В четвертой сцене Корделия, разговаривая с врачом, рассказывает о том, что
видели Лира, как он, совсем сумасшедший, надев для чего-то на голову венок из разных сорных трав, где-то блуждает, и что она послала солдат разыскивать его, причем говорит, что пусть все тайные врачебные силы земли брызнут в него в ее слезах и т. п.
Неточные совпадения
Адриатические волны, // О Брента! нет,
увижу вас // И, вдохновенья снова полный, // Услышу ваш волшебный глас! // Он свят для внуков Аполлона; // По гордой
лире Альбиона // Он мне знаком, он мне родной. // Ночей Италии златой // Я негой наслажусь на воле // С венецианкою младой, // То говорливой, то немой, // Плывя в таинственной гондоле; // С ней обретут уста мои // Язык Петрарки и любви.
Эта темнота разумения, отвращение от мышления, бессилие воли пред всяким рискованным шагом, порождающая этот тупоумный, отчаянный фатализм и самодурство, противное даже личной выгоде, все это чрезвычайно рельефно выдается в Большове и очень легко объясняет отдачу им имения своему приказчику и зятю Подхалюзину — поступок, в котором иные критики хотели
видеть непонятный порыв великодушия и подражание королю
Лиру.
Характеристическая черта гения Пушкина — разнообразие. Не было почти явления в природе, события в обыденной и общественной жизни, которые бы прошли мимо его, не вызвав дивных и неподражаемых звуков его
лиры; и поэтому простор и свобода, для всякого человека бесценные, для него были сверх того могущественнейшими вдохновителями. В нашем же тесном и душном заточении природу можно было
видеть только через железные решетки, а о живых людях разве только слышать.
А когда мысленно делаю себя чьим-нибудь судьей, то я, в здравом уме, думаю, как король
Лир думал в своем помешательстве: стоит только вникнуть в историю преступлений и
видишь: «нет виноватых».
Что
вижу я? Латинские стихи! // Стократ священ союз меча и
лиры, // Единый лавр их дружно обвивает. // Родился я под небом полунощным, // Но мне знаком латинской музы голос, // И я люблю парнасские цветы. // Я верую в пророчества пиитов. // Нет, не вотще в их пламенной груди // Кипит восторг: благословится подвиг, // Его ж они прославили заране! // Приближься, друг. В мое воспоминанье // Прими сей дар.