Обыкновенные чудеса. О людях, с которыми уютно, шепоте сердца и о том, как грейпфрут может изменить жизнь

Наталья Павлинова, 2023

Мир кажется мрачным и озлобленным, в людях видится только плохое, а будущее вообще выглядит беспросветным? Не спешите разочаровываться в жизни. Может, просто стоит взглянуть на все под другим углом? Книга «Обыкновенные чудеса» растопит даже самые холодные сердца. Поможет избавиться от грусти, раздражительности, тревоги, взглянуть на мир с любовью и любопытством. Вы узнаете, насколько обманчиво может быть первое впечатление. Почему загадка старого маяка начинается с охапки белоснежных полевых цветов. Как облезлый кот завоевал сердце Маркизы. И неужели жизнь может измениться из-за обычного грейпфрута. Книга, которая наполняет верой в людей и доказывает, что на чаше весов доброе и светлое всегда перевешивает дурное. А еще учит видеть чудеса и маленькие радости, ведь именно из них строится наше большое счастье.

Последнее дело матери

«И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы».

Апостол Павел

Ей снился сон, в котором дети переругались и передрались. Она даже видела, как один сын другого душит, как хватают друг друга за волосы дочери.

Когда этот страшный сон, наконец, ушел, она села на кровати. Солнце золотило край неба. Наступал новый день. Она слышала, как падает первый снег, но уже не могла его увидеть. А вот золотая полоса, поглощающая тьму, просматривалась хорошо.

Она прилегла обратно. Очень болела голова. Начиная с затылка, боль холодным свинцом шла к вискам, невыносимо давила и сковывала.

Ее шестидесятилетняя дочь, которая жила здесь же, видимо, еще спала. В доме было тихо, и только мерный стук часов и тихий шелест снега нарушали тишину. Ей снилось то, чего она больше всего боялась и чего бояться устала. Сегодня она должна принять решение и, наконец, сделать так, чтобы эти сны прекратились.

Солнце поднималось все выше, разгоняя ночь. Заголосили петухи. Проснулась и зашаркала ногами Ангелина. Вера ждала, знала, что дочь, как только закончит свои утренние процедуры, заглянет к ней в комнату.

— Доброе, мам! Как спала? — Геля отодвинула шторы, впуская в комнату режущий глаза яркий свет.

— Плохо. Созывай, Гель, всех. Надо созывать. Пора.

Геля не удивилась, но немного озадачилась — приезд родни означал дополнительные хлопоты, а ей нездоровилось.

— Точно, мам? Ты решила? — Дочка присела на кровать.

— Точно, Гель, созывай.

Ангелина знала — мать слов на ветер бросать не будет. Раз решила, значит, спорить нечего.

Когда женщины живут вместе много лет, они понимают друг друга без объяснений.

Геля была старшей дочерью Веры Павловны. Она так и не вышла замуж — не сложилось. В старших классах ее любимый утонул. А она, порядочная и впечатлительная, так и осталась в мыслях с ним.

Детей у бабушки Веры было шестеро. Когда в молодости ее Коля сказал, что детей у них будет не меньше десятка, она засомневалась. Вряд ли она родит столько — слабовата. Была она худая и плоскогрудая. Многочадие — это тоже призвание, это — дар. Не у всех он есть. Наверняка, только у обладательниц здорового сильного тела. Но жизнь все равно дарила Вере и Коле детей, и они радовались каждому.

Первых четверых Вера рожала дома, с бабкой-повитухой.

А когда пришлось ложиться в роддом с пятым и шестым детьми, Вера очень не хотела. Казалось — бросает старших, ощущала себя немного предательницей. Думалось, что теперь ее заботы другим детям достанется меньше.

Это — одна из сторон любви. Ты не можешь всегда дарить всего себя только одному. Разрываешься и не знаешь, кому сейчас твоя забота важнее.

Но любовь — она щедрая. Она стремится разрастись, охватить как можно больше людей вокруг, согреть всех. А те, первые, которых ты любил в самом начале пути, должны осознать и принять это. И старшие дети должны научиться не только наслаждаться любовью матери, но и дарить свою любовь братьям и сестрам. А это не всегда просто.

Вот и в этой семье случилось так, что сейчас братья и сестры были в негласной ссоре. Уже не молодые, но по-прежнему — ее дети. Вроде открыто не ругались и, встречаясь, не спорили, отмалчивались, но мать знала: обида есть, затаилась. Она, как ядовитый корень, подпитывается и разрастается. И виной этому — ее родительский дом.

