Неточные совпадения
Ефрем доброй породы, а не
то, пожалуй, я дам тебе свою Аксютку
ходить за детьми».
Конечно, я привык слышать подобные слова от Евсеича и няньки, но все странно, что я так недоверчиво обрадовался; впрочем, слава богу, что так случилось: если б я совершенно поверил,
то, кажется,
сошел бы с ума или захворал; сестрица моя начала прыгать и кричать: «Маменька приехала, маменька приехала!» Нянька Агафья, которая на этот раз была с нами одна, встревоженным голосом спросила: «Взаправду, что ли?» — «Взаправду, взаправду, уж близко, — отвечала Феклуша, — Ефрем Евсеич побежал встречать», — и сама убежала.
Когда я кончил, она выслала нас с сестрой в залу, приказав няньке, чтобы мы никуда не
ходили и сидели тихо, потому что хочет отдохнуть; но я скоро догадался, что мы высланы для
того, чтобы мать с отцом могли поговорить без нас.
Дядя, как скоро садился сам за свою картину, усаживал и меня рисовать на другом столе; но учение сначала не имело никакого успеха, потому что я беспрестанно вскакивал, чтоб посмотреть, как рисует дядя; а когда он запретил мне
сходить с места,
то я таращил свои глаза на него или влезал на стул, надеясь хоть что-нибудь увидеть.
Мать держала ее у себя в девичьей, одевала и кормила так, из сожаленья; но теперь, приставив свою горничную
ходить за сестрицей, она попробовала взять к себе княжну и сначала была ею довольна; но впоследствии не было никакой возможности ужиться с калмычкой: лукавая азиатская природа, льстивая и злая, скучливая и непостоянная, скоро до
того надоела матери, что она отослала горбушку опять в девичью и запретила нам говорить с нею, потому что точно разговоры с нею могли быть вредны для детей.
Но зато обе гостьи каждый вечер
ходили удить со мной на озеро; удить они не умели, а потому и рыбы выуживали мало; к
тому же комары так нападали на них, особенно на солнечном закате, что они бросали удочки и убегали домой; весьма неохотно, но и я, совершенно свыкшийся с комарами, должен был возвращаться также домой.
Между
тем загар мой не
проходил, и мать принялась меня чем-то лечить от него; это было мне очень досадно, и я повиновался очень неохотно.
Следующий день
прошел точно так же, как и предыдущий:
то есть днем я был спокойнее и бодрее, а к ночи опять начинал бояться.
Мать сказала ей, что если еще раз что-нибудь такое случится,
то она отошлет ее в симбирское Багрово
ходить за коровами.
Что мне было до
того, что с гор бежали ручьи, что показались проталины в саду и около церкви, что опять
прошла Белая и опять широко разлились ее воды!
Из последних слов Параши я еще более понял, как ужасно было вчерашнее прошедшее; но в
то же время я совершенно поверил, что теперь все
прошло благополучно и что маменька почти здорова.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в
том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до
того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется,
то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и
то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она
ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для
того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за
то.
Соединенными силами выгрузили они жениха и втащили на крыльцо; когда же гости вошли в лакейскую раздеваться,
то вся девичья бросилась опрометью в коридор и буфет, чтоб видеть, как жених с матерью станут
проходить через залу в гостиную.
Дворовые мальчики и девочки, несколько принаряженные, иные хоть
тем, что были в белых рубашках, почище умыты и с приглаженными волосами, — все весело бегали и начали уже катать яйца, как вдруг общее внимание привлечено было двумя какими-то пешеходами, которые,
сойдя с Кудринской горы, шли вброд по воде, прямо через затопленную урему.
Евсеич не мог надивиться, что я не гуляю как следует, не играю, не прошусь на мельницу, а все
хожу и стою на одних и
тех же местах.
Я знал, что из первых, висячих, хризалид должны были вывестись денные бабочки, а из вторых, лежачих, — ночные; но как в
то время я еще не умел
ходить за этим делом,
то превращения хризалид в бабочки у нас не было, да и быть не могло, потому что мы их беспрестанно смотрели, даже трогали, чтоб узнать, живы ли они.
Мать сначала улыбнулась, но потом строго сказала мне: «Ты виноват, что зашел туда, куда без позволения ты
ходить не должен, и в наказание за свою вину ты должен теперь солгать,
то есть утаить от своей тетушки, что был в ее амбаре, а не
то она прибьет Матрешу».
Мы по-прежнему заняли кабинет и детскую,
то есть бывшую спальню, но уже не были стеснены постоянным сиденьем в своих комнатах и стали иногда
ходить и бегать везде; вероятно, отсутствие гостей было этому причиной, но впоследствии и при гостях продолжалось
то же.
Я, конечно, и прежде знал, видел на каждом шагу, как любит меня мать; я наслышался и даже помнил, будто сквозь сон, как она
ходила за мной, когда я был маленький и такой больной, что каждую минуту ждали моей смерти; я знал, что неусыпные заботы матери спасли мне жизнь, но воспоминание и рассказы не
то, что настоящее, действительно сейчас происходящее дело.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и
ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше
того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой,
сошла она в зеленые сады, и запели ей птицы свои песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она
то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
Всякий день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни в сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а
те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а и
тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она день ото дня чаще
ходить в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему хозяину милостивому и читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
Мало ли, много ли
тому времени
прошло: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают, принимают, на колесницах без коней катают, в музыку играют и все ее повеления исполняют; и возлюбляла она своего господина милостивого, день ото дня, и видела она, что недаром он зовет ее госпожой своей и что любит он ее пуще самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не
ходя в палату беломраморную, не читая словесов огненных.
Прошло мало ли, много ли времени: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — захотелось молодой дочери купецкой, красавице писаной, увидеть своими глазами зверя лесного, чуда морского, и стала она его о
том просить и молить; долго он на
то не соглашается, испугать ее опасается, да и был он такое страшилище, что ни в сказке сказать, ни пером написать; не токмо люди, звери дикие его завсегда устрашалися и в свои берлоги разбегалися.
В
та поры, не мешкая ни минуточки, пошла она во зеленый сад дожидатися часу урочного, и когда пришли сумерки серые, опустилося за лес солнышко красное, проговорила она: «Покажись мне, мой верный друг!» И показался ей издали зверь лесной, чудо морское: он
прошел только поперек дороги и пропал в частых кустах, и не взвидела света молода дочь купецкая, красавица писаная, всплеснула руками белыми, закричала источным голосом и упала на дорогу без памяти.
И
прошло тому не мало времени: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается.