Час от часу плененный боле // Красами Ольги молодой, // Владимир сладостной неволе // Предался полною душой. // Он вечно с ней. В ее покое // Они сидят в потемках двое; // Они в саду, рука с рукой, // Гуляют
утренней порой; // И что ж? Любовью упоенный, // В смятенье нежного стыда, // Он только смеет иногда, // Улыбкой Ольги ободренный, // Развитым локоном играть // Иль край одежды целовать.
Вечерней,
утренней порой, // На берегу реки родной, // В тени украинских черешен, // Бывало, он Марию ждал, // И ожиданием страдал, // И краткой встречей был утешен.
Тогда близ нашего селенья, // Как милый цвет уединенья, // Жила Наина. Меж подруг // Она гремела красотою. // Однажды
утренней порою // Свои стада на темный луг // Я гнал, волынку надувая; // Передо мной шумел поток. // Одна, красавица младая // На берегу плела венок. // Меня влекла моя судьбина… // Ах, витязь, то была Наина! // Я к ней — и пламень роковой // За дерзкий взор мне был наградой, // И я любовь узнал душой // С ее небесною отрадой, // С ее мучительной тоской.
Так ранней
утренней порой // Отрывок тучи громовой, // В лазурной вышине чернея, // Один, нигде пристать не смея, // Летит без цели и следа, // Бог весть откуда и куда!
Так иногда перед зимою, // Туманной,
утренней порою, // Когда подъемлется с полей // Станица поздних журавлей // И с криком вдаль на юг несется, // Пронзенный гибельным свинцом // Один печально остается, // Повиснув раненым крылом.
Неточные совпадения
А я, млада, до
поры, // До
утренней до зори, // Ай-лели, до
поры, // До
утренней до зари!
Пора, сударь, вам знать, вы не ребенок; // У девушек сон
утренний так тонок; // Чуть дверью скрипнешь, чуть шепнешь: // Всё слышат…
К вечеру прибежал Лебедев, который, после
утреннего «объяснения», спал до сих
пор без просыпу.
Рано, рано утром безжалостный и, как всегда бывают люди в новой должности, слишком усердный Василий сдергивает одеяло и уверяет, что
пора ехать и все уже готово. Как ни жмешься, ни хитришь, ни сердишься, чтобы хоть еще на четверть часа продлить сладкий
утренний сон, по решительному лицу Василья видишь, что он неумолим и готов еще двадцать раз сдернуть одеяло, вскакиваешь и бежишь на двор умываться.
Ромашов, до сих
пор не приучившийся справляться со своим молодым сном, по обыкновению опоздал на
утренние занятия и с неприятным чувством стыда и тревоги подходил к плацу, на котором училась его рота. В этих знакомых ему чувствах всегда было много унизительного для молодого офицера, а ротный командир, капитан Слива, умел делать их еще более острыми и обидными.