После смерти матери Вера вступила в наследство, и дом они с мужем продали. Место хорошее — Подмосковье. А вот деньги от продажи дома разделили не поровну.

У них было два сына и четыре дочери. Младший ребенок — Алексей — всю жизнь ввязывался в проблемы. И в период продажи дома находился под следствием — пьяный за рулем сбил человека насмерть.

Такое горе Вера не испытывала никогда. Грозили тюремный срок и большие судебные выплаты семье погибшего. Казалось, понятно же все — надо помочь именно Алексею. Родители так и сделали. Большая часть денег пошла младшему сыночку — в результате он и отсидел меньше, и выплачивал по иску недолго. Благодарен был родителям за такую помощь. И сам очень тяжело переживал случившееся, пить стал меньше, одумался. Все бы хорошо, но остальным детям досталась совсем незначительная часть денег от продажи дома.

Думала Вера, что они поймут и поддержат их с мужем решение. Но Люба матери высказала:

— Мама, а почему ты решила, что только у него проблемы? Я вот тоже надеялась разменяться. Знаешь же, в какой тесноте мы живем — и Света с мужем, и внук ее с нами, и еще мы трое. Бабушка говорила, что дом всем нам достанется, я рассчитывала, варианты просматривала. И Лена, между прочим, тоже в долгах, думала, отдаст вот. А теперь все — Лешеньке.

На последнем юбилее отца этот разговор начался во время застолья. И если б отец не ударил тогда кулаком по столу, неизвестно, чем бы все закончилось. Может, как в Вериных снах.

Затаилась у всех обида. Стали общаться между собой мало, а то и совсем перестали. Вера понимала: перед смертью детей надо помирить. Но как?

В голове крутились слова апостола Павла. Он говорил, что любви свойственно расширять сердце, потому что она есть такая добродетель, которая и горяча, и разгорячает. Неужели мало любви в сердцах ее детей?

И пришла Вере одна идея. Если уж она не сработает — ну что ж! Значит, не смогли они вырастить детей порядочными, и уходить ей с тяжелым сердцем придется.

Помирить детей — теперь основное материнское дело, оно одно и осталось. И Вера его осилит. Иначе какая еще от нее польза?

Только бы не ошибиться! Только бы!

* * *

Ангелина была душой дома. Именно она присматривала за лежачим отцом после инсульта, именно она занималась поддержкой и ремонтом старого жилища. Геля давно смирилась со своей бездетной судьбой, казалось, не держалась за блага материальные. И если бы осталась она ни с чем, ушла бы в монастырь.

Но не столько из-за беспомощной матери жила она в миру, сколько еще не готова была вот так вот бросить все и уйти. Было невмоготу думать о том, что она оставит родной дом, что не будет вокруг близких лиц, что не соберутся вместе братья, сестры и их многочисленное потомство, которое Геля любила всем сердцем. Сейчас многие дети братьев и сестер стали совсем взрослыми, и она уже поджидала внуков…

Геля помнила все даты дней рождений племянников и внучат, покупала и отправляла им подарки. А каждое лето их с матерью дом наполнялся детскими голосами… И только в последнее время вдруг выросло это напряжение в семье. Сестры были обижены на мать, брат злился на брата. Геля молилась за всех.

Собрать братьев и сестер для встречи было делом нелегким — все заняты, желания особого приехать не проявляют. Но, прислушавшись к просьбе матери, на следующих выходных все обещали прибыть. В их же поселке жила дочка Ксения с мужем, а рядом, в райцентре — младший сын Алексей с женщиной и ее сыном.

А вот остальным — Саше, Любе и Лене — ехать нужно было далековато, но и они обещались. Так настойчиво мать звала нечасто. Люба ехала с мужем, Лена — с сыном.

Уже с пятницы на плите кипело и шкворчало — Геля с Ксенией готовились к встрече гостей. Мать была уже не помощница.

Утром в субботу Вера поднялась раньше Гели, уставшей от хлопот. Сегодня долго валяться в кровати было некогда. На отдельной полке под ситцевой тряпицей лежали стопки белья. У матери давно все было готово. И хоть видела она очень плохо, но нашла эту стопку быстро. Новая исподняя рубаха, чистое серое платье, ненадеванный платок…

Вера, держась за косяки, прошла в ванную, включила теплую воду и обмылась, как сумела. Исподняя рубаха дыхнула свежестью, обнимая старость.

