Неточные совпадения
Во-первых, они легки и силою пороха относятся
в сторону от
цели, отчего могут быть употреблены с успехом только
в близком расстоянии.
Кроме того, что наведение на
цель и держание на
цели (разумеется,
в сидящую птицу) производит мешкотность, оно уже не годится потому, что как скоро руки у охотника не тверды, то чем долее будет он целиться, тем более будут у него дрожать руки; мгновенный же прицел и выстрел совершенно вознаграждают этот недостаток.
3) Когда стреляешь
в птицу, сидящую на воде или плотно присевшую на земле, то надобно
целить под нее, то есть
в ту черту, которою соединяется ее тело с водой или землей.
4) Если птица сидит на дереве, то надобно
целить в ее середину.
5) Если птица летит мимо, то, смотря по быстроте, надобно брать на
цель более или менее вперед летящей птицы. Например,
в гуся или журавля и вообще
в медленно летящую птицу метить
в нос или голову, а
в бекаса — на четверть и даже на полторы четверти вперед головы.
Целую зиму поглядывал он с замирающим сердцем на висящие
в покое ружья, особенно на любимое ружье.
Именно
в такое-то сумрачное время наступает валовой, повсеместный пролет и даже прилет птицы не только по ночам, зарям, утренним и вечерним, но и
в продолжение
целого дня.
Это не что иное, как
целые озера, по большей части мелкие, но иногда и глубокие, покрытые толстою и очень крепкою пленою, сотканною из корней болотных растений, кустов и деревьев, растущих
в торфяном грунте.
На обширных болотах, не слишком топких или по крайней мере не везде топких, не зыблющихся под ногами, но довольно твердых и способных для ходьбы, покрытых небольшими и частыми кочками, поросших маленькими кустиками, не мешающими стрельбе, производить охоту
целым обществом; охотники идут каждый с своею собакой, непременно хорошо дрессированною,
в известном друг от друга расстоянии, ровняясь
в одну линию.
Добычливые охотники, притаясь
в каком-нибудь кустике или кусте, не
в дальнем расстоянии от тока, остаются там на всю ночь и стреляют дупелей,
целя в мелькающую белизну под их распущенными хвостиками.
Это опустошение еще гибельнее, если производится
в то время, когда кулики сидят на яйцах: тут пропадают вдруг
целые поколения; если же куличата вывелись хотя за несколько дней, то они вырастут и выкормятся без помощи отца и матери.
Когда кулички-воробьи
целою стаей перелетают с места на место, полетом резвым, но без всякого шума, то бывает слышен слабый, короткий и хриповатый, но
в то же время необыкновенно мелодический и приятный писк.
Как же тут убить птицу,
в которую
целил охотник, да еще летящую?
Напрасно скопа, балабан (род сокола) вместе с коршунами и канюками по
целым часам то плавают
в небесах широкими кругами, то неподвижно висят над прудом.
Селезень, напротив, разорив гнездо своей утки, получает ее опять
в полное владение, и она не расстается с ним ни на одну минуту до тех пор, покуда вновь не затеет гнезда, вновь не скроется от селезня и не сядет на яйца. даже предположить, что иной утке совсем не удастся вывесть детей
в продолжение
целого лета, потому-то каждому охотнику и случается встречать
в июне, даже
в начале июля, до самой линевки, уток парами.
Потом, когда дружная весна быстро,
в одну неделю иногда, переменит печальную картину зимы на веселый вид весны, когда везде побегут ручьи, образуются лужи и
целые озера воды, разольются реки, стаи кряковных уток летят ниже и опускаются на места, которые им понравятся.
С подхода
в это время стрельбы нет, потому что утки сидят на открытых местах
целыми стаями.
В это время уже не трудно подъезжать к рассеянным парам кряковных уток и часто еще удобнее подходить или подкрадываться из-за чего-нибудь: куста, берега, пригорка, ибо утка, замышляющая гнездо или начавшая нестись, никогда не садится с селезнем на открытых местах, а всегда
в каком-нибудь овражке, около кустов, болота, камыша или некошеной травы: ей надобно обмануть селезня, несмотря на его бдительность: надобно спрятаться, проползти иногда с полверсты, потом вылететь и на свободе начать свое великое дело,
цель, к которой стремится все живущее.
Видимая возможность убить утку, плавающую
в меру и не улетающую от выстрелов, надежда на свое проворство и меткость прицела, уверенность
в доброте любимого ружья, желание отличиться перед товарищами и, всего более, трудность, почти не возможность успеха раздражали самолюбие охотников и собирали иногда около гоголей, плавающих на небольшом пруде или озере,
целое общество стрелков.
