Неточные совпадения
Я воспользовался этой задержкой и
послал Захарова в Анучино искать Дерсу.
Он должен был вернуться
к Уссурийской железной дороге и ждать моих распоряжений.
Нам не повезло. Мы приехали во Владивосток два дня спустя после ухода «Эльдорадо». Меня выручили П.Г. Тигерстедт и А.Н. Пель, предложив отправиться с
ними на миноносцах.
Они должны были
идти к Шантарским островам и по пути обещали доставить меня и моих спутников в залив Джигит [Отряд состоял из 5 миноносцев: «Грозный», «Гремящий», «Стерегущий», «Бесшумный» и «Бойкий».].
Наконец стало светать. Вспыхнувшую было на востоке зарю тотчас опять заволокло тучами. Теперь уже все было видно: тропу, кусты, камни, берег залива, чью-то опрокинутую вверх дном лодку. Под нею спал китаец. Я разбудил
его и попросил подвезти нас
к миноносцу. На судах еще кое-где горели огни. У трапа меня встретил вахтенный начальник. Я извинился за беспокойство, затем
пошел к себе в каюту, разделся и лег в постель.
Старовер с пренебрежением плюнул и стал укладываться на ночь. Я распрощался с
ним и
пошел к своему биваку. У огня с солдатами сидел Дерсу. Взглянув на
него, я сразу увидел, что
он куда-то собирается.
Кое-где виднелась свежевзрытая земля. Та
к как домашних свиней китайцы содержат в загонах, то оставалось допустить присутствие диких кабанов, что и подтвердилось. А раз здесь были кабаны, значит, должны быть и тигры. Действительно, вскоре около реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра.
Он шел вдоль реки и прятался за валежником. Из этого можно было заключить, что страшный зверь приходил сюда не для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами.
Опасаясь встречи с китайцами,
он не
пошел назад по дороге, а спрятался в лесу и только под утро возвратился
к нам на бивак.
Действительно, кто-то тихонько
шел по гальке. Через минуту мы услышали, как зверь опять встряхнулся. Должно быть, животное услышало нас и остановилось. Я взглянул на мулов.
Они жались друг
к другу и, насторожив уши, смотрели по направлению
к реке. Собаки тоже выражали беспокойство. Альпа забилась в самый угол палатки и дрожала, а Леший поджал хвост, прижал уши и боязливо поглядывал по сторонам.
Часов в 9 утра мы снялись с бивака и
пошли вверх по реке Билимбе. Погода не изменилась
к лучшему. Деревья словно плакали: с ветвей
их на землю все время падали крупные капли, даже стволы были мокрые.
Действительно, сквозь разорвавшуюся завесу тумана совершенно явственно обозначилось движение облаков.
Они быстро бежали
к северо-западу. Мы очень скоро вымокли до последней нитки. Теперь нам было все равно. Дождь не мог явиться помехой. Чтобы не обходить утесы, мы спустились в реку и
пошли по галечниковой отмели. Все были в бодром настроении духа; стрелки смеялись и толкали друг друга в воду. Наконец в 3 часа дня мы прошли теснины. Опасные места остались позади.
Измокший и озябший, я возвратился в фанзу и
послал Сабитова
к Дерсу за дровами.
Он возвратился и доложил, что Дерсу и Чжан Бао дров не дают. Зная, что Дерсу никогда ничего не делает зря, я
пошел вместе со стрелками собирать дрова вверх по протоке.
При свете
его мы собрали свои постели и
пошли к мулам.
Порой сквозь туман было видно темное небо, покрытое тучами.
Они шли совсем не в ту сторону, куда дул ветер, а
к юго-западу.
Они шли от реки Шакиры
к Билимбе и обратно.
Отпустив
их, мы с А.И. Мерзляковым
пошли к устью Билимбе.
