Неточные совпадения
Для охотников, стреляющих влет мелкую, преимущественно болотную птицу, не нужно ружье, которое бы било дальше пятидесяти или, много, пятидесяти пяти шагов: это самая дальняя мера; по большей части в болоте приходится стрелять гораздо ближе; еще менее нужно, чтоб ружье било слишком кучно, что, впрочем, всегда соединяется
с далекобойностью; ружье, несущее дробь кучею, даже невыгодно для мелкой дичи; из
него гораздо скорее дашь промах, а если возьмешь очень верно на близком расстоянии, то непременно разорвешь птицу: надобно только, чтоб ружье ровно и не слишком широко рассевало во все стороны мелкую дробь, обыкновенно употребляемую в охоте такого рода, и чтоб заряд ложился, как говорится, решетом.
Итак, попробовав несколько лож разной кривизны, охотник должен выбрать ту, которая придется
ему ловчее других, снять
с нее лекало (выкройку) и по
нем заказывать себе ложи.
попасть на
него случайно, даже
с первого раза, но это редкое исключение.
Такой заряд, пригодный только для ружей небольшого малопульного калибра, бывает иногда
с первого раза впору, по большей части несколько маловат, но никогда велик; для широкоствольного же ружья
он будет чрезмерно велик, а для узенького — слишком мал; но по заряду в ружье среднего калибра уже сделать приблизительно заряд и для широкого и для узенького ствола.
Во-первых,
они легки и силою пороха относятся в сторону от цели, отчего могут быть употреблены
с успехом только в близком расстоянии.
С пыжами из хлопков, весьма удобными в местах безопасных, надобно быть очень осторожну:
они вспыхивают, вылетя из ствола, и могут произвести пожар; изрубленные же лен и конопля разлетаются врозь и, следовательно, не могут воспламеняться; очевидно, что для предупреждения опасности следует рубить и хлопки.
Стреляющим
с шерстяными пыжами должно принять в соображение то, что
их пыжи могут отодвигаться тяжестию дроби, если дуло заряженного ружья будет обращено вниз, особенно на езде в тряском экипаже, что случается нередко; а потому должно всегда ружье, давно заряженное шерстяными пыжами, пробовать шомполом и снова прибить верхний пыж, ежели
он отодвинулся; то же надобно наблюдать
с вырубленными, войлочными и шляпными пыжами, особенно если
они входят в дуло не натуге;
с последними может случиться, что верхний пыж отодвинется, покосится и часть дроби сейчас высыплется, отчего последует неизбежный промах.
Если и поднимешь нечаянно, то редко убьешь, потому что не ожидаешь;
с доброю собакой, напротив, охотник не только знает, что вот тут, около
него, скрывается дичь, но знает, какая именно дичь; поиск собаки бывает так выразителен и ясен, что она точно говорит
с охотником; а в ее страстной горячности, когда она добирается до птицы, и в мертвой стойке над нею — столько картинности и красоты, что все это вместе составляет одно из главных удовольствий ружейной охоты.
Мало этого: по нескольку раз в день бегали
они в сарай к моим охотничьим дрожкам, в конюшню к лошадям и кучеру, всех обнюхивая
с печальным визгом и в то же время вертя хвостом в знак ласки.
Для получения добычи необходимо, чтоб зверь или птица находились в известном положении, например: надобно, чтоб заяц или лиса выбежали в чистое поле, потому что в лесу борзые собаки ловить не могут; надобно, чтоб зверь полез прямо в тенета, а без того охотник и в двадцати шагах ничего
ему не сделает; надобно, чтоб птица поднялась
с земли или воды, без чего нельзя травить ее ни ястребами, ни соколами.
Даю только еще один совет,
с большою пользою испытанный мною на себе, даю
его тем охотникам, горячность которых не проходит
с годами: как скоро поле началось неудачно, то есть сряду дано пять, шесть и более промахов на близком расстоянии и охотник чувствует, что разгорячился, — отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней мере на полчаса присесть, прилечь и отдохнуть.
