашего костра
было темно — ничего не видно. Слышно
было, как ветер трепал кусты и деревья, как неистовствовало море и лаяли в селении собаки.
Наконец
стало светать. Вспыхнувшую
было на востоке зарю тотчас опять заволокло тучами. Теперь уже все
было видно: тропу, кусты, камни, берег залива, чью-то опрокинутую вверх дном лодку. Под нею спал китаец. Я разбудил его и попросил подвезти нас к миноносцу. На судах еще кое-где горели огни. У трапа меня встретил вахтенный начальник. Я извинился за беспокойство, затем пошел к себе в каюту, разделся и лег в постель.
30-го числа вечером миноносцы дошли до залива Джигит. П.Г. Тигерстедт предложил мне переночевать на судне, а завтра с рассветом начать выгрузку. Всю ночь качался миноносец на мертвой зыби. Качка
была бортовая, и я с нетерпением ждал рассвета. С каким удовольствием мы все сошли на твердую землю! Когда миноносцы
стали сниматься с якоря, моряки помахали нам платками, мы ответили им фуражками. В рупор ветром донесло: «Желаем успеха!» Через 10 минут миноносцы скрылись из виду.
С тех пор все чаще и чаще приходилось слышать о каких-то людях, скрывающихся в тайге. То видели их самих, то находили биваки, лодки, спрятанные в кустах, и т.д. Это
становилось подозрительным. Если бы это
были китайцы, мы усмотрели бы в них хунхузов. Но, судя по следам, это
были русские.
В заливе Джигит нам пришлось просидеть около двух недель. Надо
было дождаться мулов во что бы то ни
стало: без вьючных животных мы не могли тронуться в путь. Воспользовавшись этим временем, я занялся обследованием ближайших окрестностей по направлению к заливу Пластун, где в прошлом году у Дерсу произошла встреча с хунхузами. Один раз я ходил на реку Кулему и один раз на север по побережью моря.
Должно
быть, взошла луна; сквозь туман ее не
было видно, но на земле
стало светлее.
Скоро
стало совсем светло. Солнца не
было видно, но во всем чувствовалось его присутствие. Туман быстро рассеивался, кое-где проглянуло синее небо, и вдруг яркие лучи прорезали мглу и осветили мокрую землю. Тогда все
стало ясно,
стало видно, где я нахожусь и куда надо идти. Странным мне показалось, как это я не мог взять правильного направления ночью. Солнышко пригрело землю,
стало тепло, хорошо, и я прибавил шагу.
Несколько дней спустя после этого мы занимались пристрелкой ружей. Людям
были розданы патроны и указана цель для стрельбы с упора. По окончании пристрелки солдаты
стали просить разрешения открыть вольную стрельбу. Стреляли они в бутылку, стреляли в белое пятно на дереве, потом в круглый камешек, поставленный на краю утеса.
Дмитрий Дьяков, который считал себя хорошим стрелком,
стал доказывать, что выстрелы Дерсу
были случайными и что он стреляет не хуже гольда.
Сначала его никто не слушал, потом притих один спорщик, за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем
стало тихо. Дерсу
пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его
была монотонная, но в ней
было что-то такое, что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. «Поселись там, где
поют; кто
поет, тот худо не думает», — вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
Пароход
стал шагах в четырехстах от устья реки. Мулы
были спущены прямо на воду. Они тотчас же сориентировались и поплыли к берегу, где их уже ожидали стрелки.
Долина реки Литянгоу какая-то странная — не то поперечная, не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины
есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где
есть негустые лиственные леса. Чем выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу
становятся преобладающими.
В верховьях Литянгоу
есть китайская зверовая фанза. От нее тропа поворачивает налево в горы и идет на Иман. Подъем на перевал Хунтами с южной стороны затруднителен; в истоках долина
становится очень узкой и завалена камнями и буреломным лесом.
Выбрав один из них, мы
стали взбираться на хребет. По наблюдениям Дерсу, дождь должен
быть затяжным. Тучи низко ползли над землей и наполовину окутывали горы. Следовательно, на вершине хребта мы увидели бы только то, что
было в непосредственной от нас близости. К тому же взятые с собой запасы продовольствия подходили к концу. Это принудило нас на другой день спуститься в долину.
