Неточные совпадения
Что касается до четвертой причины, то есть до глубины винтов и длины казенного щурупа, то, не умея объяснить физических законов, на которых основано его влияние на заряд, я скажу
только, что многими опытами убедился в действительной зависимости ружейного боя от казенника: я потерял не
одно славное ружье, переменив старый казенный шуруп на новый, по-видимому гораздо лучший.
Я испортил
один раз необыкновенно далекобойное ружье
только тем, что перепаял на нем цель, для чего надобно было слегка нагреть конец ствола.
Если и поднимешь нечаянно, то редко убьешь, потому что не ожидаешь; с доброю собакой, напротив, охотник не
только знает, что вот тут, около него, скрывается дичь, но знает, какая именно дичь; поиск собаки бывает так выразителен и ясен, что она точно говорит с охотником; а в ее страстной горячности, когда она добирается до птицы, и в мертвой стойке над нею — столько картинности и красоты, что все это вместе составляет
одно из главных удовольствий ружейной охоты.
Одна из этих собак была чистой французской породы, а другая — помесь французской с польскою, несколько псовою собакой: обе не знали парфорса, имели отличное чутье и были вежливы в поле, как
только желать.
Даю
только еще
один совет, с большою пользою испытанный мною на себе, даю его тем охотникам, горячность которых не проходит с годами: как скоро поле началось неудачно, то есть сряду дано пять, шесть и более промахов на близком расстоянии и охотник чувствует, что разгорячился, — отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней мере на полчаса присесть, прилечь и отдохнуть.
Я редко встречал охотников, которые бы видали пролетных бекасов, и я сам
один раз
только в жизни видел весною, рано поутру, бекасиную стаю, пролетевшую очень высоко.
Знаю
только, что как скоро начнет заходить солнце, дупели слетаются на известное место, всегда довольно сухое, ровное и по большей части находящееся на поляне, поросшей чемерикою, между большими кустами, где в продолжение дня ни
одного дупеля не бывает.
Во всю мою жизнь я
один раз
только нашел множество дупелей в паровом поле: они были необыкновенно жирны и сначала смирны, потом сделались сторожки, но держались упорно около двух недель.
Гаршнепы пропали не
только на болотах около самого пруда, но и на местах довольно отдаленных: дупели и бекасы остались, гаршнепа — ни
одного.
Очень странно, что я, будучи всегда неутомимым и страстным до безумия охотником, таскаясь по самым глухим и топким болотным местам, несмотря на жаркое летнее время, не нашел не
только гнезда или выводки гаршнепа, но даже ни
одного не поднял.
Бить их очень хорошо дробью 10-го нумера, потому что стрелять далеко не приходится, а мелкая, севкая дробь летит, как широкое решето, и хотя бы задела
одним только краем, так и сварит эту порхающую птичку.
— Едва
только приближается охотник или проходит мимо места, занимаемого болотными куликами, как
один или двое из них вылетают навстречу опасности, иногда за полверсты и более.
Когда вся птица садится на гнезда, они не пропадают, а
только уменьшаются в числе, так что в продолжение всего лета их изредка встречаешь, из чего должно заключить что-нибудь
одно: или самцы не сидят на гнездах и не разделяют с самкою попечения о детях, или чернышей всегда много остается холостых.
Мне случалось, однако, убивать их по десятку
одним зарядом, но
только в лет, когда вся стая как-нибудь нечаянно на меня налетала и свертывалась в плотную кучу.
Мне удалось
один раз, уже довольно поздно для чибисов, кажется в половине сентября, вышибить крупною дробью
одного чибиса из стаи, пролетевшей очень высоко надо мною, вероятно в дальний поход. Чибис был облит салом и так вкусен, что уступал в этом
только бекасиной породе.
Пролетные утки не то, что пролетные кулики: кулики живут у нас недели по две и более весной и от месяца до двух осенью, а утки бывают
только видимы весной, никогда осенью и ни
одного дня на
одном месте не проводят.
Я расскажу
только об
одной замечательной утке, которую я убил, еще будучи очень молодым охотником, а лет через десять потом убил точно такую же мой товарищ охотник, и я рассмотрел ее подробно и внимательно.
Одни только породы уток представляют резкое противоречие.
Утка сидит на гнезде, почти с него не слезая;
один раз
только в сутки сойдет она, чтобы похватать поблизости какой-нибудь пищи, и в продолжение трехнедельного сиденья чрезвычайно исхудает.
Стоит
только увидеть селезня или заслышать его призывное, впрочем весьма тихое, покрякиванье, — добыча верная: он непременно подпустит стрелка в меру или как-нибудь налетит на него, кружась около
одного и того же места.
Когда собака или человек спугнет ее с гнезда, для чего надобно почти наступить на него, то она притворяется какою-то хворою или неумеющею летать: трясется на
одном месте, беспрестанно падает, так что, кажется, стоит
только погнаться, чтобы ее поймать.
