Неточные совпадения
Рукава около кистей рук
были стянуты нарукавниками.
На ногах гольды носили короткие штаны, сшитые из синей дабы, наколенники, привязываемые к поясу ремешками, и мягкую обувь в виде олочей из толстой замшевой кожи.
На другой день гольды подняли всех
на ноги при первых признаках приближающегося утра. Они торопили нас и говорили, что
будет непогода. Действительно, по небу бежали большие кучевые облака с разорванными краями. Надо
было ждать дождя.
На ногах у них
были надеты короткие узкие штаны и наколенники из той же дабы.
Между тем с Гусевым стало твориться что-то неладное. То он впадал в апатию и подолгу молчал, то вдруг начинал бредить с открытыми глазами. Дважды Гусев уходил, казаки догоняли его и силой приводили назад. Цынги я не боялся, потому что мы
ели стебли подбела и черемуху, тифозных бактерий тоже не
было в тайге, но от истощения люди могли обессилеть и свалиться с
ног. Я заметил, что привалы делались все чаще и чаще. Казаки не садились, а просто падали
на землю и лежали подолгу, закрыв лицо руками.
17 августа поднялись
на ноги только я, Чжан-Бао и Дзюль. Мои спутники находились в каком-то странном состоянии: сделались суеверны, начали верить снам, приметам и ссориться из-за всякого пустяка. Все мы
были как нервнобольные.
Прошло еще трое суток.
На людей
было страшно смотреть. Они сильно исхудали и походили
на тяжелых тифознобольных. Лица стали землистого цвета, сквозь кожу явственно выступали очертания черепа. Мошка тучами вилась над не встававшими с земли людьми. Я и Дзюль старались поддерживать огонь, раскладывая дымокуры с наветренной стороны. Наконец свалился с
ног Чжан-Бао. Я тоже чувствовал упадок сил;
ноги так дрожали в коленях, что я не мог перешагнуть через валежину и должен
был обходить стороною.
Действительно, плыли три лодки,
на которых люди усиленно работали шестами. Через четверть часа они подошли к нашему биваку. Это
был встречный отряд Николаева. Тогда случилось то, чего я вовсе не ожидал. Меня, Дзюля и Крылова оставили силы, и мы опустились
на землю, а те, кто лежал, не вставая, уже несколько дней
на гальке, поднялись
на ноги.
Нам все время хотелось
есть, и мы жадно набрасывались
на пищу, но каждый раз после еды появлялось головокружение и тошнота. Всю ночь напролет мы лежали у огня, страдая приступами болезни. Когда рассвело, я не узнал своих спутников. У всех нас оказались распухшие лица и
ноги. Пересилив себя, я еле добрался до лодки. Солнечный восход застал нас уже в дороге.
Как при первом свидании
на Хуту, так и теперь, когда я ближе присмотрелся к ним, я не нашел их однотипными. Одни из них имели овальные лица без усов и бороды, небольшой нос, смуглую кожу и правильный разрез глаз. У других
было плоское скуластое лицо, обросшее черной бородой, широкий выгнутый нос и глаза с монгольской складкой век. Первые
были небольшого роста с поразительно маленькими руками и
ногами, вторые роста выше среднего, широкие в костях и с хорошо развитыми конечностями.
Он
был невысокого роста, круглая его голова с жиденькой косичкой поседевших волос, мелкие черты лица, но без глубоких морщин, смуглая кожа, небольшая темная растительность
на верхней губе и подбородке, маленькие руки и
ноги дадут читателю некоторое представление о человеке, с которым впоследствии мне суждено
было очень сдружиться.
Среди орочей
было несколько стариков. Поджав под себя
ноги, они сидели
на корье и слушали с большим вниманием. Потом я, в свою очередь, стал расспрашивать их о том, как жили они раньше, когда
были еще детьми. Старики оживились, начали вспоминать свою молодость — время, давно прошедшее, почти забытое,
былое… Вот что они рассказывали.
Едва чаепитие
было окончено, как приказано
было снова укладываться. Люди, ослепленные резким переходом от света к темноте, идут, вытянув вперед руки и ощупывая
ногами землю, чтобы не наткнуться
на камень или не оступиться в воду.
На другой день он
был крайне удивлен, что две женщины занялись извлечением заноз из его
ног, потом они перевязали ему раны, положив
на них мелкие стружки шиповника.
