Древние города

Варвара Еналь, 2018

Вторая книга цикла «Живые. Эра драконов» Варвары Еналь, автора известного постапокалиптического цикла «Живые». Мэши теперь живет среди Всадников, и ее называют Мэй-Си – девушка с душой. Всадника, Владеющая Драконами, посланница Настоящей Матери. Мэй хочет спокойно жить в пустыне, заботиться о мьёках, летать на драконе вместе с Люком, купаться в реке на зеленом острове, но сначала нужно остановить войну, разразившуюся между Городскими и Всадниками. А сделать это можно, лишь узнав тайны древних народов, живших на когда-то высокоразвитой планете Эльси под яркими лучами дневного Светила и в тихом ночном свете Буймиша.

Глава 4

Мэши. Затмение началось

1

Утро выдалось сумрачным. Окрепший ветер надоедливо шелестел песком о стенки палаток. Люк огородил проходы к столу во дворе натянутой между деревянными столбами тканью и вместе с Ником и Жаком взялся заносить посуду в большую, главную палатку.

— На Затмение частенько приходят песчаные бури, — пояснил он заспанной Мэй.

Прошло три дня после совета отцов. Три долгих, жарких и веселых дня, полных забот о мьёках, полетов на драконе и долгих посиделок у костра. Наступил день Затмения — знаменательный праздник Всадников, на котором парни выбирают для себя невест.

Про эту традицию Мэй уже знала, болтливая Нгака прожужжала все уши.

— Это такие специальные танцы, очень красивые. Мне страшно хочется там быть. И еще зажарят парочку больших ящеров — на них уже была вчера охота. Должна была быть. Представляешь? Ты любишь мясо нажисов? — трещала без умолку младшая сестричка Люка.

Сама Нгака умела ловко ткать шерсть: делать покрывала, коврики и просто ткань. Сработанные из дерева и тонкого железа станочки под ее пальчиками оживали. Мерно постукивая, они рождали ровную разноцветную ткань, которая ложилась на пол палатки слой за слоем. Нгака и ее мама были главными обеспечителями семьи в плане одежды. Нгака ткала, мать шила.

Это занимало почти все их свободное время. Лишь изредка Нгака отправлялась помогать с мьёками, но там от нее толку было мало — так говорил Люк. Она постоянно копалась, долго возилась с посудой для дойки, долго доила. И вдобавок пару раз на глазах Мэй перевернула глиняный кувшин с белым мьёковым соком.

Но ездить верхом на желтых больших животных — это пожалуйста. Это Нгака очень любила. Каждый вечер она покидала свои станочки и отправлялась на задний двор, за палатки, где около большой скалы находились загончики. Открывала скрипучую дверку, отвязывала своего большеголового мьёка и отправлялась в путешествие по песчаным барханам. При этом она неизменно напевала уже знакомую Мэй песенку:

Полетели на восток.

Путь наш будет высоко. Вихрем, вихрем, вихрем…

Один раз Нгака даже пригласила Мэй. После того как отцы клана признали Мэй Всадником, девочка резко изменила свое отношение к ней. Если раньше сторонилась, дичилась и презрительно кривилась время от времени, то теперь поглядывала с уважением, называла Мэй-Си и даже принесла большое новехонькое покрывало, сделанное из разноцветных шерстяных квадратов и подбитое с другой стороны тонким стриженым мехом мьёков. Пояснила, что вдруг ночью станет прохладно. И застелила ложе Мэй в палатке.

Отец тогда просто улыбнулся и уточнил — не Нгака ли шила такую красоту. Тогда девчонка смущенно опустила глаза и сказала, что мама конечно же помогала. Но вообще — да, она сама.

Мьёк у Нгаки был послушный, медлительный и молодой. Это был самец по кличке Исси. Рога у него только-только наметились. Как пояснила Нгака, пока у самцов не прорезались рога, они послушны и спокойны. Но как только рога отрастут, начнется период буйства.

— Тогда им надо будет самочку, иначе они все разнесут. Мы режем лишних мьёков на мясо. И этого тоже придется… — вздохнула она.

— Жалко ведь, — проговорила Мэй в ответ.

Она тогда как раз успела усесться верхом и устроиться в удобном большом седле, в котором места бы хватило даже для троих девочек.