Народ выражается с удивительной точностью; из всех утиных пород
одним только чиркам придает он во множественном числе тот окончательный слог, которым означается малость и детство существа, например, утята, цыплята и проч.; чирков старых вообще он называет чирята.
Чирки с весны парами, а потом и в одиночку попадаются охотникам везде, где
только есть вода, в продолжение всего лета, но они особенно любят маленькие речки, озерки и лужи, часто в самом селении находящиеся; прилетают даже к русским уткам. В осеннее время иногда сделать очень удачный выстрел в навернувшуюся нечаянно стаю чирят, и мне случилось
один раз убить из
одного ствола моего ружья, заряженного рябчиковою дробью, девять чирков.
Долго думал я, что крохаль — утка-рыбалка, особенная от гагары, потому что в молодости случилось мне убить двух гагар, которые не имели хохлов, были гораздо белесоватее пером, крупнее телом и которых простые охотники тогда называли крохалями. Впоследствии убедился я, что это
одно и то же и что убитые мною утки-рыбалки были старые гагары, или крохали, которые всегда бывают крупнее и белесоватее. Без хохлов также попадались мне многие впоследствии, и, вероятно, хохлы имеют
только селезни.
Надобно заметить, что
одно только устройство ног заставляет причислить лысуху к породе уток-рыбалок; во всем остальном, кроме постоянного пребывания на воде, она не сходна с ними.
Если вдруг выпадет довольно глубокий снег четверти в две, пухлый и рыхлый до того, что нога зверя вязнет до земли, то башкирцы и другие азиатские и русские поселенцы травят, или, вернее сказать, давят, в большом числе русаков не
только выборзками, но и всякими дворными собаками, а лис и волков заганивают верхами на лошадях и убивают
одним ударом толстой ременной плети, от которой, впрочем, и человек не устоит на ногах.
Она отличается от всех птиц внутренним устройством своего организма, и
один только стрепет, как мы увидим ниже, разделяет с нею эту особенность.
Впрочем, мне случалось несколько раз находить дроф по
одной и по две и даже по нескольку штук, но не
только не удалось убить, даже выстрелить в дрофу привелось
один раз во всю мою жизнь, и то в лет утиною дробью и не в меру.
Иногда станица их очень долго кружится на
одном месте, с каждым кругом забираясь выше и выше, так что, наконец, не увидит их глаз и
только крик, сначала густой, резкий, зычный, потеряв свою определенность, доходит до нас в неясных, мягких, глухих и вместе приятных звуках.
Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч. также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез какие места пролетают на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей на перелете, на корму или на ночевке; ночевку журавли выбирают на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в
один или два ряда и выставив по краям
одного или двух сторожей, которые
только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.
Нечаянно иногда наехать очень близко не
только на
одного стрепета, но и на порядочную станичку; зато как скоро они пересядут, подъезд сделается гораздо труднее.
Убить несколько стрепетов
одним зарядом — великая редкость: надобно, чтоб большая стая подпустила в меру и сидела кучно или чтоб вся стая нечаянно налетела на охотника; убивать пару, то есть из обоих стволов по стрепету, мне случалось часто, но
один только раз убил я из
одного ствола трех стрепетов сидячих, а из другого двух влет; это случилось нечаянно: я наскакал на порядочную стаю, которая притаилась в густой озими, так что ни
одного стрепета не было видно; в нескольких саженях двое из них подняли свои черные головки, кучер мой увидел их и указал мне; из
одного ствола выстрелил я по сидячим, а из другого по взлетевшей стае: трое остались на земле, два упали сверху; стрепетов было штук тридцать.
Вышибить из стаи
одним или двумя выстрелами несколько штук
только в том случае, если местность позволит подкрасться из-за чего-нибудь к бродящей стае или если она налетит на охотника, который имел возможность притаиться в кусту, в рытвине, в овражке, в камыше или просто на земле, но для этого нужно, чтобы охотник знал заранее, когда прилетают кроншнепы и на каком любимом месте садятся, чтоб он дожидался их или увидел по крайней мере издали летящую стаю.
Во всю мою жизнь попалась мне
одна только выводка молодых, но зато очень много бивал и наблюдал я куропаток осенью, когда они собирались уже в стаи, также по первому зимнему мелкому снегу, когда их соследить, бегающих по жнивью, и, наконец, зимою, когда глубокий снег и метели подгонят их к жилью человеческому: в хлебные гумна, а на ночь — даже в крытые тока и сараи.
Едва
только черкнет заря, несмотря на довольно еще сильную темноту, куропатки поднимаются с ночлега, на котором иногда совсем заносит их снегом, и прямо летят на знакомые гумна; если на
одном из них уже молотят, — что обыкновенно начинают делать задолго до зари, при свете пылающей соломы, — куропатки пролетят мимо на другое гумно.
