Неточные совпадения
Алексей. Фомин, возьмите.
Да револьвер, револьвер возьмите… а, черт! Ну и сильный же ты, Горька, вот не ожидал, что ты такой сильный. Сиди!
Алексей.
Да в дверь,
да в ту, в ту… а, черт! Товарищ первый раз пришел, а ты тут такое… Ах, Горюшка, Гори
да что же это! Воды хочешь? — у тебя руки дрожат, можно, как можно!
Георгий Дмитриевич.
Да пусти ты меня!
Алексей.
Да и люблю! И не… Вам что надо, что вы лезете?
Алексей.
Да уж! Сиди, сиди, верю. Что же он не идет?
Алексей.
Да что ничего… а, черт! Она ранена?
Фомин. Там какая-то пожилая дама…
Да вот!
Алексей.
Да нет, мимо. Промах!
Вера Игнатьевна. Как никто — а прислуга? Ты посмотри сейчас, что на кухне делается. Сюда-то боятся идти; Саша уж за дворником хотела бежать,
да я ее не пустила: куда, говорю, дура, тебе это послышалось! Завтра же к отцу в деревню уеду, завтра же! Всегда я тебе говорила, Горя, что она плохая женщина…
Алексей(громко).
Да чего уж: раз попал в свидетели так сиди. Правда, посидите, Фомин, а то так все это… Хочешь вина, Горя?
Алексей.
Да,
да, я ей скажу.
Да, думаю, она и теперь не останется. Вы тут посидите, я сейчас…
Алексей(оборачиваясь от двери).
Да что?
Алексей.
Да уж! Сама не останется, я думаю… Хорошо, хорошо! (Уходит.)
Фомин(нерешительно). Может быть, я лишний?
Да и пора мне.
Георгий Дмитриевич.
Да, пусть плачут. Вы посмотрите: ведь это ночь. Вы понимаете: ночь. И дом, хороший дом: видите, какая роскошь? А там плачут дети…
Георгий Дмитриевич.
Да, почти. Не мешает мама. И вы подумайте… ведь вы знаете меня.
Георгий Дмитриевич. Нет. И вы подумайте: что нужно пережить, испытать человеку, такому, как я, чтобы взять револьвер и…
Да, о чем я сейчас говорил?
Да: я говорил, что ночь. Вот где ночь (бьет себя по лбу), понимаете? — вот где ночь.
Да что там делают с детьми, бьют их что ли! Это невозможно.
Екатерина Ивановна. Я уезжаю, вы слышите, уезжаю! Но вы подлец,
да,
да, вы хотели убить меня…
Алексей.
Да,
да, — ах,
да уходи же, Катя, ты с ума сошла!
Георгий Дмитриевич.
Да. Не надо.
Георгий Дмитриевич.
Да,
да, пожалуйста.
Алексей.
Да,
да… Ну, так вот что: пойдите, Фомин, на минутку ко мне в комнату, покурите. Я вас потом позову.
Георгий Дмитриевич. Значит. Как это страшно, брат, когда среди ночи одевают детей, чтобы ехать, и дети плачут. Катечка в моей шубе… э,
да не все ли равно теперь, Вот тебе и жизнь моя, Алексей, вот тебе и жизнь. Какая тоска!
Алексей. Почти шесть, — и ведь ничего же не было такого? И Катя… и ты сам же звал ее «не тронь меня»,
да и все мы… и просто, наконец, она не похожа на женщин, которые изменяют!
Алексей.
Да, кажется. Может быть, тебе сейчас тяжело об этом говорить? — тогда давай о чем-нибудь другом.
Георгий Дмитриевич. Давай о другом. Но какое все-таки счастье, что я не попал в нее! И неужели это могло быть, и пуля могла попасть в нее и убить. Убить? — странное слово.
Да, я стрелял. Три раза, кажется?
Да, три раза.
Алексей.
Да все о том, как ты плохо стреляешь. Послушай, Горя, если тебе не больно об этом говорить… я все никак, брат, не могу представить… Кто он, ну, этот самый?