В это время пришел один из стрелков и
стал рассказывать о том, что Дерсук (так всегда его звали) сидит один у огня и
поет песню.
Он громко запел ту же песню и весь спирт вылил в огонь. На мгновение в костре вспыхнуло синее пламя. После этого Дерсу
стал бросать в костер листья табака, сухую рыбу, мясо, соль, чумизу, рис, муку, кусок синей дабы, новые китайские улы, коробок спичек и, наконец, пустую бутылку. Дерсу перестал
петь. Он сел на землю, опустил голову на грудь и глубоко о чем-то задумался.
В то время когда мы сидели у костра и
пили чай, из-за горы вдруг показался орлан белохвостый. Описав большой круг, он ловко, с налета, уселся на сухоствольной лиственнице и
стал оглядываться. Захаров выстрелил в него и промахнулся. Испуганная птица торопливо снялась с места и полетела к лесу.
Надо
было бы здесь
стать на бивак, но я уступил просьбам своих товарищей, и мы пошли дальше.
Сорванная с деревьев листва закружилась в вихре и
стала подниматься кверху. Порывы ветра
были так сильны, что ломали сучья, пригибали к земле молодняк и опрокидывали сухие деревья.
Следующий день
был последним днем июля. Когда занялась заря,
стало видно, что погода
будет хорошая. В горах еще кое-где клочьями держался туман. Он словно чувствовал, что доживает последние часы, и прятался в глубокие распадки. Природа ликовала: все живое приветствовало всесильное солнце, как бы сознавая, что только одно оно может прекратить ненастье.
Утром 4 августа мы
стали собираться в путь. Китайцы не отпустили нас до тех пор, пока не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас на дорогу продовольствием. Я хотел
было рассчитаться с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги на стол. Они тихонько передали их стрелкам. Я тоже тихонько положил деньги под посуду. Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
Дикая кошка ведет одинокий образ жизни и держится в густых сумрачных лесах, где
есть скалистые утесы и дуплистые деревья. Это весьма осторожное и трусливое животное
становится способным на яростное нападение при самозащите. Охотники делали опыты приручения молодых котят, но всегда неудачно. Удэгейцы говорят, что котята дикой кошки, даже
будучи взяты совсем малыми, никогда не ручнеют.
В 8 часов вечера дождь перестал, хотя небо
было по-прежнему хмурое. До полуночи вызвался караулить Дерсу. Он надел унты, подправил костер и,
став спиной к огню,
стал что-то по-своему громко кричать в лес.
В 4 часа дня мы
стали высматривать место для бивака. Здесь река делала большой изгиб. Наш берег
был пологий, а противоположный — обрывистый. Тут мы и остановились. Стрелки принялись ставить палатки, а Дерсу взял котелок и пошел за водой. Через минуту он возвратился, крайне недовольный.
Они глядели сурово, точно им известна
была какая-то тайна, которую во что бы то ни
стало надо
было скрыть от людей.
Я вскочил на ноги и взял ружье. Через минуту я услышал, как кто-то действительно вышел из воды на берег и сильно встряхивался. В это время ко мне подошли Дерсу и Чжан Бао. Мы
стали спиной к огню и старались рассмотреть, что делается на реке, но туман
был такой густой и ночь так темна, что в двух шагах решительно ничего не
было видно.
По мере приближения к Сихотэ-Алиню лес
становился гуще и больше
был завален колодником. Дуб, тополь и липа остались позади, и место черной березы заняла белая.
Только вечером, когда
было уже совсем темно, тяга установилась и каны
стали нагреваться.
Надо
было во что бы то ни
стало пройти «щеки», иначе, если
станет прибывать вода в реке, мы
будем вынуждены совершить большой обход через скалистые сопки Онку и Джугдыни, что по-удэгейски значит «Чертово жилище».
Было еще темно, когда всех нас разбудил Чжан Бао. Этот человек без часов ухитрялся точно угадывать время. Спешно мы напились чаю и, не дожидаясь восхода солнца, тронулись в путь. Судя по времени, солнце давно взошло, но небо
было серое и пасмурное. Горы тоже
были окутаны не то туманом, не то дождевой пылью. Скоро начал накрапывать дождь, а вслед за тем к шуму дождя
стал примешиваться еще какой-то шум. Это
был ветер.