Для того чтоб они могли скорее увидеть, где насыпан для них корм, проводятся, в разные стороны от привады, дорожки из хлебной мякины в виде расходящихся лучей; как
только нападет на
одну из них куропатка, то сейчас побежит по ней и закудахчет; на ее голос свалится вся стая и прямо по мякине, из которой мимоходом на бегу выклюет все зерна, отправится к приваде.
Там обыкновенно кроют их шатром, так же как тетеревов, но куропатки гораздо повадливее и смирнее, то есть глупее; тетеревиная стая иногда сидит около привады, пристально глядит на нее, но нейдет и не пойдет совсем; иногда несколько тетеревов клюют овсяные снопы на приваде ежедневно, а другие
только прилетают смотреть; но куропатки с первого раза все бросаются на рассыпанный корм, как дворовые куры; тетеревов надобно долго приучать, а куропаток кроют на другой же день; никогда нельзя покрыть всю тетеревиную стаю, а куропаток, напротив, непременно перекроют всех до
одной.
Таким образом, на
одном поле иногда удастся подъехать и выстрелить несколько раз, потому что сивки, наигравшись прежде в вышине и опустясь на землю, уже неохотно поднимаются вверх, а
только перелетывают с места на место.
Вот как это было: выстрелив в стаю озимых кур и взяв двух убитых, я следил полет остальной стаи, которая начала подниматься довольно высоко; вдруг
одна сивка пошла книзу на отлет (вероятно, она ослабела от полученной раны) и упала или села неблизко; в
одно мгновение вся стая быстро опустилась и начала кружиться над этим местом очень низко; я немедленно поскакал туда и нашел подстреленную сивку, которая не имела сил подняться, а
только ползла, потому что
одна нога была переломлена; стая поднялась выше.
Покуда не были изобретены пистоны, дождь не
только мешал стрелять, но даже иногда прогонял с поля охотника, потому что у ружей с кремнями очень трудно укрывать полку с порохом: он как раз отсыреет и даже замокнет, а при сильном дожде и никакое сбережение не возможно; но с пистонами дождь не помеха, и сивок, без сомнения, убить очень много в
одно поле.
Красноустики появляются всегда небольшими станичками, их скоро увидишь издали, потому что они беспрестанно кружатся или снуют взад и вперед около
одного и того же места и садятся
только на короткое время.
Гнездо перепелки свивается на голой земле из сухой травы, предпочтительно в густом ковыле. Гнездо, всегда устланное собственными перышками матки, слишком широко и глубоко для такой небольшой птички; но это необходимо потому, что она кладет до шестнадцати яиц, а многие говорят, что и до двадцати; по моему мнению, количество яиц доказывает, что перепелки выводят детей
один раз в год. Перепелиные яички очень похожи светло-коричневыми крапинками на воробьиные,
только с лишком вдвое их больше и зеленоватее.
Нередко убивал я более двух десятков, а взлетевших перепелок с
одной десятины насчитывали иногда далеко за сотню; но такое многочисленное сборище сбегается
только по вечерам, перед захождением солнца; разумеется, оно тут же и остается на всю ночь, а днем рассыпается врознь во все стороны, скрываясь в окружных межах, залежах и степных луговинах.
Надобно заметить, что перепелки пропадают не вдруг, а постепенно. Быв смолоду перепелятником, то есть охотником травить перепелок ястребом, я имел случай много раз наблюдать за постепенностью их отлета. Если б я был
только ружейным охотником, я никогда бы не мог узнать этого обстоятельства во всей подробности: стал ли бы я ежедневно таскаться за
одними перепелками в такое драгоценное для стрельбы время?
Я никогда не мог равнодушно видеть не
только вырубленной рощи, но даже падения
одного большого подрубленного дерева; в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие удары топора производят
только легкое сотрясение в древесном стволе; оно становится сильнее с каждым ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся глуше, больнее… еще удар, последний: дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на
одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом, с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму сильного ветра, рухнет на землю!..
Надобно признаться, что при осенней стрельбе глухарей по большей части
только те достаются в руки, у которых переломлены крылья: этому причиной не
одна их крепость, а неудобства стрельбы от высоких, густыми иглами покрытых сосен.
Но со всем тем,
только отъездя осень на тройке отличных, крепких лошадей, убить такое количество тетревов, какое бивал я и другие охотники: триста тук в,
одну осень — это было делом обыкновенным.
Одного убьешь, а другие сидят кругом спокойно; но напуганные частою стрельбою становятся очень сторожки и подпускают в меру
только рано утром, пока голодны.
Я совершенно незнаком с нравами лесных куропаток, даже
один раз
только в жизни видел их живых, но знаю, что охотники стреляют их в глубокую осень в узерк, точно как выцветших побелевших зайцев.
Голубь и голубка сидят попеременно на яйцах в продолжение двух с половиною недель. Многие охотники говорят, что все голубиные породы выводят детей по три раза в
одно лето. Не могу с точностию подтвердить этого мнения, но считаю его вероятным потому, что в мае, июне и июле нахаживал я голубей, сидящих на яйцах, а равно и потому, что яиц бывает всегда
только по два.