Целую зиму поглядывал
он с замирающим сердцем на висящие в покое ружья, особенно на любимое ружье.
Правда, рано утром, и то уже в исходе марта, и без лыж ходить по насту, который иногда бывает так крепок, что скачи куда угодно хоть на тройке; подкрасться как-нибудь из-за деревьев к начинающему глухо токовать краснобровому косачу; нечаянно наткнуться и взбудить чернохвостого русака
с ремнем пестрой крымской мерлушки по спине или чисто белого как снег беляка:
он еще не начал сереть, хотя уже волос лезет; на пищик [Пищиком называется маленькая дудочка из гусиного пера или кожи
с липового прутика, на котором издают ртом писк, похожий на голос самки рябца] подозвать рябчика — и кусок свежей, неперемерзлой дичины может попасть к вам на стол…
Как скоро обогреет хорошенько солнце — снежная кора распустится, раскровеет, как говорит парод, начнет садиться
с глухим гулом, похожим на отдаленный пушечный выстрел, и не поднимет ноги человека;
с каждым шагом будет
он вязнуть по пояс в снежную громаду.
С последними
с первого взгляда
их не различишь: вся разница состоит в том, что дикий голубь поменьше, постатнее русского; весь чисто-сизый, и ножки у
него не красные, а бледно-бланжевого цвета.
Навертевшись и наигравшись досыта на солнышке, в вышине,
они с шумом опускаются на озими и проворно разбегаются по десятинам, отыскивая себе корм.
В тех местах, где болот мало или
они бывают залиты полою водою и стоят сплошными лужами, как большие озера, — дупел и, бекасы и гаршнепы очень любят держаться большими высыпками на широко разлившихся весенних потоках
с гор, которые, разбегаясь по отлогим долинам или ровным скатам, едва перебираются по траве, отчего луговина размокает, как болото.
Мне случалось иногда попадать на
них почти уже
с расстрелянными зарядами.
Это мнение охотничье и народное, но один почтенный профессор, почтивший мою своими замечаниями, объясняет блеяние дикого барашка следующим образом: «Бекас, бросаясь стремительно вниз
с распущенными крыльями, не производит
ими никаких размахов.
От сопротивления воздуха кончики маховых перьев (охотники называют
их правильными) начинают сильно дрожать и производят означенный звук»] кружась в голубой вышине весеннего воздуха, падая из-под небес крутыми дугами книзу и быстро поднимаясь вверх… весенняя стрельба
с прилета кончилась!..
В строгом смысле нельзя назвать это разделение совершенно точным, потому что нельзя определить
с точностью, на каком основании такие-то породы птиц называются болотною, водяною, степною или лесною дичью, ибо некоторые противоположные свойства мешают совершенно правильному разделению
их на разряды: некоторые одни и те же породы дичи живут иногда в степи и полях, иногда в лесу, иногда в болоте.
Приступая к описанию дичи, я считаю за лучшее начать
с лучшей, то есть
с болотной, о чем я уже и говорил, и притом именно
с бекаса, или, правильнее сказать, со всех трех видов этой благородной породы, резко отличающейся и первенствующей между всеми остальными. Я разумею бекаса, дупельшнепа и гаршнепа, сходных между собою перьями, складом, вообще наружным видом, нравами и особенным способом доставания пищи. К
ним принадлежит и даже превосходит
их вальдшнеп, но
он займет свое место в разряде лесной дичи.
Я затравил ястребами не одну тысячу перепелок, несчетное количество пересмотрел
их затравленных и пойманных сетками, множество перестрелял, но баснословной лежанки
с красными ногами не видал.
Этот лет по одним и тем же местам называется охотниками «тяга»] издавая известные звуки, похожие на хрюканье или хрипенье, часто вскакивая
с большим шумом из-под ног крестьянина, приезжающего в лес за дровами, также был
им замечен по своей величине и отличному от других птиц красноватому цвету и получил верное название.
