Неточные совпадения
Кроме того, что наведение на цель и держание на цели (разумеется, в сидящую птицу) производит мешкотность, оно уже
не годится потому, что как скоро руки у охотника
не тверды, то чем долее будет он целиться, тем
более будут у него дрожать руки; мгновенный же прицел и выстрел совершенно вознаграждают этот недостаток.
Даю только еще один совет, с большою пользою испытанный мною на себе, даю его тем охотникам, горячность которых
не проходит с годами: как скоро поле началось неудачно, то есть сряду дано пять, шесть и
более промахов на близком расстоянии и охотник чувствует, что разгорячился, — отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней мере на полчаса присесть, прилечь и отдохнуть.
Но ходьба эта очень труд-па, особенно около грязей и паточин: там иногда увязнуть по пояс и
не скоро выбиться на
более твердое место.
— Весенняя стрельба бекасов с прилета несравненно труднее осенней и для меня приятнее, хотя она
не так добычлива: во-первых, потому, что с прилета всякая птица дорога, а бекасы еще дороже, и, во-вторых, потому, что чем
более трудности, тем
более требуется искусства от охотника и тем драгоценнее делается добыча.
Токов [Током называется место, куда весною постоянно слетаются самцы и самки некоторых пород дичи для совокупления и где между самцами, которых всегда бывает несравненно
более, происходит драка] бекасиных я никогда
не замечал и ни от кого о них
не слыхал, почему и полагаю, что бекасы разбиваются на пары, как и другие куличьи породы.
Притом гораздо
более дупелей поранишь, чем убьешь наповал, да часто
не найдешь и убитых, потому что охотник
не выходит из скрытного места до окончания охоты и тогда только собирает свою добычу.
[Я слышал от охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается одному охотнику убивать в одно поле до сорока штук и
более] Я убил бы их гораздо
более, потому что они
не убывали, а прибывали с каждым днем, но воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые слетели и вновь показались на прежних своих местах уже гораздо в меньшем количестве.
— Гаршнеп обыкновенно очень смирен, вылетает из-под ног у охотника или из-под носа у собаки после долгой стойки без малейшего шума и летит, если хотите, довольно прямо, то есть
не бросается то в ту, то в другую сторону, как бекас; но полет его как-то неверен, неровен, похож на порханье бабочки, что, вместе с малым объемом его тела, придает стрельбе гаршнепов гораздо
более трудности, чем стрельбе дупелей, особенно в ветреное время.
Под этим именем он известен всего
более, но охотники зовут его иногда улиткою, или неттигелем: откуда произошли оба эти названья, и русское и немецкое, —
не знаю. Крестьяне в Оренбургской губернии называют его веретенник, основываясь на том, что будто крик его, которым обыкновенно оглашаются болота, иногда в большом множестве им населяемые, похож на слова...
В тех местах, где я обыкновенно охотился, то есть около рек Бугуруслана, Большой Савруши, Боклы и Насягая, или Мочегая (последнее имя
более употребительно между простонародными туземцами), кулик-сорока гнезд
не вьет и детей
не выводит, но около рек Большого Кинеля и Демы я нахаживал сорок с молодыми, и тогда они хотя
не очень горячо, но вились надо мной и собакой; вероятно, от гнезд с яйцами вьются они горячее.
Разумеется, охотники
не слишком ими дорожат, но все
более, чем поручейниками и другими куличками.
Есть другой род песочников, вдвое крупнее и с черными большими глазами, без желтых около них ободочков; но я так мало их видел, что ничего
более сообщить
не могу.
Иногда ручей бежит по открытому месту, по песку и мелкой гальке, извиваясь по ровному лугу или долочку. Он уже
не так чист и прозрачен — ветер наносит пыль и всякий сор на его поверхность;
не так и холоден — солнечные лучи прогревают сквозь его мелкую воду. Но случается, что такой ручей поникает, то есть уходит в землю, и, пробежав полверсты или версту, иногда гораздо
более, появляется снова на поверхность, и струя его, процеженная и охлажденная землей, катится опять, хотя и ненадолго, чистою и холодною.