От звука воды проснулась Ангелина.

— Мам, ты чего сама-то? Разбудила бы, — потом Геля увидела материнскую рубаху, которая лежала для того самого особого случая, и ахнула, положив руку на грудь: — Ты че это, мам?

— Да не волнуйся, молчи просто сегодня, если что.

— А что, если что? Ты же пугаешь меня!

— Дай руку лучше, да отведи в постель. Устала я. Хватит причитать, — забурчала мать, так толком ничего и не объяснив.

Вскоре пришла Ксения. Геля рассказала ей о странном поведении матери.

Перед приездом остальных детей Вера велела дочерям одеть ее в серое платье. Потом попросила водить ее на улицу — встречать каждого. На улице падал снег, так что Вера дважды одевалась и встречала приехавших во дворе. Не успела только к последним, они не позвонили с дороги.

После Вера сказала усадить ее в зале в кресло. Она долго устраивалась в нем, требовала подушку под спину, плед на ноги и валенки. Всю жизнь не изнеженная — но тут превратилась в привереду.

Стол накрыли в зале. Так было принято в этом доме — гостей встречали столом. Вера в последнее время никогда не ела при людях (исключая Гелю, конечно). Ей казалось, что всем неприятно смотреть на беззубое чавканье такого старого человека, как она. Сегодня мать тоже не притронулась к еде: аппетита не было, да и кресло стояло не у стола, а чуть поодаль. Вера, даже отхлебнув чаю, отдала чашку Ангелине. Волновалась.

Как и ожидала мать, ни братских, ни сестринских объятий не случилось. Она уже плохо видела своих детей, но по натянутому общению поняла: друг с другом в одной комнате быть рады не все. Особенно тяжело встретили Алексея.

Всех интересовало одно — зачем их собрала мать? Добродушная Геля заставила гостей поесть с дороги, бабушка Вера расспрашивала о внуках, с ней делились новостями. Только Алексея не было слышно.

А когда накрыли чай, за столом повисла пауза — почти все новости были рассказаны. И тогда Вера начала:

— Я вот чего позвала-то вас. Думаю, уж скоро мне и на покой, — Вера говорила тихо, и ей потребовалось поднять ладонь, чтоб все прекратили начавшиеся было возражения. — Все равно придется, хошь — не хошь. Дом этот мне принадлежит весь, и моя, и отцова доля. Думаю я послезавтра нотариуса звать для завещания.

Геля посмотрела удивленно. Все планы матери она знала наперед, но об этом решении Вера ей не сообщала. Дочь, было, приоткрыла рот, но вспомнила, что мать просила молчать.

— Думаю Алексею дом оставить. Как вы на это смотрите?

Алексей вытаращил глаза. Все обернулись на него.

— А почему именно Алексею? — спросила Люба.

— Ну, младший он, и нет у него своего жилья.

Голос подал Алексей.

— Чего это нет-то? Мы с Катей нормально живем, и с матерью ее я лажу. Дом у них. Распишемся скоро. Нормально у меня все. Мне не надо.

— Вот видишь, мам, — прокомментировала Лена.

— А давай тебе, Лен? Ты одна мальца ростишь, нелегко ведь. Вот и продашь дом. Деньги немалые.

— Так почему мне одной? Ну, у всех же дети, — захлопала глазами дочка. Предложение заманчивое, но странное.

— Ну, тогда тебе, Люб, вы тесно живете, переедете сюда. А Света с мужем пусть в старом доме остаются. Геля вон все в монастырь собирается…

— Да чего ты, мам! С чего вдруг кому-то одному? Пусть поровну, да и все, — пришла в себя от неожиданности Люба.

Все дружно ее поддержали, зашумели.

— Мне не надо доли в доме, — тихо сказал Алексей. — Я отказываюсь, я и раньше так решил, мы с Катей решили. Мне с дедовского дома больше всех перепало, ну и хватит. Отказываюсь в пользу Гели. Она всегда тут жила, пусть и дальше живет.

— А че, хорошие слова, Леха, мужские, поддерживаю, — бодро выкрикнул Саша. Он был вторым ребенком после Ангелины. А сейчас еще и самым обеспеченным: развернул удачно бизнес и не особо нуждался в деньгах. Пару раз даже помог с ремонтом материнского дома.

