Неточные совпадения
Вследствие письма
Гоголя ко мне Щепкин писал к нему, что письмо к Загоскину отдано давно, о чем он его уведомлял; но, кажется,
Гоголь не получал этого письма, потому что не
отвечал на него и уехал немедленно за границу.
Письмо это, вероятно дышавшее горячей любовью, произвело, однако, глубокое впечатление на
Гоголя, и хотя он не
отвечал на него, но по возвращении в Россию, через год, говорил о нем с искренним чувством.
Разговаривая очень приятно, Константин сделал
Гоголю вопрос самый естественный, но, конечно, слишком часто повторяемый всеми при встрече с писателем: «Что вы нам привезли, Николай Васильевич?» — и
Гоголь вдруг очень сухо и с неудовольствием
отвечал: «Ничего». Подобные вопросы были всегда ему очень неприятны; он особенно любил содержать в секрете то, чем занимался, и терпеть не мог, если хотели его нарушить.
В самую эту минуту вошел половой и на предложенный нами вопрос
отвечал точно то же, что говорил
Гоголь, многое даже теми же самыми словами.
Двадцать девятого ноября, перед обедом,
Гоголь привозил к нам своих сестер. Их разласкали донельзя, даже больная моя сестра встала с постели, чтоб принять их; но это были такие дикарки, каких и вообразить нельзя. Они стали несравненно хуже, чем были в институте: в новых длинных платьях совершенно не умели себя держать, путались в них, беспрестанно спотыкались и падали, от чего приходили в такую конфузию, что ни на один вопрос ни слова не
отвечали. Жалко было смотреть на бедного
Гоголя.
Он заговаривал с своим соседом, но мнимоспящий
Гоголь не
отвечал ни слова.
Гоголь точно привез с собой первый том «Мертвых душ», совершенно конченный и отчасти отделанный. Он требовал от нас, чтоб мы никому об этом не говорили, а всем бы
отвечали, что ничего готового нет. Начались хлопоты с перепискою набело «Мертвых душ». Я доставил было
Гоголю отличного переписчика, бывшего при мне воспитанником в Межевом институте, Крузе; но не знаю, или лучше сказать, не помню, почему
Гоголь взял другого переписчика. Прилагаемая записка служит тому доказательством.
Гоголь не послал письма и на мои вопросы
отвечал мне точно то же, на что намекал только в письме, то есть что он перед самым спектаклем получил огорчительное письмо от матери, которое его так расстроило, что принимать в эту минуту изъявление восторга зрителей было для него не только совестно, но даже невозможно.
Он не поверил и спросил сам
Гоголя, который сначала
отвечал неопределенно: «Может быть», но потом сказал решительно, что он едет, что он не может долее оставаться, потому что не может писать и потому что такое положение разрушает его здоровье.
Когда приехал Языков на житье в Москву, я спрашивал его об этом, но он
отвечал мне решительно, что это совершенный вздор и что никаких неудовольствий между ним и
Гоголем не бывало.
Я
отвечал очень ласково, что, может быть, он, как журналист, обязанный заботиться о выгодах журнала, поступает очень благоразумно, не помещая статьи, которая, разумеется, озлобит всех недоброжелателей
Гоголя.
К этому письму почти не нужно никаких объяснений, кроме того, что в нем
Гоголь, между прочим,
отвечает на мое письмо, которое, как и многие другие, пропало.
Аксаков долго не
отвечал Гоголю и 31 марта 1844 г. писал о том сыну Ивану...
Только в апреле
ответил он
Гоголю...
Гоголь не
отвечал по болезни. В письме его к Языкову от 25 июля есть упоминание об Аксаковых...
На это письмо
отвечала Гоголю Ольга Семеновна; Сергей Тимофеевич сделал лишь приписку.
Аксаков получил это письмо уже в своей подмосковной, в Абрамцеве, откуда и
отвечал Гоголю 21 июня 1848 года...
Аксаков
отвечал Гоголю...
Неточные совпадения
— Это у
Гоголя, в «Мертвых душах», папаша, —
ответил Коля и трусливо покосился на отца.
— Очень хорошо, —
отвечал тот, в свою очередь, искренно, — главное, совершенно самобытно, ничего не заимствовано; видно, что это ростки вашей собственной творческой силы. Посмотрите, вон у Салова — всюду понадергано: то видна подслушанная фраза, то выхвачено из
Гоголя, то даже из водевиля, — неглупо, но сухо и мертво, а у вас, напротив, везде нерв идет — и нерв ваш собственный.
—
Гоголя, по-моему, чересчур уж захвалили, —
отвечал старик решительно. — Конечно, кто у него может это отнять: превеселый писатель! Все это у него выходит живо, точно видишь перед собой, все это от души смешно и в то же время правдоподобно; но…
И, на волнах витязя лелея. // Рек Донец: «Велик ты, Игорь-князь! // Русским землям ты принес веселье, // Из неволи к дому возвратясь». — // «О река! —
ответил князь, — немало // И тебе величья! В час ночной // Ты на волнах Игоря качала, // Берег свой серебряный устлала // Для него зеленою травой. // И, когда дремал он под листвою, // Где царила сумрачная мгла, // Страж ему был
гоголь над водою. // Чайка князя в небе стерегла.
— Да, случай и обобщения; а только, по правде сказать, не понимаю: почему вы против обобщения случаев? На мой взгляд, не глупее вас был тот англичанин, который, выслушав содержание «Мертвых душ»
Гоголя, воскликнул: «О, этот народ неодолим». — «Почему же?» говорят. Он только удивился и
отвечал: «Да неужто кто-нибудь может надеяться победить такой народ, из которого мог произойти такой подлец, как Чичиков».