Разве иногда нескольким холостым лебедям, шатающимся по большим прудам и озерам, понравится какое-нибудь привольное место у меня в соседстве, и они, если
не будут отпуганы, прогостят на нем недели две или
более.
Охотники говорят, что яиц бывает до двенадцати, но я
более девяти
не нахаживал.
Если же тревога была
не пустая, если точно человек или зверь приблизится к стае — быстро поднимаются старики, и стремглав бросаются за ними молодые, оглашая зыбучий берег и спящие в тумане воды и всю окрестность таким пронзительным, зычным криком, что услышать его за версту и
более…
Должно сказать правду, что стрельба диких гусей
более дело добычливое, чем охотничье, и стрелок благородной болотной дичи
не может ее уважать.
Пролетные утки
не то, что пролетные кулики: кулики живут у нас недели по две и
более весной и от месяца до двух осенью, а утки бывают только видимы весной, никогда осенью и ни одного дня на одном месте
не проводят.
Селезень присядет возле нее и заснет в самом деле, а утка, наблюдающая его из-под крыла недремлющим глазом, сейчас спрячется в траву, осоку или камыш; отползет, смотря по местности, несколько десятков сажен, иногда гораздо
более, поднимется невысоко и, облетев стороною, опустится на землю и подползет к своему уже готовому гнезду, свитому из сухой травы в каком-нибудь крепком, но
не мокром, болотистом месте, поросшем кустами; утка устелет дно гнезда собственными перышками и пухом, снесет первое яйцо, бережно его прикроет тою же травою и перьями, отползет на некоторое расстояние в другом направлении, поднимется и, сделав круг, залетит с противоположной стороны к тому месту, где скрылась; опять садится на землю и подкрадывается к ожидающему ее селезню.
Редкая собака
не поддается обману и
не погонится за ней; обыкновенно утка уводит собаку за версту и
более, но охотнику хорошо известно, что значат такие проделки, и, несмотря на то, он часто по непростительной жадности, позабыв о том, что утка летит так плохо от яиц, то есть от гнезда, что с нею гибнет целая выводка, сейчас ее убивает, если
не помешает близкое преследованье собаки, у которой иногда она висит над рылом, как говорится.
Богатую добычу нередко привозил я домой: десятка по полтора и
более таких уток, что и трех в ягдташ
не упрячешь.
Несмотря на свою некрасивость, или, правильнее сказать, простоту пера, которая никому в глаза
не кинется, серые утки, после кряквы и шилохвости, уважаются охотниками
более всех остальных утиных пород, потому что довольно крупны, мясисты, бывают очень жирны и редко пахнут рыбой.
Странное дело: у кряковных и других больших уток я никогда
не нахаживал
более девяти или десяти яиц (хотя гнезд их нахаживал в десять раз
более, чем чирячьих), а у чирков находил по двенадцати, так что стенки гнезда очень высоко бывали выкладены яичками, и невольно представляется тот же вопрос, который я задавал себе, находя гнезда погоныша: как может такая небольшая птица согреть и высидеть такое большое количество яиц?
Хороша благодарность и уважение, скажут
не охотники, но у нас своя логика: чем
более уважается птица, тем
более стараются добыть ее.
Длина этой утки от носа до хвоста, или, лучше сказать до ног, ибо хвостовых перьев у гагар нет, — одиннадцать вершков, нос длиною в вершок, темно-свинцового цвета, тонкий и к концу очень острый и крепкий; голова небольшая, продолговатая, вдоль ее, по лбу, лежит полоса темно-коричневого цвета, оканчивающаяся позади затылочной кости хохлом вокруг всей шеи, вышиною с лишком в вершок, похожим
более на старинные брыжжи или ожерелье ржавого, а к корню перьев темно-коричневого цвета; шея длинная, сверху темно-пепельная, спина пепельно-коричневая, которая как будто оканчивается торчащими из зада ногами, темно-свинцового цвета сверху и беловато-желтого снизу, с редкими, неправильными, темными пятнами; ноги гагары от лапок до хлупи
не кругловаты, но совершенно плоски, три ножные пальца, соединенные между собой крепкими глухими перепонками, почти свинцового цвета и тоже плоские, а
не круглые, как бывает у всех птиц.
