Неточные совпадения
И такая тишина стояла, словно никогда и никто не
смеялся в этой комнате, и с разбросанных
подушек, с перевернутых стульев, таких странных, когда смотреть на них снизу, с тяжелого комода, неуклюже стоящего на необычном месте, — отовсюду глядело на нее голодное ожидание какой-то страшной беды, каких-то неведомых ужасов, доселе не испытанных еще человеком.
Неточные совпадения
Смеется, должно быть, с другою надо мной, и уж я ж его, думаю, только бы увидеть его, встретить когда: то уж я ж ему отплачу, уж я ж ему отплачу!» Ночью
в темноте рыдаю
в подушку и все это передумаю, сердце мое раздираю нарочно, злобой его утоляю: «Уж я ж ему, уж я ж ему отплачу!» Так, бывало, и закричу
в темноте.
Он пил чай,
смеялся, рассматривал свои ногти, курил, подкладывал себе
подушки под бок и вообще чувствовал себя
в отличном расположении духа.
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он,
смеясь, — вставай-ка, я новые карточки привез, — и подойдя к постели и подсунув карты под
подушку, он прибавил: — вот на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я родила: вот мой сын…» На большой пуховой
подушке, тоже
в щегольской наволочке, под кисейным, на розовом атласе, одеяльцем
в самом деле лежал новорожденный, крепкий мальчик; возле кровати стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
На вечернем учении повторилось то же. Рота поняла,
в чем дело. Велиткин пришел с ученья туча тучей, лег на нары лицом
в соломенную
подушку и на ужин не ходил. Солдаты шептались, но никто ему не сказал слова. Дело начальства наказывать, а
смеяться над бедой грех — такие были старые солдатские традиции. Был у нас барабанщик, невзрачный и злополучный с виду, еврей Шлема Финкельштейн. Его перевели к нам из пятой роты, где над ним издевались командир и фельдфебель, а здесь его приняли как товарища.
Он, морщась и щуря глаза, называл какую-нибудь даму, общую знакомую, и было видно, что это он
смеется над ее ревностью и хочет досадить ей. Она шла к себе
в спальню и ложилась
в постель; от ревности, досады, чувства унижения и стыда она кусала
подушку и начинала громко рыдать. Дымов оставлял Коростелева
в гостиной, шел
в спальню и, сконфуженный, растерянный, говорил тихо: