Неточные совпадения
Я иногда лежал в забытьи, в каком-то среднем состоянии между сном и обмороком; пульс почти переставал биться, дыханье
было так слабо, что прикладывали зеркало к губам моим, чтоб узнать, жив ли я; но я помню многое, что
делали со мной в то время и что говорили около меня, предполагая, что я уже ничего не вижу, не слышу и не понимаю, — что я умираю.
Заметив, что дорога мне как будто полезна, мать ездила со мной беспрестанно: то в подгородные деревушки своих братьев, то к знакомым помещикам; один раз, не знаю куда,
сделали мы большое путешествие; отец
был с нами.
Отец как-то затруднялся удовлетворить всем моим вопросам, мать помогла ему, и мне отвечали, что в Парашине половина крестьян родовых багровских, и что им хорошо известно, что когда-нибудь они
будут опять наши; что его они знают потому, что он езжал в Парашино с тетушкой, что любят его за то, что он им ничего худого не
делал, и что по нем любят мою мать и меня, а потому и знают, как нас зовут.
Возвращаясь домой, мы заехали в паровое поле, довольно заросшее зеленым осотом и козлецом, за что отец мой
сделал замечание Миронычу; но тот оправдывался дальностью полей, невозможностью гонять туда господские и крестьянские стада для толоки, и уверял, что вся эта трава подрежется сохами и больше не отрыгнет, то
есть не вырастет.
За обедом нас всегда сажали на другом конце стола, прямо против дедушки, всегда на высоких подушках; иногда он бывал весел и говорил с нами, особенно с сестрицей, которую называл козулькой; а иногда он
был такой сердитый, что ни с кем не говорил; бабушка и тетушка также молчали, и мы с сестрицей, соскучившись, начинали перешептываться между собой; но Евсеич, который всегда стоял за моим стулом, сейчас останавливал меня, шепнув мне на ухо, чтобы я молчал; то же
делала нянька Агафья с моей сестрицей.
Дядя догадался, что прока не
будет, и начал заставлять меня рисовать в другие часы; он не ошибся: в короткое время я
сделал блистательные успехи для своего возраста.
Делать нечего, я должен
был повиноваться, но между тем потихоньку я выучился писать всю азбуку, срисовывая слова с печатных книг.
Я выудил уже более двадцати рыб, из которых двух не мог вытащить без помощи Евсеича; правду сказать, он только и
делал что снимал рыбу с моей удочки, сажал ее в ведро с водой или насаживал червяков на мой крючок: своими удочками ему некогда
было заниматься, а потому он и не заметил, что одного удилища уже не
было на мостках и что какая-то рыба утащила его от нас сажен на двадцать.
Он опять потребовал меня к себе, опять
сделал мне экзамен, остался отменно доволен и подарил мне такую кучу книг, которую Евсеич едва мог донести; это
была уж маленькая библиотека.
Я видел, что моей матери все это
было неприятно и противно: она слишком хорошо знала, что ее не любили, что желали ей
сделать всякое зло.
Я предварительно напомнил ему, что не худо
было бы взять ружье с собой (что отец иногда
делал), и он взял с собой ружье.
Опасаясь худших последствий, я, хотя неохотно, повиновался и в последние дни нашего пребывания у Чичаговых еще с большим вниманием слушал рассказы старушки Мертваго, еще с большим любопытством расспрашивал Петра Иваныча, который все на свете знал, читал, видел и сам умел
делать; в дополненье к этому он
был очень весел и словоохотен.
Она говаривала в таких случаях, что гораздо меньше греха думать о том, как бы
сделать пик или репик [To
есть шестьдесят или девяносто, как теперь выражаются технически игроки.
Боже мой, да разве можно
было это
сделать!..
Я хотел
было сделать другой вопрос, но мать сказала мне...
«Ну, что теперь
делать, Сережа, на реке? — говорил он мне дорогой на мельницу, идя так скоро, что я едва
поспевал за ним.
Бабушка же и тетушка ко мне не очень благоволили, а сестрицу мою любили; они
напевали ей в уши, что она нелюбимая дочь, что мать глядит мне в глаза и
делает все, что мне угодно, что «братец — все, а она — ничего»; но все такие вредные внушения не производили никакого впечатления на любящее сердце моей сестры, и никакое чувство зависти или негодования и на одну минуту никогда не омрачали светлую доброту ее прекрасной души.
Светящиеся червячки прельщали нас своим фосфорическим блеском (о фосфорическом блеске я знал также из «Детского чтения»), мы ловили их и держали в ящиках или бумажных коробочках, положив туда разных трав и цветов; то же
делали мы со всякими червяками, у которых
было шестнадцать ножек.
Я
сделал это без всяких предварительных соображений, точно кто шепнул мне, чтоб я не говорил; но после я задумался и долго думал о своем поступке, сначала с грустью и раскаяньем, а потом успокоился и даже уверил себя, что маменька огорчилась бы словами Матреши и что мне так и должно
было поступить.
Жених
был большой охотник до голубей и, желая приласкаться к тетушкиным родным, неожиданно
сделал мне этот драгоценный подарок.
Отец приказал
сделать мне голубятню или огромную клетку, приставленную к задней стене конюшни, и обтянуть ее старой сетью; клетка находилась близехонько от переднего крыльца, и я беспрестанно к ней бегал, чтоб посмотреть — довольно ли корму у моих голубей и
есть ли вода в корытце, чтобы взглянуть на них и послушать их воркованье.
Таким образом, останавливаясь несколько раз на каждом удобном месте, поднялись мы благополучно на эту исполинскую гору [Впоследствии этот въезд понемногу срывали, и он год от году становился положе и легче; но только недавно устроили его окончательно, то
есть сделали вполне удобным, спокойным и безопасным.
Слава богу, что он
сделал нам это предложение, потому что ветер, утихнув на несколько минут, разыгрался пуще прежнего, и пуще прежнего закипела Волга, и сами перевозчики сказали, что «оно конечно, доставить можно, да
будет маленько страховито; лодка станет нырять, и, пожалуй, господа напугаются».
Если я только замолчу, то он ничего не
сделает, пожалуй, до тех самых пор, покуда вы не выйдете замуж; а как неустройство вашего состояния может помешать вашему замужству и лишить вас хорошего жениха, то я даю вам слово, что в продолжение нынешнего же года все
будет сделано.
Ну смотри же, что
будут делать».
Впрочем, и того, что я понял,
было достаточно для меня; я вывел заключение и
сделал новое открытие: крестьянин насмехался над барином, а я привык думать, что крестьяне смотрят на своих господ с благоговением и все их поступки и слова считают разумными.
Я отпущу тебя домой невредимого, награжу казной несчетною, подарю цветочик аленькой, коли дашь ты мне слово честное купецкое и запись своей руки, что пришлешь заместо себя одну из дочерей своих, хорошиих, пригожиих; я обиды ей никакой не
сделаю, а и
будет она жить у меня в чести и приволье, как сам ты жил во дворце моем.
Неточные совпадения
Купцы. Так уж
сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то
есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и
быть: просто хоть в петлю полезай.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не
было, что может все
сделать, все, все, все!
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То
есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не
будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что
делать? и на Онуфрия несешь.
Судья тоже, который только что
был пред моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это
сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
Хотели
было даже меня коллежским асессором
сделать, да, думаю, зачем.