Видимая возможность убить утку, плавающую в меру и
не улетающую от выстрелов, надежда на свое проворство и меткость прицела, уверенность в доброте любимого ружья, желание отличиться перед товарищами и, всего
более, трудность, почти
не возможность успеха раздражали самолюбие охотников и собирали иногда около гоголей, плавающих на небольшом пруде или озере, целое общество стрелков.
Я
не нахаживал гоголиных гнезд, но нет никакого сомнения, что гоголь устраивает их в камышах над водою, как гагары, лысухи и, вероятно, другие породы уток-рыбалок, потому что гоголь
более всех их лишен способности ходить.
По другим местам,
более отлогим, обширные пространства покрыты белыми, но
не яркими, а как будто матовыми, молочными пеленами: это дикая вишня в цвету.
Степные же места
не ковылистые в позднюю осень имеют вид еще
более однообразный, безжизненный и грустный, кроме выкошенных луговин, на которых, около круглых стогов потемневшего от дождя сена, вырастает молодая зеленая отава; станицы тудаков и стрепетов любят бродить по ней и щипать молодую траву, даже гуси огромными вереницами, перемещаясь с одной воды на другую, опускаются на такие места, чтобы полакомиться свежею травкою.
По крайней мере я уважал стрепетов
более всей степной дичи, разумеется кроме дроф, которых мне стрелять
не удавалось.
Яиц бывает до девяти; по крайней мере я
более не нахаживал.
Гораздо
более смелости и горячности к детям показывают кроншнепы малого рода; средние — осторожнее, а большие даже с первого раза никогда
не налетают слишком близко на человека, разве как-нибудь нечаянно: они сейчас удалятся на безопасное расстояние и начнут летать кругом, испуская свои хриплые, как будто скрипящие, короткие трели.
Впоследствии времени, когда кроншнепы сядут на яйца или выведут молодых, добывать их гораздо больше, а в местах
не стреляных, как я уже говорил, нетрудно убивать их во множестве, но в это время, еще
более исхудалые, сухие и черствые на вкус, они потеряют свою цену, особенно степняки третьего, малого рода.
Встречая кречеток только в продолжение двух месяцев, с начала мая до начала июля, в исключительную эпоху их жизни, я, к сожалению, ничего
не могу сказать
более о нравах этой довольно крепкой, складной и красивой птицы.
[Я встретил охотника, который сам
не видал, но слышал, что в губерниях
более южных осенью бывают пролетные стаи] Я очень любил их стрелять, и каждый год с большим нетерпением ожидал мелодических, серебряных звуков, льющихся с неба из невидимых стай озимых кур, вертящихся в вышине с удивительною быстротою и неутомимостью.
Редко случалось мне убивать
более трех штук одним зарядом: но
не должно жадничать и выжидать, покуда сбежится стая плотнее.
Крестьянин уверял меня, что таких много шатается по полям; он ошибся: я
не только в эту весну, но и никогда уже таких сивок
не встречал; я все называю их сивками, потому что неизвестные птички были совершенно на них похожи всем своим образованьем, кроме того, что головки их показались мне
не так велики и
более соразмерны с общею величиной тела.
Яиц я
не находил
более десяти, но, говорят, их бывает до пятнадцати, чему я
не совсем верю, потому что в последнем случае коростели были бы многочисленнее; яички маленькие, несколько продолговатой формы, беловато-сизого цвета, покрыты красивыми коричневыми крапинками.