Но собака не унималась и жалась
к нему так, что мешала
идти. Оказалось, что поблизости был тигр. Увидев человека,
он спрятался за дерево. По совершенной случайности вышло так, что Дерсу направился именно
к тому же дереву.
28, 29 и 30 августа были посвящены осмотру реки Сяо-Кемы. На эту экскурсию я взял с собой Дерсу, Аринина, Сабитова и одного мула. Маршрут я наметил по реке Сакхоме до истоков и назад,
к морю, по реке Горелой. Стрелки с вьючным мулом должны были
идти с нами до тех пор, пока будет тропа. Дальше мы
идем сами с котомками, а
они той же дорогой возвращаются обратно.
Мы стали ждать стрелков, но не дождались и
пошли назад,
к ним навстречу.
Пробираться сквозь заросли горелого леса всегда трудно. Оголенные от коры стволы деревьев с заостренными сучками в беспорядке лежат на земле. В густой траве
их не видно, и потому часто спотыкаешься и падаешь. Обыкновенно после однодневного пути по такому горелому колоднику ноги у лошадей изранены, у людей одежда изорвана, а лица и руки исцарапаны в кровь. Зная по опыту, что гарь выгоднее обойти стороной, хотя бы и с затратой времени, мы спустились
к ручью и
пошли по гальке.
Следующий день, 31 августа, мы провели на реке Сяо-Кеме, отдыхали и собирались с силами. Староверы, убедившись, что мы не вмешиваемся в
их жизнь, изменили свое отношение
к нам.
Они принесли нам молока, масла, творогу, яиц и хлеба, расспрашивали, куда мы
идем, что делаем и будут ли около
них сажать переселенцев.
Чжан Бао указал мне рукой на лес. Тут только я заметил на краю полянки маленькую кумирню, сложенную из накатника и крытую кедровым корьем. Около нее на коленях стоял старик и молился. Я не стал
ему мешать и
пошел к ручью мыться. Через 15 минут старик возвратился в фанзу и стал укладывать свою котомку.
Как бы сговорившись, мы все разом сняли с себя котомки. Чжан Бао и Чан Лин выворотили пень, выбросили из-под
него камни и землю, а мы с Дерсу стащили туда кости. Затем прикрыли
их мхом, а сверху наложили тот же пень и
пошли к реке мыться.
Путь А.И. Мерзлякова начинался от фанзы удэгейца Сиу Ху и
шел прямо на восток, пересекая несколько маленьких перевальчиков. Перейдя речку Хуля,
он повернул
к северо-востоку, затем пересек еще одну реку — Шооми (в верховьях) — и через 3 суток вышел на реку Кулумбе. Здесь, около скалы Мафа,
он где-то видел выходы каменного угля на поверхность. После перевала по другой безымянной горной речке
он пришел на реку Найну, прямо
к корейским фанзам.
После Такемы в последовательном порядке
идут горные речки: Коами (по-удэгейски Агана, а на морских картах — Лоаенгоу), потом около мыса Большева будет речка Шооми (по-китайски Сеами, по-удэгейски Соми). Долины
их близ моря слились вместе и образовали обширную низину, покрытую редколесьем. Шооми длиной 12 км. Истоки ее находятся около горы Туманной с перевалом на реку Такему,
к местности Илимо.
Переправа через скалу Ван-Син-лаза действительно была очень опасна. Я старался не глядеть вниз и осторожно переносил ногу с одного места на другое. Последним
шел Дерсу. Когда
он спустился
к берегу моря, я облегченно вздохнул.
Немного дальше камней Сангасу тропа оставляет морское побережье и
идет вверх через перевал на реке Квандагоу (приток Амагу). Эта река длиной около 30 км. Истоки ее находятся там же, где и истоки Найны. Квандагоу течет сначала тоже в глубоком ущелье, заваленном каменными глыбами, но потом долина ее расширяется. Верхняя половина течения имеет направление с северо-запада, а затем река круто поворачивает
к северо-востоку и течет вдоль берега моря, будучи отделена от
него горным кряжем Чанготыкалани.