В лесу мы не страдали от ветра, но каждый раз, как только выходили на реку, начинали зябнуть. В 5 часов пополудни мы дошли до четвертой зверовой фанзы. Она
была построена на берегу небольшой протоки с левой стороны реки. Перейдя реку вброд, мы
стали устраиваться на ночь. Развьючив мулов, стрелки принялись таскать дрова и приводить фанзу в жилой вид.
Через 2 часа возвратились в фанзу Дерсу и Чжан Бао. На них не
было сухой нитки. Они разделись и
стали сушиться у огня.
Перед сумерками я еще раз сходил посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до утра не
было опасения, что река выйдет из берегов. Тем не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда стемнело, с сильным шумом хлынул страшный ливень.
Стало жутко.
При свете бересты и смолья мы
стали вьючить коней — и
было пора.
Вдруг появились короткие, но сильные вихри. После каждого такого порыва наступал штиль. Вихри эти
становились реже, но зато каждый последующий
был сильнее предыдущего.
Море
стало выбрасывать назад все лишнее, все мертвое и все, что чуждо
было его свободной и живой стихии.
Дело
было на реке Фудзине в мае. Дерсу шел по долине среди дубового редколесья. При нем
была маленькая собачонка. Сначала она весело бежала вперед, но потом
стала выказывать признаки беспокойства.
Он поднял ружье и
стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел на увал в кусты. Надо
было воздержаться от выстрела, но Дерсу не сделал этого. В тот момент, когда тигр
был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел на дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
Приказ наступать назавтра обрадовал моих спутников. Все
стали суетиться, разбирать имущество и укладывать его по местам. После бури атмосфера пришла в равновесие и во всей природе воцарилось спокойствие. Особенно тихими
были вечера. Ночи
стали прохладными.
От устья Билимбе до Конора — 12 км по прямой линии. В этот день, несмотря на хорошую погоду, нам удалось пройти немного. На бивак мы
стали около небольшой речки Сюригчи. Нижняя часть ее заболочена, а верхняя покрыта гарью. Здесь
был когда-то хороший лес. Недавнее наводнение размывало оба берега речки.
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что на небе видна «звезда с хвостом». Спать мне не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман исчез, и только на вершине горы Железняк держалось белое облачко. Прилив
был в полном разгаре. Вода в море поднялась и затопила значительную часть берега. До восхода солнца
было еще далеко, но звезды
стали уже меркнуть. На востоке, низко над горизонтом,
была видна комета. Она имела длинный хвост.
На Сяо-Кеме, в полутора километрах от моря, жил старообрядец Иван Бортников с семьей. Надо
было видеть, какой испуг произвело на них наше появление! Схватив детей, женщины убежали в избу и заперлись на засовы. Когда мы проходили мимо, они испуганно выглядывали в окна и тотчас прятались, как только встречались с кем-нибудь глазами. Пройдя еще с полкилометра, мы
стали биваком на берегу реки, в старой липовой роще.
Характер ветра
был неровный: то
становился порывистым, то спадал до полного штиля.
В тот момент, когда солнце скрылось за облаками, края последних
стали светиться, как будто
были из расплавленного металла.
Однако разговором дела не поправишь. Я взял свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и
стали ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем, что Дерсу поставил такие маленькие сигналы, что их легко
было не заметить. Гольд не возражал и не спорил. Он понял, что то, что ясно для него, совершенно неясно для других.
Наконец хромой таза вернулся, и мы
стали готовиться к переправе. Это
было не так просто и легко, как казалось с берега. Течение в реке
было весьма быстрое, перевозчик-таза каждый раз поднимался вверх по воде метров на 300 и затем уже пускался к противоположному берегу, упираясь изо всех сил шестом в дно реки, и все же течением его сносило к самому устью.
Часа в 4 или в 5 пополудни мы
стали биваком. Котомки наши
были тяжелы, и потому все сильно устали. Кругом
было много травы и сухостоя для дров. Чтобы не зажечь лес, мы устроились на гальке около реки.
Приближалась осень. Сумерки
стали наступать раньше, ночи сделались длиннее, начала выпадать обильная роса. Это природа оплакивала весну и лето, когда все
было молодо и наслаждалось жизнью.
Он подошел к реке и жадно
стал пить воду.