Нечего и говорить, что этот жалкий, заглушаемый шумом крик
не похож на звучный, вольный перепелиный бой в чистых полях, в чистом воздухе и тишине; как бы то ни было, только на Руси бывали, а может быть и теперь где-нибудь есть, страстные охотники до перепелов, преимущественно купцы: чем громче и чище голос, чем
более ударов сряду делает перепел, тем он считается дороже.
Ловля эта, вполне открывающая процесс совокупления, производится следующим образом: запасшись перепелиными дудками, устройство которых я описывать
не стану, издающими звуки, сходные с тихим, мелодическим голосом перепелиной самки, запасшись квадратным полотном тонкой сети, аршин в двенадцать и
более, ячейки которой вяжутся такой величины, чтобы головка перепела свободно могла пролезть в них, — охотник отправляется в поле.
Этот охотник преследовал идущих в поход перепелок и замечал, что они показывались на новых местах
не поутру, а в полдень и
более к вечеру.
Вся лесная дичь живет
более или менее в лесу, некоторые же породы никогда его
не покидают. Итак, я предварительно рассмотрю и определю, сколько умею, разность лесов и лесных пород.
Это случилось очень просто: в жестокую буранную зиму крестьяне, чтобы
не ездить далеко, вырубили на дрова березник и олешник (ольховый лес), густо росший около кругловидной паточины, из которой вытекало
более двадцати родников, составлявших речку Сююш.
Кто
не знает тетерева, простого, обыкновенного, полевого тетерева березовика, которого народ называет тетеря, а чаще тетерька? Глухарь, или глухой тетерев, — это дело другое. Он
не пользуется такою известностью, такою народностью. Вероятно, многим и видеть его
не случалось, разве за обедом, но я уже говорил о глухаре особо. Итак, я
не считаю нужным описывать в подробности величину, фигуру и цвет перьев полевого тетерева, тем
более что, говоря о его жизни, я буду говорить об изменениях его наружного вида.
Самка несет до десяти и даже до двенадцати яиц, как говорят охотники, но я сам никогда
более девяти
не нахаживал.
Мне случалось
не раз, бродя рано по утрам, попадать нечаянно на место тетеревиного ночлега; в первый раз я был даже испуган: несколько десятков тетеревов вдруг, совершенно неожиданно, поднялись вверх столбом и осыпали меня снежною пылью, которую они подняли снизу и еще
более стряхнули сверху, задев крыльями за ветви дерев, напудренных инеем.
Хотя во всех породах птиц матери горячее отцов любят своих детей, но те самки, с которыми самцы
не разделяют этого чувства, а, напротив, разоряют их гнезда (как то делают все селезни утиных пород), показывают детям
более горячности.
Добрая собака, особенно с верхним чутьем,
не станет долго копаться над их следами, а рыская на кругах в недальнем расстоянии от охотника, скоро почует выводку, сделает стойку, иногда за сто и
более шагов, и поведет своего хозяина прямо к птице.
Об истребительной охоте егерей-промышленников, петербургских и московских, которая мне, как и всякому истинному охотнику, противна, я распространяться
не стану. Скажу только, что всякую дичь и даже зайцев они умеют подманивать весьма искусно. Всего
более истребляют они выводки тетеревов, рябчиков и белых куропаток; сначала убивают старку, подманя ее голосом детеныша, а потом перебьют всех молодых, подманив их голосом матери.
Голос витютина по-настоящему нельзя назвать воркованьем: в звуках его есть что-то унылое; они протяжны и
более похожи на стон или завыванье, очень громкое и в то же время
не противное, а приятное для слуха; оно слышно очень издалека, особенно по зарям и по ветру, и нередко открывает охотнику гнезда витютина, ибо он любит, сидя на сучке ближайшего к гнезду дерева, предпочтительно сухого, выражать свое счастие протяжным воркованьем или, что будет гораздо вернее, завываньем.