Неточные совпадения
Как только возникли переговоры русского правительства с Китаем в 1857 году, граф Муравьев-Амурский
послал в Уссурийский край геодезиста Усольцева, который проплыл по
рекам Уссури и Сунгаче до озера Ханка.
Он поднимается по
рекам Уссури и Сунгаче, работает около озера Ханка, затем
идет на
реку Лефу и оттуда к городу Владивостоку.
Из Владивостока Н. М. Пржевальский
пошел по побережью моря на
реку Сучан,
реку Судзухе и далее к посту Ольги и к заливу Владимира.
Еще через год (в 1870 году) горный инженер И. Боголюбский в поисках рудных месторождений
пошел по
реке Уссури к Владивостоку, оттуда тропой на
реку Сучан и на
реку Ванчин и побывал в заливе Ольги, Собрав сведения о землях прибрежного района к северу от Ольгинского поста, он в сопровождении китайцев сделал попытку проникнуть на
реку Тетюхе, но его проводник-китаец умышленно или нечаянно заблудился, и он; не дойдя до намеченного пункта семи километров, повернул назад.
С 1888 по 1894 год горный инженер Д. Л. Иванов производил ряд геологических изысканий в Новокиевском и Барабашском районах и по
рекам Суйфуну, Супутинке, Майхе, Сучану и Судзухе. Потом он
пошел по
реке Лефу на Улахе и далее через Сихотэ-Алинь к посту Ольги. Остается упомянуть еще об одном его маршруте — именно вдоль морского побережья от села Шкотово, по
рекам Таудими, Сучану, Судзухе и Таухе.
Тогда он
пошел на берег
реки, но тут услышал шопот над своей головой.
Слава о нем
пошла по всей долине Уссури, Амуру и
реке Сунгари.
За это время лодки разделились. Мы перешли к правому берегу, а женщина свернула в одну из проток. К сумеркам мы достигли устья
реки Люундани, по соседству с которой, немного выше, стояли две юрты. Дальше мы не
пошли и тотчас стали устраивать бивак.
Пока варился ужин, я успел вычертить свой маршрут. Когда стемнело, Крылов, Чжан-Бао и Косяков
пошли ловить рыбу. Небольшим неводком они поймали одного тайменя и одного сазана. Сопровождавшие нас гольды сообщили, что таймень в Анюе вообще попадается редко, а сазан довольно обычен в нижнем течении
реки. Около устья в тихих заводях держатся щуки крупных размеров и сомы. Из лососевых по Анюю в массе
идет только кета, горбуши нет вовсе.
Когда стемнело, небо было совсем заволочено тучами.
Пошел дождь, который не прекращался подряд двое суток. Видя, что ненастье принимает затяжной характер, я решил итти дальше, невзирая на непогоду. Отсюда амурские гольды возвратились назад, а на смену им взялись провожать меня обитатели фанзы Дуляля. Они говорили, что вода в
реке может прибывать и тогда плавание на лодках станет совсем невозможным. Это были убедительные доводы.
Прежде всего я увидел, что гора Хонко была конечной вершиной длинной гряды, которая
шла к юго-западу и, по-видимому, служила водоразделом между
рекой Хор и бассейном части нижнего Амура (от Хабаровска до Анюя).
Тогда я кликнул свою собаку и
пошел по берегу
реки Гобилли, покрытому высокими тополями и ясенями. За ними ближе к горам виднелись кедровники, а еще выше лиственица, ель и пихта. Подлесье из жасмина, калины, смородины, сорбарии и элеутерококкуса, переплетенных актинидиями и виноградником, образовало непролазную чащу, в которой зверье протоптало хорошую тропу.
Я
шел осторожно, иногда останавливался и прислушивался; собака моя плелась сзади. Тропа стала забирать вправо, и я думал, что она заведет меня в горы, но вот впереди показался просвет. Раздвинув заросли, я увидел быстро бегущую воду в
реке, по которой стремительно неслись клочья пены и всякий мусор.
На третий день к вечеру Чжан-Бао нашел дохлую скверно пахнущую рыбу. Люди бросились к ней, но собаки опередили их и в мгновение ока сожрали падаль. Измученные, голодные люди уныло, и молча
шли друг за другом. Только добраться бы до
реки Хуту. В ней мы видели свое спасение.
Если охота туземцев была удачной, они вернутся назад, и мы погибли; если нет, они
пойдут дальше вперед по
реке, и мы спасены.
Старшина селения Хуту-Дата Федор Бутунгари, прослышав, что я
пошел к Анюю и что Николаев ищет нас на
реке Хади,
послал к нему гонцов с извещением, что надо итти вверх по Хуту, Буту и Паргами.
