Неточные совпадения
Если и поднимешь нечаянно, то редко убьешь, потому что не ожидаешь; с доброю собакой, напротив, охотник не только знает, что вот тут, около него, скрывается дичь, но знает, какая именно дичь; поиск собаки бывает так выразителен и ясен, что она точно говорит с охотником; а
в ее страстной горячности, когда она добирается до птицы, и
в мертвой
стойке над нею — столько картинности и красоты, что все это вместе составляет одно из главных удовольствий ружейной охоты.
Следовательно, приучив сначала молодую собаку к себе, к подаванью поноски, к твердой
стойке даже над кормом, одним словом, к совершенному послушанию и исполнению своих приказаний, отдаваемых на каком угодно языке, для чего
в России прежде ломали немецкий, а теперь коверкают французский язык, — охотник может идти с своею ученицей
в поле или болото, и она, не дрессированная на парфорсе, будет находить дичь, стоять над ней, не гоняться за живою и бережно подавать убитую или раненую; все это будет делать она сначала неловко, непроворно, неискусно, но
в течение года совершенно привыкнет.
Когда мне сказали об этом, я не хотел верить и один раз, полубольной, отправился сам
в болото и, подкравшись из-за кустов, видел своими глазами, как мои собаки приискивали дупелей и бекасов, выдерживали долгую
стойку, поднимали птицу, не гоняясь за ней, и, когда бекас или дупель пересаживался, опять начинали искать… одним словом: производили охоту, как будто
в моем присутствии.
К концу июня (иногда
в половине и даже
в начале) молодые бекасы поднимаются, но летают прямо, тихо и недалеко; лежат крепко и выдерживают близкую
стойку собаки.
— Гаршнеп обыкновенно очень смирен, вылетает из-под ног у охотника или из-под носа у собаки после долгой
стойки без малейшего шума и летит, если хотите, довольно прямо, то есть не бросается то
в ту, то
в другую сторону, как бекас; но полет его как-то неверен, неровен, похож на порханье бабочки, что, вместе с малым объемом его тела, придает стрельбе гаршнепов гораздо более трудности, чем стрельбе дупелей, особенно
в ветреное время.
Даже во время замерзков, когда земля начинает покрываться первым пушистым снегом, вовсе неожиданно случалось мне находить
в самой голове родника гаршнепа, притаившегося на мерзлой земле; изумляла меня крепкая
стойка собаки на таком голом месте, где, казалось, ничто спрятаться не могло.
В то время, когда старые кулики держатся с молодыми выводками
в большой траве или хлебе, молодых стрелять из-под собаки, точно как дупельшнепов, ибо они не поднимаются высоко и не улетают очень далеко, а, пересев, сидят смирно, спрятавшись
в траве, и подпускают собаку близко, даже выдерживают
стойку.
Эти случаи, противоречащие общим их нравам, остались для меня неразрешенною загадкою. Вот еще другая странность:
в начале августа нахаживал я изредка, всегда
в выкошенных, вытолоченных или мелкотравных болотах, малого и большого рода курахтанов, которые прятались
в траве
в одиночку и, выдержав
стойку, поднимались из-под собаки, как дупели: они пропадали очень скоро.
Только
в позднюю осень позволяет он собаке делать над собой
стойку, вероятно оттого, что бывает необычайно жирен и утомляется от скорого и многого беганья, во всякое же другое время он, так же как болотная курица и луговой коростель, бежит, не останавливаясь, и нередко уходит
в такие места, что собака отыскать и поднять его не может.
В это время они не так смирны, не так близко и долго выдерживают
стойку собаки, пересаживаются далеко и летят отменно быстро.
В это время они уже весьма неохотно поднимаются с земли; летят очень тяжело и медленно и, отлетев несколько сажен, опять садятся, выдерживают долгую
стойку собаки, находясь у ней под самым рылом, так что ловчивая собака нередко ловит их на месте, а из-под ястреба [Это выражение буквально точно, но относится уже к травле перепелок ястребами.
Все мелкие сорты дроби пригодны для этой стрельбы, потому что перепелок особенно осенью, охотник может стрелять на каком угодно расстоянии: чистое поле, крепость лежки и близость взлета, к которому заблаговременно приготовиться, если собака имеет хорошую
стойку, делают охотника полным господином расстояния: он может выпускать перепелку
в меру, смотря по сорту дроби, которою заряжено его ружье.
В стрельбе тетеревят главную роль играет собака, а не искусство, не ловкость охотника; от ее чутья,
стойки и вежливости зависит весь успех.
Добрая собака, особенно с верхним чутьем, не станет долго копаться над их следами, а рыская на кругах
в недальнем расстоянии от охотника, скоро почует выводку, сделает
стойку, иногда за сто и более шагов, и поведет своего хозяина прямо к птице.
Хотя на весенних высыпках вальдшнепы не так близко подпускают собаку и
стойки может она делать только издали, но при всем том беспрестанно случается, что дальние вальдшнепы поднимаются, а ближайшие, плотно притаясь, сидят так крепко, что без собаки пройдешь мимо их; выстрелишь
в поднявшегося далеко, а сзади или сбоку поднимаются вальдшнепы
в нескольких шагах.
В тех местах, где их водится много и где места для
стоек удобны, стрельба на тяге довольно весела, особенно целым обществом охотников.
В это время вальдшнепы очень смирны, сидят крепко, подпускают охотника близко и долго выдерживают
стойку собаки: очевидно, что тут бить их весьма нетрудно, особенно потому, что вальдшнепы
в мокрую погоду, сами мокрые от дождя, на открытом месте летают тихо, как вороны: только очень плохой или слишком горячий охотник станет давать
в них промахи. подумать, что такая простая, легкая стрельба не доставит удовольствия настоящему, опытному и, разумеется, искусному стрелку, но такая охота редка, кратковременна, вообще малодобычлива, имеет особенный характер, и притом вальдшнеп такая завидная, дорогая добыча, что никогда не теряет своего высокого достоинства.
Неточные совпадения
Подвинув на середину портфель с текущими делами, он с чуть заметною улыбкой самодовольства вынул из
стойки карандаш и погрузился
в чтение вытребованного им сложного дела, относившегося до предстоящего усложнения.
Хотя час был ранний,
в общем зале трактирчика расположились три человека. У окна сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между буфетом и внутренней дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой парень, с веснушчатым, скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости
в подслеповатых глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за
стойкой посуду. На грязном полу лежал солнечный переплет окна.
По праздникам его иногда видели
в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за
стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам: «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» — на все обращения и кивки соседей.
Считая, что разговор перешел
в явное оскорбление, Меннерс пронзил угольщика взглядом и скрылся за
стойку, откуда горько осведомился:
Едва Грэй вступил
в полосу дымного света, как Меннерс, почтительно кланяясь, вышел из-за своего прикрытия. Он сразу угадал
в Грэе настоящего капитана — разряд гостей, редко им виденных. Грэй спросил рома. Накрыв стол пожелтевшей
в суете людской скатертью, Меннерс принес бутылку, лизнув предварительно языком кончик отклеившейся этикетки. Затем он вернулся за
стойку, поглядывая внимательно то на Грэя, то на тарелку, с которой отдирал ногтем что-то присохшее.