— Жалко, но ничего не поделать. Есть-то надо. А когда самцов слишком много, они дерутся. Их надо держать отдельно, иначе друг друга задерут. А где взять столько отдельных загонов?

— А продать его можно?

— Какая разница? Купят задешево и все равно забьют. А так — из шкуры выйдет отличный коврик, который можно будет обменять на кувшины у посудников. У нас есть клан, который занимается посудой и ковкой. Вот у них и выменяем.

В ветреное утро дня Затмения Нгаку нигде не было видно. Никто не выходил из палаток, лишь Люк и мальчишки носились с кувшинами, накрывали бочки с водой, тащили большие жестяные емкости, в которых еще оставалась вода.

— Что случилось? — спросила Мэй.

И ей ответил отец, появившийся откуда-то из-за палатки и державший в руках вязанки хвороста.

— Видимо, будет песчаная буря. Потому давай-ка быстро в большую палатку, там все и переждем. И завтрак там же будет.

Мэй кивнула и вернулась к себе. Надо собрать хотя бы рюкзак с вещами и лекой, раз такое дело. Где тут были ее запасные штаны? А ботинки? Их тоже надо взять, вдруг засыплет все песком!

Как долго длятся в здешних местах песчаные бури?

И тут появился Люк. Просунул голову в отверстие палатки, быстро глянул и выдал:

— С ума сошла. Сейчас снесет тебя, глупая женщина. Ну-ка, давай руку…

И он без всяких церемоний схватил Мэй за плечо одной рукой, ее недособранный рюкзак другой и поволок к выходу. Мэй хотела обозвать его как следует, но, оказавшись на улице, передумала, только зажмурилась: по лицу остервенело хлестнуло песком. Невозможно было не то чтобы глаза открыть — дыхнуть. Валило с ног и окутывало непривычной прохладой.

Люк несся вперед, не отпуская Мэй и не останавливаясь ни на секунду. Не давая передохнуть, протереть глаза и осмотреться. Мэй налетела на скамейку, но Люк ловко обвел ее и, подтолкнув, направил ко входу в общую палатку. Там уже встречал отец.

— Ну ты и копуша. Еще немного — и сидеть тебе в отдельной палатке всю песчаную бурую. Без еды, тепла и общества, — пояснил он, осматривая Мэй.

Плечо отца совсем зажило, и он свободно двигал руками, ходил и очень много помогал по хозяйству матери семейства. Он взял на себя основные и самые неприятные хлопоты. Топка печи, мытье посуды, приготовление мяса — отец занимался всем этим охотно и ловко.

— Все так быстро началось, — принялась оправдываться Мэй. — Надо же было собрать рюкзак…

— Не оправдывайся, — усмехнулся за спиной Люк. — Копуша — значит копуша. Теперь вы вместе, с вами будет все в порядке. Я полетел к Тигаки, помогу ей.

И Люк скрылся за мятущейся пеленой песка.

Мэй рванулась было к нему, но отец удержал ее.

— Он ведь на драконе, он окажется выше бури. Не волнуйся. Девочке надо помочь…

— Тогда я с ним, — решительно заявила Мэй.

— Он уже ушел. А ты еще успеешь полетать. — Отец слегка поднял брови, усмехнулся и добавил: — Сейчас сварим с тобой суп, такой, как у нас готовят. Угостим всех. Эй, мальчишки, суп будете?

Жак, что-то деловито объяснявший младшим сестренкам, поднял голову и уточнил:

— Тот, что тогда готовили в лесу?

— Еще вкуснее, — заверил отец.

— Чё не будем? Мы будем. И лепешек, ма. Я хочу лепешек, много.

— Тогда за работу. Ты смотришь за огнем в печи, я занимаюсь овощами. Мэй поможет с тестом. К обеду как раз управимся.

— Я не умею с тестом, — поторопилась отказаться Мэй. Месить тесто, вместо того чтобы летать? Лучше и не придумаешь…

— Да шо там уметь? — удивилась Нгака. — Я покажу. Это просто.

— Что же тогда буду делать я? — улыбнулась мать семейства, которая до сих пор только поглядывала на всех и помалкивала.

— А ты сможешь дошить мне новую рубашку! — тут же пояснил ей Ник. — Ты же обещала. Вечером праздник, я должен быть в обновке. У Жака уже есть, у Нгаки есть…

— Я сделаю новые рубашки и тебе, и Мэй. Вы должны быть красивыми сегодня вечером, — тут же согласилась мать.

