Неточные совпадения
«История моего знакомства
с Гоголем», еще вполне
не оконченная мною, писана была
не для печати, или по крайней мере для печати по прошествии многих десятков лет, когда уже никого из выведенных в ней лиц давно
не будет на свете, когда цензура сделается свободною или вовсе упразднится, когда русское общество привыкнет к этой свободе и отложит ту щекотливость, ту подозрительную раздражительность, которая теперь более всякой цензуры мешает
говорить откровенно даже о давнопрошедшем.
В один вечер сидели мы в ложе Большого театра; вдруг растворилась дверь, вошел Гоголь и
с веселым, дружеским видом, какого мы никогда
не видели, протянул мне руку
с словами: «Здравствуйте!» Нечего
говорить, как мы были изумлены и обрадованы.
Письмо это, вероятно дышавшее горячей любовью, произвело, однако, глубокое впечатление на Гоголя, и хотя он
не отвечал на него, но по возвращении в Россию, через год,
говорил о нем
с искренним чувством.
Гоголь встретился
с Константином весело и ласково;
говорил о письме, которое, очевидно, было для него приятно, и объяснял, почему он
не мог приехать в назначенное Константином место, то есть в Кельн.
Зная, как он
не любит, чтоб
говорили с ним об его сочинениях, мы никогда об них
не поминали, хотя слух о «Мертвых душах» обежал уже всю Россию и возбудил общее внимание и любопытство.
В продолжение дороги, которая тянулась более четырех суток, Гоголь
говорил иногда
с увлечением о жизни в Италии, о живописи (которую очень любил и к которой имел решительный талант), об искусстве вообще, о комедии в особенности, о своем «Ревизоре», очень сожалея о том, что главная роль, Хлестакова, играется дурно в Петербурге и Москве, отчего пиеса теряла весь смысл (хотя в Москве он
не видал «Ревизора» на сцене).
Между прочим, он
говорил с своим неподражаемым малороссийским юмором, что, верно, повар был пьян и
не выспался, что его разбудили и что он
с досады рвал на себе волосы, когда готовил котлеты; а может быть, он и
не пьян и очень добрый человек, а был болен недавно лихорадкой, отчего у него лезли волосы, которые и падали на кушанье, когда он приготовлял его, потряхивая своими белокурыми кудрями.
Когда Гоголь садился вместе
с Васьковым, то сейчас притворялся спящим и в четверо суток
не сказал ни одного слова; а Васьков, любивший спать днем, любил
поговорить вечером и ночью.
Можно также заключить, что Гоголь переезжал в Москву навсегда,
с тем чтобы уже
не ездить более в чужие края, о чем он и сам мне
говорил сначала, по возвращении из Рима.
Гоголь точно привез
с собой первый том «Мертвых душ», совершенно конченный и отчасти отделанный. Он требовал от нас, чтоб мы никому об этом
не говорили, а всем бы отвечали, что ничего готового нет. Начались хлопоты
с перепискою набело «Мертвых душ». Я доставил было Гоголю отличного переписчика, бывшего при мне воспитанником в Межевом институте, Крузе; но
не знаю, или лучше сказать,
не помню, почему Гоголь взял другого переписчика. Прилагаемая записка служит тому доказательством.
Что он
говорил, я хорошенько
не помню; помню только, что он, между прочим, утверждал, что в первом томе содержание поэмы
не двигается вперед; что Гоголь выстроил длинный коридор, по которому ведет своего читателя вместе
с Чичиковым и, отворяя двери направо и налево, показывает сидящего в каждой комнате урода.
Я хотел даже заставить Гоголя объясниться
с Княжевичем, но последний упросил меня этого
не делать и даже взял
с меня честное слово, что я и наедине
не стану
говорить об этом
с Гоголем.
Обед был шумный и веселый, хотя Погодин
с Гоголем были в самых дурных отношениях и даже
не говорили, чего, впрочем, нельзя было заметить в такой толпе.
Скрытность его характера, неожиданный отъезд из Москвы, без предварительного совета
с нами, печатанье своих сочинений в Петербурге, поручение такого важного дела человеку совершенно неопытному, тогда как Шевырев соединял в себе все условия, нужные для издателя,
не говоря уже о горячей и преданной дружбе; наконец, свидание Гоголя в Петербурге
с людьми нам противными, о которых он думал одинаково
с нами (как-то
с Белинским, Полевым и Краевским), все это вместе поселило некоторое недоверие даже в Шевыреве и во мне...
Отесенька
с тем и писал письмо к Плетневу, чтобы остановить печатание всех этих нелепостей, но Плетнев так ограничен, что
не понял или
не хочет понять всей этой нелепости, и
говорит: нам порукой Жуковский, который одобрил все намерения Гоголя.
Говорят даже, будто он целые дни проводит
с монахами, но мы этому решительно
не верим; он, напротив, сохранил все формы православия, принявши дух религии католической, — потому что все это желание проповедовать, обращать, налагать какие-то внешние формы и для молитвы и для благотворительности — все это в духе католическом, а
не в нашем».
Но прошла неделя, другая, третья, и в обществе не было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты и ученые, иногда, очевидно из учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой ученого содержания, вовсе
не говорили с ним о ней. И в обществе, в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не было ни слова о книге.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я
не шутя вам
говорю… Я могу от любви свихнуть
с ума.
Осип.
Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается, после и выгнать нельзя. Я,
говорит, шутить
не буду, я прямо
с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись
с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Городничий (
с неудовольствием).А,
не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд
с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам
не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда
не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе
с Марьей Антоновной и
говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает что такое!