Потом мы
пошли к берегу и отворотили один камень. Из-под
него выбежало множество мелких крабов.
Они бросились врассыпную и проворно спрятались под другие камни. Мы стали ловить
их руками и скоро собрали десятка два. Тут же мы нашли еще двух протомоллюсков и около сотни раковин береговичков. После этого мы выбрали место для бивака и развели большой огонь. Протомоллюсков и береговичков мы съели сырыми, а крабов сварили. Правда, это дало нам немного, но все же первые приступы голода были утолены.
На реке Кузнецова мы распрощались с солоном.
Он возвратился
к себе на реку Тахобе, а мы
пошли дальше на север. Хей-ба-тоу было приказано следовать вдоль берега моря и дожидаться нас в устье реки Холонку.
Шли мы теперь без проводника, по приметам, которые нам сообщил солон. Горы и речки так походили друг на друга, что можно было легко ошибиться и
пойти не по той дороге. Это больше всего меня беспокоило. Дерсу, наоборот, относился ко всему равнодушно.
Он так привык
к лесу, что другой обстановки, видимо, не мог себе представить. Для
него было совершенно безразлично, где ночевать — тут или в ином месте…
Согласно указаниям, данным солоном, после реки Тигдамугу мы отсчитали второй безымянный ключик и около
него стали биваком. По этому ключику нам следовало
идти к перевалу на реке Нахтоху.
Ночью я плохо спал. Почему-то все время меня беспокоила одна и та же мысль: правильно ли мы
идем? А вдруг мы
пошли не по тому ключику и заблудились! Я долго ворочался с боку на бок, наконец поднялся и подошел
к огню. У костра сидя спал Дерсу. Около
него лежали две собаки. Одна из
них что-то видела во сне и тихонько лаяла. Дерсу тоже о чем-то бредил. Услышав мои шаги,
он спросонья громко спросил: «Какой люди ходи?» — и тотчас снова погрузился в сон.
Холодный, пронзительный ветер не позволял нам долго любоваться красивой картиной и принуждал
к спуску в долину. С каждым шагом снегу становилось все меньше и меньше. Теперь мы
шли по мерзлому мху.
Он хрустел под ногами и оставался примятым
к земле.
Другие признаки, совершенно незаметные для нас, открыли
ему: этот человек был удэгеец, что
он занимался соболеванием, имел в руках палку, топор, сетку для ловли соболей и, судя по походке, был молодой человек. Из того, что
он шел напрямик по лесу, игнорируя заросли и придерживаясь открытых мест, Дерсу заключил, что удэгеец возвращался с охоты и, вероятно, направляется
к своему биваку. Посоветовавшись, мы решили
идти по
его следам, тем более что
они шли в желательном для нас направлении.
Я велел
ему принести бурхана
к себе, но затем раздумал и
пошел туда сам.
Обыкновенно
к лодке мы всегда подходили весело, как будто
к дому, но теперь Нахтоху была нам так же чужда, так же пустынна, как и всякая другая речка. Было жалко и Хей-ба-тоу, этого славного моряка, быть может теперь уже погибшего. Мы
шли молча; у всех была одна и та же мысль: что делать? Стрелки понимали серьезность положения, из которого теперь я должен был
их вывести. Наконец появился просвет; лес сразу кончился, показалось море.
Я полагал было
пойти в фанзы
к удэгейцам, но Дерсу советовал остаться на берегу моря. Во-первых, потому, что здесь легче было найти пропитание, а во-вторых,
он не терял надежды на возвращение Хей-ба-тоу. Если последний жив,
он непременно возвратится назад, будет искать нас на берегу моря, и если не найдет, то может пройти мимо. Тогда мы опять останемся ни с чем. С
его доводами нельзя было не согласиться.