— Так разве вечером что-то будет? Буря ведь, — напомнила Мэй и взялась за лямку рюкзака.

— Буря утихнет к вечеру, — с видом знатока пояснил Ник. — Такие бури не длятся долго. Это предвестник Затмения, Светило к обеду станет темным и не даст своих лучей. Драконы будут летать осторожно и медленно, земля заполнится новым песком. И начнется новый год. Вечером все утихнет, встанет ясный Буймиш и мы споем ритуальные песни.

— Да, мы споем ритуальные песни, — подхватила мать, — и воздадим славу Настоящей Матери. Мужчины выберут невест, а завтра мы опустим драконьи яйца в озеро Живого металла. Те, у кого есть драконьи яйца.

— Жизнь продолжится снова, — закончила Нгака.

Отец улыбнулся и произнес:

— Звучит очень красиво.

— А выглядит еще лучше, — заверил его Жак и выставил пятерню.

— У нас есть лека, — вдруг вспомнила Мэй, — он может поиграть с девочками. Он послушный робот.

Она тряхнула рюкзак, выудила блестящий шар и вдруг почувствовала, как нахлынули воспоминания о недавней ночи. Руки Люка, державшие яйцо дракона, его черные глаза, оказавшиеся вдруг так близко, его хриплый голос…

Оказывается, все это время драконья плата была в ее рюкзаке. И она не знала этого и не чувствовала. Зато знал Люк и был спокоен. Он доверяет ей? Уверен в ее храбрости и ловкости?

Одно Мэй знала точно: теперь их с Люком связывали слишком тесные связи. Слишком прочные и слишком важные. И порвать их будет очень и очень непросто…

2

Отцовский суп удался на славу. Он пах приправами, нишуи — у отца оказалась небольшая баночка с круглыми маленькими стручками в собственном соку — и мясом. И он был таким густым, таким наваристым, что просто пальчики оближешь.

Мать семейства тут же принялась расспрашивать о рецепте, Нгака оторвалась от шитья и заглядывала в большой казанок. И неугомонный Жак, оставив на время леку, подскочил к каменной печке, сунул нос в казан и выдал:

— Еда — то, шо надо. Где моя миска? Я уже хочу лопать! Еника, мать семейства, откинула крышку сундука, стоявшего около низкого каменного столика, и вот появились глиняные миски, чашки, палочки. Мэй усмехнулась: конечно, тут нет ложек! Всадники едят острыми палочками — просто накалывают мясо и отправляют в рот. Или вовсе руками.

Но Еника уже распорядилась, чтобы суп наливали в мелкие чашки, из которых обычно пили кинель. Тогда можно будет пить через край, как они пьют свой кислый напиток. Тоже дело, чего там. Была бы еда, а как ее лопать — всегда придумают.

Мэй подумала, что выражается уже точь-в-точь как младшие мальчишки, улыбнулась и принялась убирать волосы в косу.

Совсем скоро все сидели на мягких шкурках за овальным каменным столом и дули на горячий суп. За стенами шатра неистово шумел ветер, шелестел песок, и казалось, что в пустыне орудует стадо больших, свирепых ящеров — так все ходило ходуном, бесчинствовало, тряслось и шаталось.

А тут, в палатке, было хорошо и уютно. Было тепло, сытно и весело. Опять все болтали, младшая лезла руками в суп, вторая младшая требовала лепешек и заверяла, что «вот это жидкое есть не станет». Жак не отставал от леки, пытаясь заставить его подпрыгивать. Нгака рассказывала о своей нарядной одежде, предназначенной для праздника, и обещала показать бусы. Отец о чем-то негромко переговаривался с Еникой. И Мэй ловила себя на мысли, что ей хорошо. Очень хорошо.

Только одно омрачало это милое семейное застолье — мысль, что Люк сейчас далеко. Наверное, укрылся с Тигаки в пещерах и тоже сидит у костра, пьет кинель и закусывает лепешками. А Енси лежит под навесом и сосредоточенно щурится на летящий песок.

Мэй хотела быть рядом с ними. Рядом с драконом и Люком. Хотела сидеть у костра, слушать хриплый голос друга и брать из его рук прутики с сочным мясом. Вот тогда бы она была полностью счастлива.

