Неточные совпадения
В нижнем течении
река Иодзыхе принимает
в себя три небольших притока: справа — Сяо-Иодзыхе длиной 19 км и слева — Дунгоу, с которой мы познакомились уже
в прошлом году, и Литянгоу, по которой надлежало теперь идти А.И. Мерзлякову.
Река Сяо-Иодзыхе очень живописная. Узенькая, извилистая долинка обставлена по краям сравнительно высокими горами. По словам китайцев,
в вершине ее есть мощные
жилы серебросвинцовой руды и медного колчедана.
Река Адимил
в верховьях слагается из двух ручьев, текущих навстречу друг другу. Километров
в пяти от земледельческой фанзы находится другая, лудевая фанза,
в которой
живут три китайца-охотника, занимающиеся ловлей оленей ямами.
В лесу мы не страдали от ветра, но каждый раз, как только выходили на
реку, начинали зябнуть.
В 5 часов пополудни мы дошли до четвертой зверовой фанзы. Она была построена на берегу небольшой протоки с левой стороны
реки. Перейдя
реку вброд, мы стали устраиваться на ночь. Развьючив мулов, стрелки принялись таскать дрова и приводить фанзу
в жилой вид.
На Сяо-Кеме,
в полутора километрах от моря,
жил старообрядец Иван Бортников с семьей. Надо было видеть, какой испуг произвело на них наше появление! Схватив детей, женщины убежали
в избу и заперлись на засовы. Когда мы проходили мимо, они испуганно выглядывали
в окна и тотчас прятались, как только встречались с кем-нибудь глазами. Пройдя еще с полкилометра, мы стали биваком на берегу
реки,
в старой липовой роще.
Километрах
в десяти от моря правый берег
реки скалистый и состоит из крепкого, не поддающегося разрушению гранита с многочисленными
жилами из афанита и скилита.
Тазы на Такеме те же, что и
в Южно-Уссурийском крае, только менее подвергшиеся влиянию китайцев.
Жили они
в фанзах, умели делать лодки и лыжи, летом занимались земледелием, а зимой соболеванием. Говорили они по-китайски, а по-удэгейски знали только счет да отдельные слова. Китайцы на Такеме были полными хозяевами
реки; туземцы забиты и, как везде, находились
в неоплатных долгах.
Об этих Дыроватых камнях у туземцев есть такое сказание. Одни люди
жили на
реке Нахтоху, а другие — на
реке Шооми. Последние взяли себе жен с
реки Нахтоху, но, согласно обычаю, сами им
в обмен дочерей своих не дали. Нахтохуские удэгейцы отправились на Шооми и, воспользовавшись отсутствием мужчин, силой забрали столько девушек, сколько им было нужно.
На опушке лиственного леса, что около болота, староверы часто находили неглубоко
в земле бусы, серьги, браслеты, пуговицы, стрелы, копья и человеческие кости. Я осмотрел это место и нашел следы жилищ. На старинных морских картах при устье Амагу показаны многочисленные туземные юрты. Старик рассказывал мне, что лет 30 назад здесь действительно
жило много удэгейцев, но все они погибли от оспы.
В 1870 году, по словам Боголюбского, на берегу моря, около
реки Амагу,
жило много туземцев.
Лет 40 назад удэгейцев
в прибрежном районе было так много, что, как выражался сам Люрл, лебеди, пока летели от
реки Самарги до залива Ольги, от дыма, который поднимался от их юрт, из белых становились черными. Больше всего удэгейцев
жило на
реках Тадушу и Тетюхе. На Кусуне было 22 юрты, на Амагу — только 3 и на Такеме — 18. Тогда граница обитания их спускалась до
реки Судзухе и к западу от нее.
Раньше они
жили на
реке Сунгари, откуда ради охоты переселились на
реку Нор, впадающую
в Уссури.
В этот день мы вышли сравнительно поздно, потому и прошли немного. С первых же шагов Дерсу определил, что
река Холонку не
жилая, что туземцы заглядывают сюда редко и что года два назад здесь соболевали корейцы.
Это было для нас непоправимым несчастьем.
В лодке находилось все наше имущество: теплая одежда, обувь и запасы продовольствия. При себе мы имели только то, что могли нести: легкую осеннюю одежду, по одной паре унтов, одеяла, полотнища палаток, ружья, патроны и весьма ограниченный запас продовольствия. Я знал, что к северу, на
реке Един, еще
живут удэгейцы, но до них было так далеко и они были так бедны, что рассчитывать на приют у них всего отряда нечего было и думать.
Когда взошло солнце, мы сняли палатки, уложили нарты, оделись потеплее и пошли вниз по
реке Ляоленгоузе, имеющей вид порожистой горной речки с руслом, заваленным колодником и камнями. Километров
в 15 от перевала Маака Ляоленгоуза соединяется с другой речкой, которая течет с северо-востока и которую удэгейцы называют Мыге. По ней можно выйти на
реку Тахобе, где
живут солоны. По словам Сунцая, перевал там через Сихотэ-Алинь низкий, подъем и спуск длинные, пологие.
Невдалеке от устья
реки Бягаму стояла одинокая удэгейская юрта. Видно было, что
в ней давно уже никто не
жил. Такие брошенные юрты,
в представлении туземцев, всегда служат обиталищем злых духов.
М. Венюков, путешествовавший
в Уссурийском крае
в 1857 году, говорит, что тогда на
реке Бикин китайцев не было вовсе, а
жили только одни удэгейцы (он называет их орочонами).
В нижнем течении
река Иодзыхе принимает
в себя три небольших притока: справа — Сяо-Иодзыхе (малая
река с омутами) длиною 16 км и слева — Дангоу (восточная долина), с которой мы познакомились уже
в прошлом году, и Литянгоу, по которой надлежало теперь идти А.И. Мерзлякову.
Река Сяо-Иодзыхе очень живописна. Узенькая извилистая долинка обставлена по краям сравнительно высокими горами. По словам китайцев,
в вершине ее есть мощные
жилы серебросвинцовой руды и медного колчедана.
Неточные совпадения
А что ж Онегин? Кстати, братья! // Терпенья вашего прошу: // Его вседневные занятья // Я вам подробно опишу. // Онегин
жил анахоретом; //
В седьмом часу вставал он летом // И отправлялся налегке // К бегущей под горой
реке; // Певцу Гюльнары подражая, // Сей Геллеспонт переплывал, // Потом свой кофе выпивал, // Плохой журнал перебирая, // И одевался…
И вы, читатель благосклонный, //
В своей коляске выписной // Оставьте град неугомонный, // Где веселились вы зимой; // С моею музой своенравной // Пойдемте слушать шум дубравный // Над безыменною
рекой //
В деревне, где Евгений мой, // Отшельник праздный и унылый, // Еще недавно
жил зимой //
В соседстве Тани молодой, // Моей мечтательницы милой, // Но где его теперь уж нет… // Где грустный он оставил след.
— Ай, славная монета! Ай, добрая монета! — говорил он, вертя один червонец
в руках и пробуя на зубах. — Я думаю, тот человек, у которого пан обобрал такие хорошие червонцы, и часу не
прожил на свете, пошел тот же час
в реку, да и утонул там после таких славных червонцев.
Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил? Зачем он стоял тогда над
рекой и предпочел явку с повинною? Неужели такая сила
в этом желании
жить и так трудно одолеть его? Одолел же Свидригайлов, боявшийся смерти?
— Нет, как хотите, но я бы не мог
жить здесь! — Он тыкал тросточкой вниз на оголенные поля
в черных полосах уже вспаханной земли, на избы по берегам мутной
реки, запутанной
в кустарнике.