— И я за Гелю, — сказала Ксения. — Мам, у Алексея хоть и не свое, но хоть какое-то жилье есть, а у Гели вообще другого нет. Если дом поделим, вдруг кто долю продаст, где она-то жить будет? А если не приживется в монастыре? Да Геля нам всем вместо матери, ну… — Ксения запнулась. — Столько лет дом поддерживает! Да и наших детей всегда кто привечает, подарки дарит? Мам, если уж одному кому, то Геле.

— Так я и позвала вас сегодня затем, чтоб посоветоваться. Решайте! Вот как скажете, так и сделаю.

Опять посыпались возражения: нужно жить еще долго, не думать о плохом, принимать решение самой, но… Вера подняла руку, прося тишины, и продолжила:

— Решение должны принять вы. Совместно принять. И обязательно сегодня. И пока вы его не примите, я с этого кресла не встану! А если без решения уедет кто, тут и помру!

И в подтверждение своих слов она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

За столом повисла тишина. Геля хлопала глазами. Такого от, в общем-то, мягкой матери она не ожидала.

Из-за стола, сдерживая слезы, встала Лена и вышла во двор.

— Чего это она? — спросил Саша Любу, которая была близка с сестрой.

— Да у нее проблемы со здоровьем, деньги нужны на операцию, и вообще. А тут… Нервы, видать.

— Так, а чего молчала? Неужели денег не найдем, скинемся, в конце концов! Сколько надо-то?

Люба пошла за сестрой.

— Ох уж эти деньги! — вздохнула Ксения. — У нас крыша сейчас в сезон ка-ак потекла! Со всех щелей. Кровельщиков вызвали, а они ка-ак заломили!

— Так давай я приеду, помогу. Я ж уже три крыши перекрыл, почти мастер. И шифер, и рубероид подешевле найду. Мы с твоим Юркой перекроем все сами. Погоду только подгадать надо, — предложил вдруг Алексей.

— Что, правда умеешь, поможешь?

— Ну конечно! Отчего бы сестре не помочь.

Ксения с Алексеем начали договариваться о ремонте. Решили позже сходить к дому, все посмотреть.

Вернулись Люба и Лена.

— Лен, че молчала-то, что деньги нужны на операцию? Говори, сколько?

— Да дело не только в деньгах. Мне Егора вон оставить не с кем. Я выпаду в больницу месяца на два, а он как?

— Так давай к нам его, — предложила Геля.

— Как? А школа? Он же в девятом, на два месяца никак нельзя учебу оставить. У вас школы нет, а в нашу возить некому.

— Это да. И приехать к тебе я не смогу. Мать ведь не оставишь…

— И мне забрать мальчишку невозможно, у нас шагу некуда ступить, кругом внуки, — поохала Люба.

— Лен, — заговорил Алексей, — а давай к нам. Мы живем возле школы, а Катя там завуч, оформит вмиг. И Максим в десятом, сын наш — ну, Катин сын, в смысле — он за Егоркой присмотрит.

Лена подняла на брата заплаканные глаза. Это был выход. Ее лицо просветлело. Саша уже выспрашивал ее о деньгах на операцию, Ксения — аптекарь-пенсионер — предлагала помочь с лекарствами по сниженной цене, а Алексей звонил жене с вопросами об устройстве племянника в школу. Вскоре он передал трубку Лене, чтобы та сама пообщалась с Катей. Лена с Гелей ушли записывать необходимый перечень документов для перевода сына.

Вот уже кто-то кого-то договаривается подвезти, кому-то обещают тыкву, а кому-то собираются помочь с путевкой для внучки в летний лагерь. Суета продолжалась, хлопали двери, люди приходили и уходили. Егор, сын Лены, показывал всем в окно снеговика. Потом они решили, что все вместе прямо здесь и встретят Новый год — до него оставалось совсем немного дней…

На некоторое время все забыли о матери. Казалось, что та задремала. Но Вера не спала, она боялась спать. Там, во сне, ее ждали жуткие картины, там дети ее были врагами, а здесь, наяву, на материнское сердце лилась благодать. Лишь бы это примирение не было временным, лишь бы не спугнуть эту явь, не провалиться опять в дремотную неприязнь.

Через некоторое время все вновь собрались за столом.