С отцом поговорить об этом так и не удалось. Прошлую ночь Мэй провела с Люком и младшими мальчиками на острове. Позапрошлую тоже. Это стало своеобразной традицией. Они купались теперь вместе — Люк в подштанниках, Мэй в коротких штанишках и майке. Вместе прыгали со скал в воду, после вместе собирали хворост и разводили огонь. И только надежда и этой ночью оказаться на острове утешала Мэй.

Да, конечно, и этим вечером Люк отправится за водой и травой и возьмет с собой Мэй. Снова будет полет, будет внизу вода, а вверху облака. Будет бешеный ветер, треплющий волосы, будут теплые руки Люка на талии. И славная ночь у костра, когда они будут болтать долго-долго. Уснут младшие братья, прибьется к земле пламя, а они все будут разговаривать. Смотреть друг другу в глаза, прикасаться руками и мечтать о полетах. Вместе, теперь всегда вместе…

Мэй чуть не пролила на себя суп — так она замечталась.

— Ты чего? — удивленно спросила ее Нгака.

— Ничего. Все в порядке, — заверила Мэй.

Конечно все в порядке. Лучше просто не бывает.

3

Песчаная буря закончилась так же внезапно, как и началась. Собирая пустые миски со стола — надо же вложить и свою часть труда в семейную трапезу, Мэй вдруг поняла, что шум за стенами утих. Младшая девочка, черноглазая Ейка, подобралась к тщательно закрытому входу, отогнула край кожаного покрывала и сообщила:

— Песок лежит уже! Все! Я хочу пойти, ма!

Вышло у нее это немного картаво, быстро и смешно. Гимья тут же подскочила, оставила леку, около которого сидела, и заявила, что тоже желает на «песок».

— Надо глянуть, — предупредила их мать, отстегнула металлические скрепки, удерживающие кожаное покрывало на месте, и вышла.

После вернулась, открыла вход и сказала:

— Светило померкло. Пришло Великое Затмение, и начался новый цикл. Время для новых песен. Мы собираемся и выезжаем. К вечеру нам надо быть у Костровой Башни.

— Это там, где будет праздник? — уточнил отец.

— Да.

— Как вы повезете младших девочек? На драконе?

— Нет, что ты, Городской воин, — мягко улыбнулась женщина. — Мы поедем на мьёках. У меня есть свой мьёк, мальчики устроятся рядом с Нгакой. Так и доберемся. Старшую девочку привезет вечером Люк. Ты сможешь сесть вместе с мальчиками, животное выдержит четверых. А Мэй я возьму к себе. — Женщина хлопнула в ладоши и громко велела: — Стол убрать, посуду помыть. И собираемся. Жак, тебе надо будет вымыть руки, лицо и живот. Нгака помоет голову себе и сестрам. Я готовлю одежду для всех.

— За дело. — Нгака пихнула Мэй в бок локтем. — Давай вместе, тогда будет быстрее. Сейчас вдвоем отмоем малых, после ты польешь мне. У тебя голова чистая, ты же вчера купалась, да?

— Мэй тоже сполоснет голову, и я умащу ее волосы и переплету по нашему обычаю, — вмешалась мать семейства. — Она сегодня должна быть особенно красивой. Мы первый раз представляем ее на празднике.

Еника подошла к Мэй, подняла кончиками пальцев ее лицо вверх, посмотрела с мягкой улыбкой в глазах и добавила:

— У тебя удивительные глаза, зеленые — как вода в реке. Мы подберем тебе зеленые бусины и зеленые ленты. А тунику твою я уже расшила зелеными нитками. Твоя дочь, Городской воин, необыкновенно красива. Потому мой сын и выбрал ее.

— Это все не всерьез, разве не так? — уточнил отец. — Это все ради драконьего яйца? Никакой взаправдашней свадьбы не будет.

Мать семейства кивнула ему со спокойным и уверенным видом и прошла в соседнюю палатку, на женскую половину — как называли ее все девочки.

А за стенами палатки царил странный сумрак, в котором все было видно с удивительной четкостью. Барханы, поднимающиеся на горизонте, стали более темного и более насыщенного цвета. Небо налилось сочным розовым и пылало над головой, предвещая что-то грозное и страшное.

