Они привозили
из Африки слоновую кость, обезьян, павлинов и антилоп; богато украшенные колесницы
из Египта, живых тигров и львов, а также звериные шкуры и меха
из Месопотамии, белоснежных коней
из Кувы, парваимский золотой песок на шестьсот шестьдесят талантов в год, красное, черное и сандаловое дерево
из страны Офир, пестрые ассурские и калахские ковры с удивительными рисунками — дружественные дары царя Тиглат-Пилеазара, художественную мозаику
из Ниневии, Нимруда и Саргона; чудные
узорчатые ткани
из Хатуара; златокованые кубки
из Тира;
из Сидона — цветные
стекла, а
из Пунта, близ Баб-эль-Мандеба, те редкие благовония — нард, алоэ, трость, киннамон, шафран, амбру, мускус, стакти, халван, смирну и ладан, из-за обладания которыми египетские фараоны предпринимали не раз кровавые войны.
В одном большом городе был ботанический сад, а в этом саду — огромная оранжерея
из железа и
стекла. Она была очень красива: стройные витые колонны поддерживали все здание; на них опирались легкие
узорчатые арки, переплетенные между собою целой паутиной железных рам, в которые были вставлены
стекла. Особенно хороша была оранжерея, когда солнце заходило и освещало ее красным светом. Тогда она вся горела, красные отблески играли и переливались, точно в огромном, мелко отшлифованном драгоценном камне.
Когда я еще был совсем маленьким, отец сильно увлекался садоводством, дружил с местным купцом-садоводом Кондрашовым. Иван Иваныч Кондратов. Сначала я его называл Ананас-Кокок, потом — дядя-Карандаш. Были парники, была маленькая оранжерея. Смутно помню теплый, парной ее воздух,
узорчатые листья пальм, стену и потолок
из пыльных
стекол, горки рыхлой, очень черной земли на столах, ряды горшочков с рассаженными черенками. И еще помню звучное, прочно отпечатавшееся в памяти слово «рододендрон».