— Эй, родня, нам решение принять надо. Мать совсем замучили, — бодро скомандовал Александр.

— Я, наверное, рада была бы, если бы дом остался у Гели. А мы можем ее навещать. Иначе как? — предложила Лена, успокоившись после того, как ей помогли решить ее собственные проблемы.

— Да вы не волнуйтесь за меня, — сказала Ангелина. — Я ведь давно за вас всех молюсь и уже решила, что если придется — пойду в монастырь послушницей. Меня там примут, конечно. Уже давно своя. И ты, Лена, спокойно иди на операцию. Не сомневайся.

— Спасибо, Гель. Ты всегда была нашим спасением.

— Ну, видать, я одна осталась, — хлопнула по столу Люба. — Видать, никогда мне не жить в просторе, так и будем с Михой ютиться с внучатами! Да, Мих? Хоть и устали до чертиков!

— Люб, а вы сюда переезжайте. К нам в дом. А квартиру — Свете. Ну ладно, жили вместе, потому что вы еще работали в городе, но теперь-то все на пенсии. Если захотите, и пристройку личную вам можно сделать, земли-то много. Смотри, как Волковы пристроили. И не дорого это, коммуникации все есть, газ мы провели. — Геля уже не в первый раз предлагала это сестре.

— Давно пора из этого города линять, и я говорю, — поддержал идею Михаил.

— А пойдемте-ка к Волковым, посмотрите, как они сделали. Спросим у них по стоимости.

Муж Любы явно заинтересовался предложением, и они втроем отправились к соседям смотреть пристройку.

Саша с Леной и Алексеем вышли во двор.

— Слушайте, а ведь мать-то у нас — боец. Кажется, она нас помирила, — выдыхая дым сигареты, сказал Саша.

Алексей вернулся в дом. Ксения на кухне мыла посуду, Егор помогал.

Алексей зашел в зал, подошел к матери, присел перед ней на корточки, обнял за ноги и положил ей голову на колени. Она не спала, пальцы потрепали его шевелюру.

— Спасибо, мам!

Она погладила его по голове, как маленького.

Когда троица вернулась от соседей, все зашли в зал.

— Мам, давай в постель. Ты так долго не привыкла сидеть. Вставай.

Вера посмотрела на своих детей.

— А решение-то вы приняли про дом? Жду вот. Без решения не пойду.

— Приняли, — сказал Саша, — Геле дом остается. И тебе, живи долго.

— Пусть все скажут! — Вера отняла свою руку у пытающейся поднять ее Ксении.

— Геле, мам.

— Я за Ангелину!

— И я!

— Гелин дом, бесспорно.

— Ну, раз это ваше решение, пусть так и будет. Соглашусь, — устало сказала мать и позволила, наконец, перевести себя в спальню.

Геля помогла ей разоблачиться.

— Мам, а если бы кто-то психанул и уехал, ты и правда собиралась упорно сидеть в кресле, смерти ждать? — спросила Геля, складывая материнскую рубаху.

— Да нет, разве кто-то уехал бы. Я знала — будет мир. Сердце подсказало.

Геля сегодня тоже очень устала, но завтра она поговорит с матерью — дом должен быть общим, всем поровну.

Мать не засыпала. Еще долго ей мешал уснуть самый приятный в мире звук: мирный гомон дружных детей, их смех, топот и бренчание посуды.

— Хорошие у нас с тобой дети, Коля. Слава тебе, Господи! — перекрестилась мать.

За окном тихо падал снег, хотелось стать молодой, натянуть валенки и побежать по этому хрустящему насту, наполняясь свежестью и новым счастьем. Душа была легка.

И сегодня, и в следующие ночи Вере уже не снились эти самые страшные для матери сны. Но ночей оставалось не так уж и много. Однажды утром она, собрав последние силы, подошла к окну, открыла форточку, села на стоящий под ней стул и, вдыхая свежесть зимнего декабрьского утра, умерла. Тихо и мирно, с улыбкой на лице.

Ушла Вера без завещания. Геля была против того, чтобы дом оставался ей, и Вера не стала спорить. Материнское сердце уже подсказывало, как все случится. И предчувствия оправдались. Все дети от своей доли наследства отказались в пользу старшей сестры. Люба с Михаилом планировали начать возведение пристройки весной. И уже их внуки и внуки братьев и сестер наполняли дом жизнью.

Последнее свое дело мать завершила.