Сколько раз уже Мэй видела ежегодное Затмение, когда между Светилом и Эльси вставал Буймиш и закрывал часть света, но все равно никак не могла привыкнуть к резко меняющимся краскам. Мир будто скидывал с себя светлую и яркую одежду и представал перед людьми совсем в другом виде. Более яростный, более суровый, более тревожный. В такие минуты казалось, что планета меняет свой лик, скидывает добродушие и становится злой и грозной.

Пришла прохлада. Не холод, не промозглая сырость, какие бывали в Городах во время Затмения. А сухая, приятная свежесть, когда легкий ветерок разгоняет жар и заставляет кровь двигаться по венам быстрее. Стало легче дышать, и Мэй почувствовала, что сейчас самое время малость потрудиться.

Нгака уже наливала воду в высокие глиняные кувшины.

Младших девчонок отмывали за углом женской палатки, в удобном, отгороженном месте. Мэй поливала, Нгака намыливала.

Малые пищали, брызгались, топали ногами и то и дело порывались сбежать. Как только Нгака умудрялась удерживать скользкую, намыленную малышню, оставалось загадкой.

— Да не дергайся, кому говорю! Ничего там тебе в глаза не попало, я же вижу, куда Мэй льет! Перестань, убери руки! — ругалась она.

С совсем маленькой удалось справиться быстро. Мэй подхватила ее, чистую, мокрую, бойкую, и усадила на скамью, на широкую ткань. Взялась вытирать волосы, но девочка отпихнула ее со словами:

— Уходи! Меня будет Нгака вытирать!

— Прям! Что у нас, время есть всех вытирать по отдельности? — разъярилась та. — Мы уезжаем, нам надо на праздник! Ты хочешь увидеть праздник?

И Нгака с шумом выплеснула воду из пластикового контейнера. Пришла очередь второй малышки.

Мэй присела рядом Ейкой и принялась рассказывать, какие у нее маленькие коричневые пальчики на ногах и какие она наденет красивые льёсы, когда станет совсем сухой. Ейка перестала кричать и вытаращилась на Мэй — глаза большие, блестящие. Щеки круглые, носик тоже круглый.

А Нгака тем временем уже поливала Гимью. Та тоже пищала, плескалась и топала ногами. Мэй после таких трудов сама вымокла до нитки. Теперь ей вовсе не было жарко, наоборот, пробирал озноб. Туника ее оказалась мокрой, руки от локтя и ниже — в налипших песчинках.

— Теперь свою голову мой, а я отведу этих двоих к ма, пусть она их одевает, — распорядилась ловкая Нгака и, подхватив на руки Ейку, подтолкнула вперед Гимью. Волосы обеих малышек все еще были влажными, но уже лежали ровненькими прядками, спускаясь до плеч.

Мэй с мытьем головы управилась быстро и, когда Нгака вернулась, уже расчесывала волосы своим гребнем. Та еще возня, попробуй приведи в порядок эти кудри. Но когда волосы легли до самых лопаток, завиваясь на концах колечками, младшая сестренка Люка восторженно воскликнула:

— Это очень красиво! Надо сделать так, чтобы волосы у тебя лежали ровненько. Ма знает как. Таких странных волос ни у кого из наших девушек нет, но это очень красиво, Мэй-Си.

Мэй поняла, что смущается, и отвернулась, поспешно убирая ткань, которой сушила голову, и складывая расчески в мешочек. Но ей было очень приятно. Значит, она может производить впечатление. Интересно, а как к ней относится Люк? Тоже восхищается?

Мать семейства Еника уже ждала в палатке. Она протянула Мэй стопку одежды и велела:

— Оденешься, я тебя причешу. Не копайся только.

Увидев белую рубашку из полупрозрачной шерсти, такую тонюсенькую, что казалась почти невесомой, Мэй удивленно пробормотала:

— Сдохнуть можно…

— Что? — не поняла Нгака, уже стянувшая с себя мокрую тунику, в которой купала младших сестренок.

— Очень красивая рубашка, — проговорила Мэй, разворачивая нарядную одежку.

Зеленая вышивка по горловине и рукавам и нашитые мелкие плоские кружочки из красного металла придавали рубашке диковинный и необычный вид. Конечно, Мэй привыкла к старым, заплатанным рубашкам мальчишек и Люка, к покрытым песком штанам, к меховым безрукавкам, которые выручали во всех случаях. А вот таких тонких и изысканных вещей Мэй еще не доводилось видеть, поэтому и удивилась.