Бакланий мыс вполне оправдывает свое название. Этих птиц здесь очень много. От их помета белела вся скала, точно ее вымазали известью. Грузные черно-серые гагары и длинношеие с синеватым металлическим отливом морские бакланы сидели по карнизам всюду, где можно
было поставить
ноги. Они
были настороже и, подавшись вперед, готовы
были слететь при первом намеке
на опасность. Когда мы поровнялись со скалой, бакланы сидели, но когда лодка прошла мимо, они вдруг все разом ринулись вниз и полетели в море.
Летом, в теплую погоду, можно как-нибудь скоротать ночь и без огня, но теперь, поздней осенью, когда к утру вода покрывается льдом, без теплой одежды и с мокрыми
ногами это
было опасно. Обыкновенно
на берегу моря вблизи рек всегда можно найти сухой плавник, но здесь, как
на грех, не
было дров вовсе, одни только голые камни.
Правда, у нас не
было мяса, но убитую кабаргу пришлось бы нести
на себе, а мы сами еле тащили
ноги.
Днем мне удалось подстрелить трех птиц: китайскую малую крачку в осеннем наряде с желтым клювом и светлосерыми
ногами, потом сибирскую темноголовую чайку белого цвета с сизой мантией
на спине (у нее
были оранжевые
ноги, красный клюв и темносиние глаза) и, наконец, савку-морянку.
Первые русские скупщики пушнины появились
на реке Самарге в 1900 году. Их
было три человека; они прибыли из Хабаровска через Сихотэ-Алинь. Один из них в пути отморозил себе
ноги. Двое вернулись назад, а больного оставили в юрте удэхейца Бага. Этот русский болел около двух месяцев и умер. Удэхейцы
были в большом затруднении, как его хоронить и в какой загробный мир отвести его душу, чтобы она не мешала людям. По-видимому, это им удалось, потому что дух погибшего лоца не проявил себя ничем.
Хыча лежала
на спине, а над нею стояла большая рысь. Правая лапа ее
была приподнята как бы для нанесения удара, а левой она придавила голову собаки к земле. Пригнутые назад уши, свирепые зеленовато-желтые глаза, крупные оскаленные зубы и яростное хрипение делали ее очень страшной. Глегола быстро прицелился и выстрелил. Рысь издала какой-то странный звук, похожий
на фырканье, подпрыгнула кверху и свалилась
на бок. Некоторое время она, зевая, судорожно вытягивала
ноги и, наконец, замерла.
Один раз она хотела
было подняться
на ноги, но тут же упала
на лед.
Был уже конец марта. Со дня
на день надо
было ждать оттепели, а путь нам предстоял еще длинный. Продовольствие наше тоже быстро иссякало. Надо
было торопиться. Мучимый этими сомнениями, я почти всю ночь не спал и поэтому, как только появились первые признаки рассвета, поднял
на ноги всех своих спутников.
Я повернулся
на другой бок, подобрал под
ноги одеяло и хотел
было снова уснуть, как вдруг ухо мое уловило другой звук, который заставил меня вздрогнуть. Это
был человеческий крик.
Юрта
была маленькая, грязная,
на полу валялись кости и всякий мусор. Видно
было, что ее давно уже никто не подметал.
На грязной, изорванной цыновке сидела девушка лет семнадцати. Лицо ее выражало явный страх. Левой рукой она держала обрывки одежды
на груди, а правую вытянула вперед, как бы для того, чтобы защитить зрение свое от огня, или, может
быть, для того, чтобы защитить себя от нападения врага. Меня поразила ее худоба и в особенности
ноги — тонкие и безжизненные, как плети.
Убедившись, что она неизлечима, Лайгур и Чегрэ перестали о ней заботиться; ей не всегда даже давали
есть, она давно уже не мылась и не расчесывала своих волос, одежда
на ней истлела, ногти сильно отросли
на руках и
на ногах.
Первое, что я сделал, это пристыдил Лайгура и его жену за бесчеловечное отношение к безногой девушке. Вероятно, утром Цазамбу рассказал старику о том, что я будил его и сам носил дрова к больной, потому что, войдя в ее юрту, я увидел, что помещение прибрано,
на полу
была положена свежая хвоя, покрытая сверху новой цыновкой. Вместо рубища
на девушке
была надета, правда, старая, но все же чистая рубашка, и
ноги обуты в унты. Она вся как бы ожила и один раз даже улыбнулась.
Производить съемку тоже становилось трудно, надо
было зарисовывать рельеф в горизонталях, смотреть под
ноги, обходить опасные места и ощупывать палкой лед чуть ли не
на каждом шагу.