Очевидно, что
в этом случае надобно брать на
цель ниже или ближе стоящей рыбы; если же берег высок и угол падения дроби будет выходить тупой, то дробь пойдет
в воде под тем же углом вниз, следовательно брать на
цель надобно несколько выше или дальше.
Заметив, что гоголь сначала ныряет прямо вглубь, а не
в сторону или вперед, как другие утки, и потом уже поворачивает куда ему надобно, я
целил в нырнувшего гоголя, как
в стоячую
в воде рыбу, но успеха не было.
Я своими глазами видал, как
целые толпы крестьян и крестьянок, с метлами
в руках, производили такое опаливание; они шли по обеим сторонам нарочно пущенного и бегущего, как ручей, огня, тушили его боковые разливы и давали ему надлежащее направление.
В Оренбургской губернии бьют из них масло, вкус которого и запах так пронзительно остры, что одну ложку его кладут на бутылку макового масла, и этого достаточно, чтобы сообщить
целой бутылке очень сильный, приятный и ароматический вкус; если персикового масла положить более, то оно производит желудочные и головные боли] промеж которого виднеются иногда желтые полосы или круговины цветущего чилизника.
Эта чудная, ароматная, превосходная вкусом и целебная для здоровья ягода родится
в некоторых местах
в удивительном изобилии:
в голой, чистоковылистой степи ее мало, но около перелесков, по долинам и залежам, когда они закинуты уже года три или четыре и начинают лужать, клубника родится сплошная и, когда созреет, точно красным сукном покрывает
целые загоны.
Вишню также сушат, а большие садки отдают на съём приезжающим нарочно для этого промысла верховым торгашам, которые нанимают кучу всякого народа, набирают вишен
целые десятки возов, бьют морс и увозят
в больших сорокоушах: из этого морса выгоняется превосходная водка.
Иногда такие точки помелькают на крайних чертах горизонта и — пропадут; иногда выплывают на степь, вырастают и образуют
целые полные фигуры всадников, плотно приросших кривыми ногами к тощим, но крепким, не знающим устали, своим иноходцам: [
В породе башкирских лошадей очень много попадается иноходцев, почти всегда головастых, горбатых и вообще невысокого достоинства относительно резвости бега; но они очень покойны для верховой езды, и башкирцы очень любят на них ездить] это башкирцы, лениво, беспечно, всегда шагом разъезжающие по родной своей степи.
Чтоб понять такую странность, надобно принять
в соображение огромное пространство Оренбургской губернии: это обширный край,
целое царство.
Благонадежнейшее средство для достижения этой
цели, как я уже и говорил, состоит
в том, чтобы ездить кругом их до тех пор, пока они лягут.
В молодости случалось мне много езжать по степным дорогам Оренбургской и Симбирской губерний, и
целые стаи степных куликов, налетавших со всех сторон, бывало преследовали меня десятки верст, сменяясь вновь прилетающими, свежими кроншнепами, по мере удаления моего от гнезд одних и приближения к другим.
Я много раз приходил
в затруднительное положение для горячего охотника: проезжая по какой-нибудь надобности, иногда очень спешной, набив кроншнепов
целую кучу, не находя места, куда их класть, и не зная, что с ними потом делать, беспрестанно я давал себе обещанье: не останавливаться, не вылезать из тарантаса, не стрелять…
Впоследствии я был спокойнее и
целил или
в самого большого кроншнепа, или
в то место, где гуще слеталась стая, не подпуская ее к себе слишком близко или пропустя; выстрелить
в слишком близком расстоянии — значит убить и нередко разорвать только одного кулика.
Мне случилось однажды
целый месяц каждый день стрелять их на одном и том же току; кроме убиваемых на месте, некоторые пропадали оттого, что были поранены; стая убавлялась с каждым днем, и, наконец, остались две куропатки и продолжали прилетать на тот же ток
в урочное время…
Станица сивок никогда не садится прямо на землю: кружась беспрестанно, то свиваясь
в густое облако, то развиваясь широкою пеленою, начинает она делать свои круги все ниже и ниже и, опустясь уже близко к земле, вдруг с шумом покрывает
целую десятину; ни одной секунды не оставаясь
в покое, озимые куры проворно разбегаются во все стороны.
Надобно принять за правило: как скоро подъедешь
в меру — стрелять
в ближайших;
целя всегда
в одну, по большей части убьешь пару и даже изредка трех. Желая убить больше одним зарядом — измучишь себя и лошадей и убьешь несравненно меньше, потому что угонишь далеко и беспрестанным преследованьем напугаешь озимых кур гораздо скорее, чем редкими выстрелами. Обыкновенно после каждого выстрела поднимется вся стая и, сделав невысоко круг или два.
Стрелять их довольно трудно, потому что они летают не близко, вьются не над человеком, а около него и стелются по земле именно как ласточки, отчего, особенно
в серый день,
цель не видна и для охотника сколько-нибудь близорукого (каким я был всегда) стрельба становится трудною; притом и летают они очень быстро.