Выглядеть она будет в этом очень странно. Это не трикотажные кофты с капюшонами, что носили в Городах, не плотные куртки из коричневой и синей ткани со множеством карманов на железных заклепках. Эта одежка была и нежной, и яркой одновременно. Шерсть тонкая, но прочная. Мэй натянула на себя рубашку, завязала небольшие шнурочки у горловины и на рукавах и подумала, что зеркало тут было бы очень кстати.

А Нгака уже тянула большой квадратный лист из красного металла, отполированный до такого блеска, что отражал в себе все — и палатку, и сундуки, и смущенную Мэй.

— Вот, взгляни на себя. Красивая же, правда? — спросила Нгака.

— Теперь мы ей сделаем прическу, — довольно улыбнулась Еника и позвала: — Подойди ко мне, девочка. Нынче на празднике все будут смотреть на тебя. Пусть видят, какую красавицу выбрал мой сын.

Умелые руки матери семейства прикоснулись к кудрям Мэй, и запахло чем-то приятным, легким, очаровывающим.

— Это специальный бальзам, — уточнила Еника, — он придаст твоим волосам твердость. Они будут лежать колечками, как сейчас, и не запутаются. Это будет смотреться очень изысканно, милая. И добавим сюда зеленый шнурок и нитку зеленых бус. Твои глаза как нельзя лучше гармонируют с цветом камней, что вплетены в шнурок.

И вот в зеркале из красного металла Мэй увидела совсем другую себя. Кудри обрамляли ее лицо, заставляя глаза сиять ярче и торжественнее. Шею украшали нанизанные на шнурок зеленые блестящие камни. Белая рубашка оттеняла новенький, свежий загар. Красные губы, загорелые щеки и нос, на котором под загаром почти исчезли веснушки. Мэй совершенно точно нравилась сама себе.

Она улыбнулась слегка отражению и тут же отвела глаза, чтобы не показать свою радость.

— Вот и отлично. Теперь оденусь я, и мы выходим.

Нгака уже стояла в розовой вышитой рубашечке и длинных черных штанах. Такие же штаны надела и Мэй, и младшие девочки. Можно было выходить, они были готовы.

Мэй выбралась из шатра, дотронулась рукой до прозрачных зеленых камней-бусин, висящих на шее, а после почувствовала овальный кулон, который до сих пор прятался под рубашкой. Ни мать Люка, ни ее дочери не заметили Третьего Ключа. Мэй старалась его прятать, отворачивалась, когда меняла рубашку. Теперь он согревал грудь еле заметным, приятным теплом и напоминал о хранящихся далеко отсюда тайнах.

Интересно, доведется ли еще воспользоваться этой штукой?

Мэй не успела как следует подумать об этом, потому что совсем неожиданно перед палатками приземлился дракон Люка. Черноглазый Всадник спрыгнул на землю и помог спуститься с грузового седла своей сестре Тигаки. После окинул восторженным взглядом Мэй и закричал:

— Вы все готовы? Или копаетесь?

— Почти готовы. Тебе-то что, ты на своем драконе не опоздаешь, это точно, — напомнила ему Нгака.

— Моя Мэй летит со мной, — тут же заявил Люк.

— Да, пусть забирает с собой Мэй-Си, — буркнула Тигаки, тряхнув черными косами. — Не полечу я больше на его машине. Он несется как сумасшедший. Сколько раз просила его спуститься пониже! Ничего не слушает. Мэй, лети вместе с ним, раз тебе дракон по душе.

Тигаки сердито сверкнула глазами в сторону брата и ушла за одеждой.

— Разнылась потому что, — фыркнул Люк. — «Давай пониже, давай помедленнее…» Вот и пусть мотает на своем мьёке, раз такая трусиха…

— Я полечу с тобой, — заверила его Мэй и подошла к дракону.

Погладила черную морду и ласково пожелала хороших полетов. Енси прикрыл глаза и довольно дернул большими ноздрями, выпуская совсем немного дыма. Знакомые драконьи запахи показались Мэй приятнее ароматных бальзамов, которыми умащивала ее мать Люка.