…Последнее пламя потухавшей любви осветило на минуту тюремный свод,
согрело грудь прежними мечтами, и каждый пошел своим путем. Она уехала в Украину, я собирался в ссылку. С тех пор не было вести об ней.
Дюмон (проиграл на гитаре прелюдию и произнес с чувством, обращаясь к югу). Ветер полуденный! ветер моей отчизны, Прованса,
согрей грудь мою теплотою твоих долин и навей на уста мои запах твоих оливковых рощ.
Неточные совпадения
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому, другому, себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль,
согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из
груди при каждом ее болезненном стоне.
Ей, женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его
грудь, плечи, руки, терлись о горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть, разгореться и
согреть кровь в отвердевших жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
И ничего наступило. Ноги, у которых свое сознание и своя жизнь, продолжали ходить и носить дрожащее мокрое тело. Руки, у которых свое сознание, тщетно пытались запахнуть расходящийся на
груди халат и
согреть дрожащее мокрое тело. Тело дрожало и зябло. Глаза смотрели. И это был почти что покой.
Анна. А мне нужды нет, замерз совсем стыд-то. И чувствую я, что мне хорошо, руки не ноют, в
груди тепло, — и так я полюбила эту шинель, как точно что живое какое. Не поверишь ты, а это правда. Точно вот, как я благодарность какую к ней чувствую, что она меня
согрела.
Горничная проворно скинула с нее обувь, брала то одну, то другую ногу в руки, грела их своим дыханием, потом на
груди своей;
согревши, положила одну ножку на ладонь к себе, любовалась ею, показала ее в каком-то восторге подругам княжны, как бы говоря: «Я такой еще не видывала! вы видали ли?» — и, поцеловав, спешила обуть.