С утра погода стояла хмурая; небо было: туман или тучи. Один раз сквозь
них прорвался было солнечный луч, скользнул по воде, словно прожектором, осветил сопку на берегу и скрылся опять в облаках. Вслед за тем
пошел мелкий снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома, но просвет на западе и движение туч
к юго-востоку служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро
пошли вперед. Часа через 2 снег перестал
идти, мгла рассеялась, и день выдался на
славу — теплый и тихий.
По побережью моря, в направлении от Нахтоху
к Унтугу, горные породы располагаются в таком порядке: сначала
идет кремнистый сланец, затем андезит и местами стекловатый базальт. Еще южнее тянутся какие-то глубинные зеленокаменные породы, а выше
их — базальтовый андезит и еще дальше — порфирит. Кроющие пласты состоят из цветных чередующихся слоев туфа. Здесь особенно интересен утес Хадиэ с плитняковой вертикальной и дуговой отдельностью.
Тут только я понял неуместность моих шуток. Для
него, добывающего себе средства
к жизни охотой, ослабление зрения было равносильно гибели. Трагизм увеличивался еще и тем обстоятельством, что Дерсу был совершенно одинок. Куда
идти? Что делать? Где склонить на старости лет свою седую голову?
Следы все время
шли по реке. По
ним видно было, что китаец уже не пытался перелезать через бурелом, а обходил
его стороной. Та
к прошли мы еще с полчаса. Но вот следы круто повернули в сторону. Мы направились по
ним. Вдруг с соседнего дерева слетели две вороны.
Утром мы сразу почувствовали, что Сихотэ-Алинь отделил нас от моря: термометр на рассвете показывал — 20°С. Здесь мы расстались с Сунцаем. Дальше мы могли
идти сами; течение воды в реке должно было привести нас
к Бикину. Тем не менее Дерсу обстоятельно расспросил
его о дороге.
Уже две недели, как мы
шли по тайге. По тому, как стрелки и казаки стремились
к жилым местам, я видел, что
они нуждаются в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил сделать дневку в Лаохозенском стойбище. Узнав об этом, стрелки в юртах стали соответственно располагаться. Бивачные работы отпадали: не нужно было рубить хвою, таскать дрова и т.д.
Они разулись и сразу приступили
к варке ужина.
Я присоединился
к ним и
пошел сзади.
Наконец начало светать. Воздух наполнился неясными сумеречными тенями, звезды стали гаснуть, точно
они уходили куда-то в глубь неба. Еще немного времени — и кроваво-красная заря показалась на востоке. Ветер стал быстро стихать, а мороз — усиливаться. Тогда Дерсу и Китенбу
пошли к кустам. По следам
они установили, что мимо нас прошло девять кабанов и что тигр был большой и старый.
Он долго ходил около бивака и тогда только напал на собак, когда костер совсем угас.
Мимо меня бесшумно пролетела сова, испуганный заяц шарахнулся в кусты, и сова тотчас свернула в
его сторону. Я посидел немного на вершине и
пошел назад. Через несколько минут я подходил
к юрте. Из отверстия ее в крыше клубами вырывался дым с искрами, из чего я заключил, что мои спутники устроились и варили ужин.
Под утро я немного задремал, и тотчас мне приснился странный сон: мы — я и Дерсу — были на каком-то биваке в лесу. Дерсу увязывал свою котомку и собирался куда-то
идти, а я уговаривал
его остаться со мной. Когда все было готово,
он сказал, что
идет к жене, и вслед за этим быстро направился
к лесу. Мне стало страшно; я побежал за
ним и запутался в багульнике. Появились пятипальчатые листья женьшеня.
Они превратились в руки, схватили меня и повалили на землю.
Если
идти от истоков
к морю, то в последовательном порядке
они будут располагаться так: справа по течению — Дака и Тунга с перевалами на Бикин, затем — Баня, Пюгота, Амдасу, Сологойе, Очжура и с притоком Хуни-микчи и с перевалом на реку Эхе.