Георгий Дмитриевич. Нет, ты с ума сошел: Коромыслов! Павел — мой друг, настоящий, единственный, искренний друг и… Ментиков,
да,
да, не делай большие глаза, — Ментиков!
Георгий Дмитриевич.
Да что ты затвердил! Этот, ну
да, этот, потому что другого нет и… перестань же, Алексей, я тебя прошу. Человек каждый день бывает у нас в доме, а ты припоминаешь его, как будто первый раз в жизни услыхал. Что за комедия!
Алексей. Это ничтожество? (Разводит руками.) Ну, Горя, конечно, ты сейчас в таком состоянии, но я был лучшего мнения о… ну,
да ты уж не сердись, брат: я был лучшего мнения о твоих умственных способностях.
Алексей.
Да. Стрелял в человека, только случайно его не убил — и за что? В конце концов, пожалуй, и хорошо, что ты не умеешь стрелять: ты мой старший брат, и я вообще многим тебе обязан, но я прямо скажу — таким людям, как ты, нельзя давать в руки оружия. Прости.
Георгий Дмитриевич. Милый ты мой мальчик! У тебя мускулы, как у атлета, из тебя вырабатывается стойкий, сильный и даже красивый —
да,
да, красивый! — мужчина, но тебе всего двадцать три…
Георгий Дмитриевич (смеется).
Да,
да! В том-то и ужас, Алеша, в том-то и ужас, что он очень услужлив и даже мил — даже мил. Он всегда под рукою, и еще то приятно, что над ним всегда можно посмеяться, поострить… Впрочем, я, кажется, сейчас не могу говорить.
Георгий Дмитриевич.
Да вот — почему? Потому, видишь ли, что она ему и писала и говорила,
да он не верит.
Георгий Дмитриевич. Ты думаешь? Ну вот, а она пошла к нему для этого в номера и была там два часа…
да,
да, не удивляйся точности, два часа с минутами. Я был на улице.
Георгий Дмитриевич.
Да. Коньяку нет?
Георгий Дмитриевич. У меня своего дела много! Знал, что все хорошо, и дети здоровы, и… ну,
да что! И вечером, уже вечером, с явным намерением спрашиваю ее, улыбаюсь, — идиот! — и спрашиваю: отчего… отчего у тебя такие томные глаза, Катя? — Разве? — Все улыбаюсь: где ты была сегодня утром? И…
Георгий Дмитриевич. Павлу? Позвони. Павлу позвони. Сегодня она тоже лгала в начале разговора…
да и в конце тоже. Позвони Павлу,
да еще… Нет, ничего, позвони и скажи, что очень нужно, необходимо.
Вера Игнатьевна.
Да, к Дементьевым. Пойди, Горюшка, детки тебя ждут.
Алексей.
Да, немного.
Да ну, Фомин, приободритесь, какого черта! Папиросу хочешь, Горя?
Алексей.
Да. И фехтует, и бокс, и на лыжах ходит. Мы как раз сегодня обсуждали план одной прогулки на лыжах… Эх, Горюшка, присоединился бы ты к нам.
Алексей.
Да, уехала. И детей увезла.
Георгий Дмитриевич.
Да,
да, едем. Спасибо тебе, Павел (смеется). Неужели сейчас есть место, где светло и где люди — о, проклятый дом!
Татьяна Андреевна. Что вполне? Ах,
да отстань же ты, Лиза, ты мне, ей-Богу, надоела! Не дергай за платье.
Татьяна Андреевна.
Да уж, нашли себе доченьки заступника, сам Бог послал! Отстань, тебе говорю. А вот вы бы, миленький, раз здоровье расшаталось, побольше бы гуляли
да на воздухе работали бы, а не… А где Катя?
Татьяна Андреевна.
Да уж вы и занятие найдете… крокет? Лучше бы…
Татьяна Андреевна (презрительно оглядев его). Я полагаю.
Да скажи же ты ей, Катя, чтобы не приставала! — ходит с утра и зудит в ухо, как комар, — замучила.
Екатерина Ивановна.
Да что ты, мама! Как же можно с детьми и в такую жару… бедный мальчик!