Она засыхает сверху, во время сильных жаров и засух даже трескается и может жестоко обмануть еще неопытного охотника: если
он, обрадовавшись, по-видимому, сухому месту, прыгнет на
него с кочки, то выкарабкается не скоро.
Водяной цвет, называемый зеленью около Москвы и шмарою в Оренбургской губернии, которым ежегодно во время лета покрываются непроточные пруды, озера и болота, который появляется и на реках, по разбивается и уносится быстрым
их течением, — водяной цвет, соединяясь
с перегнивающими водяными растениями, древесными иглами и листьями, составляет уже довольно густую массу, плавающую на воде.
Окошки чистые, не малые, в которых стоит жидкая тина или вода, бросаются в глаза всякому, и никто не попадет в
них; но есть прососы или окошки скрытные, так сказать потаенные, небольшие, наполненные зеленоватою, какою-то кисельною массою, засоренные сверху старою, сухою травою и прикрытые новыми, молодыми всходами и побегами мелких, некорнистых трав; такие окошки очень опасны; нередко охотники попадают в
них по неосторожности и горячности, побежав к пересевшей или подстреленной птице, что делается обыкновенно уже не глядя себе под ноги и не спуская глаз
с того места, где села или упала птица.
Начинаю
с бекаса, отдавая
ему преимущество над дупельшнепом и гаршнепом по быстроте
его полета и трудности добыванья.
Нос
его, относительно к величине тела, несоразмерно длинен; у крупного старого бекаса
он бывает длиною вершок
с четвертью;
он запускает
его в мягкую болотную почву или хотя не болотную, но случайно от воды размокшую и достает беловатые корешки трав и растений, что и составляет
его преимущественную пищу: именно ей приписывают изящный вкус бекасиного мяса.
С прилета бекасы дики и далеко вскакивают, не подпуская в меру ни охотника, ни собаки, вероятно потому, что болота и берега луж очень голы и бекасам притаиться негде; на размокших же луговинах, где прошлогодняя отава больше и гуще,
они гораздо смирнее.
Их всегда стреляют дробью, известною под именем бекасиной, то есть 9-м, и редко 10-м нумером, но
с прилета надобно употреблять дробь несколько покрупнее, а именно 8-го нумера.
Правда, про бекаса говорят, что
он токует, но это потому, что
он, наигравшись в вышине под облаками, обыкновенно спускается на землю
с криком, похожим на слоги...
С этим же криком бегает
он иногда по болоту, а все чаще издает эти звуки, сидя на сучке сухого дерева, или на высоком пне, или даже на кусту; последнее, впрочем, бывает очень редко; знаю я также, что токующих бекасов, разумеется, самцов, охотники-промышленники приманивают на голос самки и бьют сидячих.
Самые блистательные охотничьи выстрелы, по-моему, бывают в бекаса, когда
он играет вверху, не боясь присутствия охотника, потому что, завидя
его, сейчас поднимется высоко. Бекасиной дробью редкое ружье может достать
его. Это были мои любимые выстрелы, и в этом случае я употреблял
с успехом дробь 7-го нумера, которая, будучи покрупнее, летит дальше и бьет крепче.
Один раз ударил я бекаса вверху, и
он, тихо кружась, упал в десяти шагах от меня
с распростертыми крыльями на большую кочку;
он был весь в виду, и я, зарядив ружье, не торопясь подошел взять свою добычу; я протянул уже руку, но бекас вспорхнул и улетел, как здоровый, прежде чем я опомнился.
В другой раз собака подала мне застреленного бекаса; я взял
его и, считая убитым наповал, бросил возле себя, потому что заряжал в это время ружье; бекас, полежав
с минуту, также улетел, и даже закричал, а раненая птица не кричит.