В соединении леса с водою заключается другая великая
цель природы.
Находя
в этих звуках сходство с отвратительным криком грызущихся кошек, народ называет иволгу дикою кошкой] стонут рябые кукушки, постукивают, долбя деревья, разноперые дятлы, трубят желны, трещат сойки; свиристели, лесные жаворонки, дубоноски и все многочисленное крылатое, мелкое певчее племя наполняет воздух разными голосами и оживляет тишину лесов; на сучьях и
в дуплах дерев птицы вьют свои гнезда, кладут яйца и выводят детей; для той же
цели поселяются
в дуплах куницы и белки, враждебные птицам, и шумные рои диких пчел.
Подъехать
в меру на санях или дрожках редко удавалось по неудобству местности, и я подкрадывался к глухарям из-за деревьев; если тетерева совершенно не видно и стрелять нельзя, то я подбегал под самое дерево и спугивал глухаря, для чего иногда жертвовал одним выстрелом своего двуствольного ружья, а другим убивал дорогую добычу
в лет,
целя по крыльям; но для этого нужно, чтоб дерево было не слишком высоко.
Хотя дух от
целой тетеревиной выводки весьма силен и даже тупая собака горячо ищет по ее следам, но знойное время года много ей мешает: по ранним утрам и поздним вечерам сильная роса заливает чутье, а
в продолжение дня жар и духота скоро утомляют собаку, и притом пыль от иных отцветших цветков и засохших листьев бросается ей
в нос и также отбивает чутье, а потому нужна собака нестомчивая, с чутьем тонким и верхним, Не имеющая же этих качеств, разбирая бесчисленные и перепутанные нити следов, сейчас загорится и отупеет, ибо тетеревята бегают невероятно много.
— Когда тетеревята подрастут еще побольше и начнут понемногу мешаться, то уже чаще, особенно если место голо, поднимаются
целою выводкой и начинают садиться на деревья: иногда на разные, а иногда все на одно большое дерево; они садятся обыкновенно
в полдерева, на толстые сучья поближе к древесному стволу, и ложатся вдоль по сучку, протянув по нем шеи.
В позднее время года я всегда стрелял тетеревов крупной гусиной дробью и избегал
цели в зоб, от чего видел некоторую пользу.
В этих заботах проходит для них
целый день, от раннего утра до позднего вечера.
Предполагая, что не могли же все вальдшнепы улететь
в одну ночь, я бросился с хорошею собакою обыскивать все родники и ключи, которые не замерзли и не были занесены снегом и где накануне я оставил довольно вальдшнепов; но, бродя
целый день, я не нашел ни одного; только подходя уже к дому,
в корнях непроходимых кустов, около родникового болотца, подняла моя неутомимая собака вальдшнепа, которого я и убил: он оказался хворым и до последней крайности исхудалым и, вероятно, на другой бы день замерз.
В тех местах, где их водится много и где места для стоек удобны, стрельба на тяге довольно весела, особенно
целым обществом охотников.
Стреляют также зайцев (с весны,
в конце лета, когда выкосят травы, и осенью) из-под гончих собак
целым обществом охотников, и многие находят эту стрельбу очень веселою, особенно
в глубокую осень, когда все зайцы побелеют и вместе с ними может выскочить на охотника из острова красный зверь: волк или лиса.
Решительно нет ничего; но я сам, рассуждающий теперь так спокойно и благоразумно, очень помню, что
в старые годы страстно любил стрельбу
в узерк и, несмотря на беспрерывный ненастный дождь, от которого часто сырел на полке порох, несмотря на проклятые вспышки (ружья были тогда с кремнями), которые приводили меня
в отчаяние,
целые дни, правда очень короткие, от зари до зари, не пивши, не евши, мокрый до костей, десятки верст исхаживал за побелевшими зайцами… то же делали и другие.
Последнее происходит, по моему мнению, от того, что
в траве виден только верх белеющей шерсти, которую заяц, обыкновенно сжимаясь
в комок на логове, всегда приподнимает: если
целить именно
в ту крайнюю черту белизны, которая граничит с воздухом, то заряд ляжет высоко, и случается иногда (случалось и со мною), что дробь выдерет белый пух и осыплет им полукруг около логова, а заяц Убежит.
Впрочем, опытные охотники знают этот секрет, берут на
цель пониже, под самую белизну; кучным зарядом вскинет убитого зайца вверх, и
в меру, на чистом месте, промаха никогда не будет.
В долгую, мокрую, безморозную осень,
в плодородный на зайцев год, стрельба
в узерк бывает очень добычлива: мне самому случалось убивать
в одно поле до двадцати четырех зайцев… это
целый воз.