Ветер дул нам навстречу, и потому орочи
шли на шестах, придерживаясь мелководья. До устья
реки было километров сорок пять. После принятия
реки Хуту Тумнин разливается на несколько рукавов. С левой стороны главного русла тянутся обширные торфяные мари, поросшие редкостойной лиственицей, а за ними виднеется большая гора Иода с магнитной аномалией на шестнадцать градусов.
Самое устье Тумнина узкое. Огромное количество воды, выносимое
рекою, не может вместиться в него. С берега видно, как сильная струя пресной воды далеко врезается в море, и кажется, будто там еще течет Тумнин. Навстречу ему
идут волны, темные, с острыми гребнями. Они вздымаются все выше и выше, но, столкнувшись со стремительным течением
реки, сразу превращаются в пенистые буруны.
Когда мы вышли из
реки Улике, течение подхватило нашу лодку и понесло ее в море. Навстречу
шли большие волны, увенчанные белыми гребнями: одна другой выше, одна другой страшнее.
В это время в юрту вошел молодой ороч и сообщил, что подходит лодка с русскими рабочими, которые с пилами и топорами
шли вверх по
реке Хади рубить и плавить лес. Старики оживились, поднялись со своих мест и потихоньку стали расходиться по домам.
Мой собеседник посоветовал мне лодку с грузами
послать морем, а самим итти на
реку Копи пешком через горы.
Удэхейцы отправились на
реку, и Гроссевич
пошел с ними.
Первый
идет по речке Мукпа через перевал на
реку Тепты (приток Копи).
Второй путь с
реки Ботчи
идет по правому верхнему притоку ее Дулингья на Исими (верхний левый приток Самарги).
Кольма длиною около 10 километров. По ней
идет в большом количестве горбуша. Вот почему места эти охотно навещаются орочами с
реки Ботчи. Заготовив здесь запасы юколы на год, они складывают ее в амбары и оставляют в тайге до соболевания. От Ботчи к югу горные породы, собранные мною в последовательном порядке, распределяются так: сперва
идет андезитовая лава с кальцитом, затем диабазовый туф и туф кварцевого порфира, за ним опять туф дацитовый и выветренная пузыристая лава и, наконец, базальт.
На
реке Нельме у нас опять вышла дневка. На этот раз виною были лодки. Старенькие и слабые от частого вытаскивания их на камни, они разошлись по швам и дали во многих местах течь. С утра туземцы занялись их починкой, а я вместе с Чжан-Бао
пошел в экскурсию вверх по
реке.
Решено было, что дальше с нами
пойдет один только Янгуй, а остальные три брата останутся на
реке Ниме, чтобы готовиться к соболеванию.
Мы как-то
шли вдвоем с Чжан-Бао по берегу
реки и о чем-то разговаривали. Вдруг он остановился и сказал...
—
Пойдем вместе, — сказал я ему и стал спускаться к
реке.
Глегола взвалил рысь себе на плечи, и мы вместе направились прямо к
реке. Когда мы
шли редколесьем, мне раза два показалось, что кто-то рядом с нами быстро бежит по кустам.
По небу ползли тяжелые черные тучи: в горах
шел снег. От фанзы Кивета поднималась кверху беловатая струйка дыма. Там кто-то рубил дрова, и звук топора звонко доносился на эту сторону
реки. Когда мы подошли к дому, стрелки обступили Глеголу. Он начал им рассказывать, как все случилось, а я
пошел прямо к себе, разделся и сел за работу.
С той стороны, куда
пошел на охоту Марунич, неслась испуганная козуля; ничего не видя перед собой, она вплотную набежала на стрелков около фанзы. Испугавшись еще более, козуля бросилась к
реке с намерением перебраться на другую сторону, но на беду попала на гладкий лед, поскользнулась и упала. Она силилась встать, но копытца ее скользили, ноги разъезжались в разные стороны, и она падала то на один бок, то на другой.
Этот день прошел как-то скучно: все записи в дневниках были сделаны, съемки вычерчены, птицы и мелкие животные препарированы. Словом, все было в порядке, и надо было заняться сбором новых материалов. Весь день мы провели в фанзе и рано вечером завалились спать. Как-то вышло так, что я проснулся ночью и больше уже не мог заснуть. Проворочавшись с боку на бок до самого рассвета, я решил одеться и
пойти на рекогносцировку в надежде поохотиться за крохалями и кстати посмотреть, как замерзает
река.
Я взял тот, который
шел к
реке, два других уходили в горы.
Следы вывели меня опять на седловину, а затем направились по отрогу к
реке. Тут я наткнулся на совершенно свежий след молодого лося. Тогда я предоставил кабаргу в распоряжение росомахи, а сам отправился за сохатым. Он, видимо, почуял меня и
пошел рысью под гору. Скоро след привел меня к
реке. Лось спустился на гальку, покрытую снегом, оттуда перешел на остров, а с острова — на другой берег.