Дупель так сходен перьями и складом
с бекасом, что
их не вдруг даже различишь, если не обратишь внимания на разность в величине и не увидишь хлупи или брюшка, которое у дупеля не белое, а серо-пестрое.
Они появляются на местах не столько мокрых и голых, как бекасы, а непременно в кочковатых, не топких болотах, также на размокших луговинах, на залежах, поросших высоким бастыльником или полынью, и даже на загонах
с высокою прошлогоднею жнивою.
По прошествии времени весенних высыпок, на которых смешиваются все эти три лучшие породы дичи (дупель, бекас и гаршнеп), о превосходстве которых я уже довольно говорил, дупели занимают обыкновенные свои болота
с кочками, кустиками, а иногда большими кустами не мокрые, а только потные — и начинают слетаться по вечерам на тока, где и остаются во всю ночь, так что рано поутру всегда
их найти еще в сборище на избранных
ими местах.
Белый подбой под
их хвостиками, состоящий из мелких перышек, часто мелькает в темноте, но ясно разглядеть ничего нельзя. только
с достоверностию предположить, что самцы совокупляются в это время
с самками и горячо дерутся за
них между собою: измятая трава и выщипанные перья, по ней разбросанные, подтверждают такое предположение.
Высиживание детей, укрыванье
их сначала в самых крепких и глухих болотных местах, а потом в лугах и, наконец, перемещенье в чистые болота на всю осень — у дупелей совершенно одинаковы
с бекасами.
— К половине августа
они переселяются опять в большие болота и там, вместе
с бекасами, остаются до отлета, который, впрочем, всегда бывает ранее бекасиного также неделями двумя.
Дупелей бьют по большей части тою же дробью (то есть 9-м нумером), как и бекасов, но лучше употреблять дробь 8-го нумера; для дупелей же, напуганных стрельбою, — как то бывает всегда на токах, куда
они, разлетаясь от выстрелов, постоянно возвращаются и где
они делаются, наконец, так сторожки, что поднимаются шагах в пятидесяти или более, — я употреблял
с успехом дробь 7-го нумера.
— Гаршнеп вдвое меньше бекаса; складом, носом, ногами и пестрым брюшком совершенно сходен
с дупелем, а перьями — и
с бекасом и
с дупелем; только пестрины у
него на спине несколько темнее и красноватее, имеют сизо-зеленоватый, как будто металлический отлив; кожа на шее толста и мясиста, очевидно для того, чтоб могли расти из нее длинные перышки и косички.
[Я слышал от охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается одному охотнику убивать в одно поле до сорока штук и более] Я убил бы
их гораздо более, потому что
они не убывали, а прибывали
с каждым днем, но воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые слетели и вновь показались на прежних своих местах уже гораздо в меньшем количестве.
— Гаршнеп обыкновенно очень смирен, вылетает из-под ног у охотника или из-под носа у собаки после долгой стойки без малейшего шума и летит, если хотите, довольно прямо, то есть не бросается то в ту, то в другую сторону, как бекас; но полет
его как-то неверен, неровен, похож на порханье бабочки, что, вместе
с малым объемом
его тела, придает стрельбе гаршнепов гораздо более трудности, чем стрельбе дупелей, особенно в ветреное время.
Погода становится суровее: стынут болота; тонким, как стекло, льдом покрывается между кочками вода
с белыми пузырями запертого под ней воздуха; некуда приютиться гаршнепу, как
он ни мал, нет нигде куска талой грязи — гаршнеп и тут еще держится, но уже бросается к родничкам и паточинам.
Там, где этой превосходной птицы слишком много, готовить
их впрок, мариновать под желе
с уксусом или слегка посоля, заливать свежим коровьим растопленным маслом, как перепелок.
С прилета
они бывают довольно сыты, но потом до самого отлета очень худы и тощи.
С прилета, когда
они шатаются везде по мокрым местам, охотники стреляют
их сидячих,
с подъезда и даже
с подхода, потому что
они скоро делаются довольно смирны.