Я был уже на середине
реки, когда услышал окрики. Оглянувшись, я увидел Ноздрина и Чжан-Бао, стоявших у подножья нависшей над
рекой скалы и делавших мне какие-то знаки. Я понял, что они зовут меня к себе. Догнать испуганного лося нечего было и думать, и потому, забросив ружье на плечо, я скорым шагом
пошел к своим товарищам.
Дней через десять я решил предпринять еще одну экскурсию по речке Токто, впадающей в Самаргу с левой стороны, в 24 километрах от устья. Я намеревался выйти на
реку Укумига и от нее через второй перевал выйти на
реку Адими, впадающую в море около мыса Суфрен. На этот раз со мной
пошли Ноздрин, удэхеец Дилюнга и Чжан-Бао. Наше походное и бивачное снаряжение состояло из ружей, топора, двух полотнищ палаток и продовольствия по расчету на пять суток.
Мы прошли уже километров пятнадцать, по моим расчетам, и давно должны были бы выйти на
реку Самаргу. Возможно, что мы
шли и параллельно ей, но теперь за снегом ничего не было видно.
Собрав котомки, мы снова
пошли вперед и не успели сделать и сотни шагов, как сразу вышли на
реку Самаргу против самой фанзы Кивета.
В этот день дальше мы не
пошли. Вечером я записывал в свой дневник много интересного. От удэхейцев я узнал, что выше есть еще два стойбища, Курнау и Элацзаво, а затем начинается пустынная область. Один из удэхейцев, Ваника Камедичи, ножом на куске бересты начертил мне
реку Самаргу со всеми притоками. Когда я впоследствии сличил ее со своими съемками, то был поражен, до какой степени она была верно составлена и как правильно выдержан всюду один и тот же масштаб.
Полюбовавшись видом долины
реки Самарги, мы спустились в долину
реки Пакту и
пошли вверх по ней.
Мы
пошли дальше. Следы
шли вдоль сопки зигзагами. Медведь подходил к большим деревьям, заглядывал под опрокинутые корневища, копался в осыпях и разбрасывал мерзлый валежник на земле. В одном месте наводнением нанесло много мелких веток, сверху их занесло опавшей листвой и засыпало снегом. Медведь залез под этот мусор, но что-то ему не понравилось. Он пролежал, видимо, только несколько часов и
пошел снова к
реке.
Образцы горных пород, собранных мной по пути следования от истоков к устью
реки Чуина, располагаются в таком порядке: сначала
идут филлитовый и кремнистый сланцы, потом песчаник, витрофир, друзы мелких кристаллов и роговообманковый порфирит.
От устья
реки Чуина мы
пошли вверх по Хору и через какие-нибудь пять-шесть километров подошли к речке Сальму (Сниму), впадающей в него с правой стороны. В этих местах долина Хора неширока и окаймлена сопками, имеющими такое очертание, что сразу можно сказать, что слагаются они из пород, изверженных вулканами. Адресуясь к дневникам, я нашел в них под соответствующими номерами серый гранит.
Миону был на ногах. Жена его готовила завтрак, сам он чистил ружье, а ребятишки играли костями рыси. Во время еды он сказал, что проводит нас только до того места, где обыкновенно держатся тигры, а затем вернется и, не дожидаясь нашего возвращения,
пойдет на
реку Хор. Я знал, что отговаривать его было напрасным трудом, и потому сказал ему, что хорошо помню свое обещание не задерживать его дольше полдня.
На биваке я застал только одного Марунича. На вопрос, где остальные люди, он ответил, что все
пошли на охоту вверх и вниз по
реке.
Когда нарта была уложена, Миону привязал щенка к дереву, запряг двух взрослых собак и
пошел по нашей дороге вверх по
реке Садомабирани. Жена его стала палкой подталкивать нарту сзади, а ребятишки на лыжах
пошли стороной. Щенок, которого Миону отдавал тигру, навострил свои ушки и затем, повернувшись задом, изо всей силы стал тянуться на ремешке, стараясь высвободить голову из петли.
Пять дней мы
шли по
реке Мухеню, следуя всем ее изгибам, которые удлиняли наш путь по крайней мере в два или три раза. Во время пути мы кормили собак два раза в день: немного утром, перед выступлением в поход — сухой рыбой и затем вечером на биваке — жидкой гречневой или чумизной кашей, сваренной с юколой. Сначала они неохотно ели кашицу, и это вынуждало нас прятать от них на деревья наши лыжи, обтянутые кожей, ремни, обувь и прочее имущество, иначе все это было бы сразу съедено.
Дальнейший наш путь
шел к верховью Анюя и по
реке Копи к морю.
Он сообщил мне, что по Анюю сообщение не сегодня-завтра должно прекратиться, и будет лучше, если я спущусь по Амуру до речки Гяу, затем,
пойдя по ней до истоков, перевалю на
реку Мыныму, поднимусь по этой последней и через второй небольшой перевал выйду на Анюй около местности Улема.