Неточные совпадения
Я не один уже раз переправлялся через Белую, но, по тогдашнему болезненному моему состоянию и почти младенческому возрасту, ничего этого не
заметил и не почувствовал; теперь же я был поражен широкою и быстрою рекою, отлогими песчаными ее берегами и зеленою уремой
на противоположном берегу.
Все остальное время
на кормежке я был невесел и не
смел разговаривать о рыбках ни с отцом, ни с сестрицей, да и все были как будто чем-то недовольны.
После ржаных хлебов пошли яровые, начинающие уже поспевать. Отец мой, глядя
на них, часто говорил с сожалением: «Не успеют нынче убраться с хлебом до ненастья; рожь поспела поздно, а вот уже и яровые поспевают. А какие хлеба, в жизнь мою не видывал таких!» Я
заметил, что мать моя совершенно равнодушно слушала слова отца. Не понимая, как и почему, но и мне было жалко, что не успеют убраться с хлебом.
Но я
заметил, что для больших людей так сидеть неловко потому, что они должны были не опускать своих ног, а вытягивать и держать их
на воздухе, чтоб не задевать за землю; я же сидел
на роспусках почти с ногами, и трава задевала только мои башмаки.
Когда мать выглянула из окошка и увидала Багрово, я
заметил, что глаза ее наполнились слезами и
на лице выразилась грусть; хотя и прежде, вслушиваясь в разговоры отца с матерью, я догадывался, что мать не любит Багрова и что ей неприятно туда ехать, но я оставлял эти слова без понимания и даже без внимания и только в эту минуту понял, что есть какие-нибудь важные причины, которые огорчают мою мать.
Милая моя сестрица была так
смела, что я с удивлением смотрел
на нее: когда я входил в комнату, она побежала мне навстречу с радостными криками: «Маменька приехала, тятенька приехал!» — а потом с такими же восклицаниями перебегала от матери к дедушке, к отцу, к бабушке и к другим; даже вскарабкалась
на колени к дедушке.
Здоровье моей матери видимо укреплялось, и я
заметил, что к нам стало ездить гораздо больше гостей, чем прежде; впрочем, это могло мне показаться: прошлого года я был еще мал, не совсем поправился в здоровье и менее обращал внимания
на все происходившее у нас в доме.
Волков стоял за дверью, тоже почти плакал и не
смел войти, чтоб не раздражить больного; отец очень грустно смотрел
на меня, а мать — довольно было взглянуть
на ее лицо, чтоб понять, какую ночь она провела!
Евсеич отдал нас с рук
на руки Матвею Васильичу, который взял меня за руку и ввел в большую неопрятную комнату, из которой несся шум и крик, мгновенно утихнувший при нашем появлении, — комнату, всю установленную рядами столов со скамейками, каких я никогда не видывал; перед первым столом стояла, утвержденная
на каких-то подставках, большая черная четвероугольная доска; у доски стоял мальчик с обвостренным
мелом в одной руке и с грязной тряпицей в другой.
На колени!» — и мальчик, стоявший у доски, очень спокойно положил
на стол
мел и грязную тряпицу и стал
на колени позади доски, где уже стояло трое мальчиков, которых я сначала не
заметил и которые были очень веселы; когда учитель оборачивался к ним спиной, они начинали возиться и драться.
Я выудил уже более двадцати рыб, из которых двух не мог вытащить без помощи Евсеича; правду сказать, он только и делал что снимал рыбу с моей удочки, сажал ее в ведро с водой или насаживал червяков
на мой крючок: своими удочками ему некогда было заниматься, а потому он и не
заметил, что одного удилища уже не было
на мостках и что какая-то рыба утащила его от нас сажен
на двадцать.
Угомонившись от рассказов, я
заметил, что перед матерью был разведен небольшой огонь и курились две-три головешки, дым от которых прямо шел
на нее.
На другой день поутру, хорошенько выспавшись под одним пологом с милой моей сестрицей, мы встали бодры и веселы. Мать с удовольствием
заметила, что следы вчерашних уязвлений, нанесенных мне злыми комарами, почти прошли; с вечера натерли мне лицо, шею и руки каким-то составом; опухоль опала, краснота и жар уменьшились. Сестрицу же комары мало искусали, потому что она рано улеглась под наш полог.
Наконец выбрали и накидали целые груды мокрой сети, то есть стен или крыльев невода, показалась мотня, из длинной и узкой сделавшаяся широкою и круглою от множества попавшейся рыбы; наконец стало так трудно тащить по
мели, что принуждены были остановиться, из опасения, чтоб не лопнула мотня; подняв высоко верхние подборы, чтоб рыба не могла выпрыгивать, несколько человек с ведрами и ушатами бросились в воду и, хватая рыбу, битком набившуюся в мотню, как в мешок, накладывали ее в свою посуду, выбегали
на берег, вытряхивали
на землю добычу и снова бросались за нею; облегчив таким образом тягость груза, все дружно схватились за нижние и верхние подборы и с громким криком выволокли мотню
на берег.
На охоту с ружьем я не
смел уже и попроситься, хотя думал, что почему бы и мне с Суркой не поохотиться?
Я
заметил, что мать не только встревожена, но и нездорова; она положила нас к себе
на постель, ласкала, целовала, и мне показалось, что она даже плакала.
Подставили стул, я влез
на него и, раскрыв зеленый шелковый положок, увидел спящего спеленанного младенца и
заметил только, что у него
на головке черные волоски.
Мать, в самом мрачном расположении духа, сидела в углу кареты; в другом углу сидел отец; он также казался огорченным, но я
заметил, что в то же время он не мог без удовольствия смотреть
на открывшиеся перед нашими глазами камышистые пруды, зеленые рощи, деревню и дом.
Я
заметил, что мать находилась в постоянном раздражении и говорила резко, несмотря
на то, что бабушка и тетушка говорили с ней почтительно и даже робко.
Я и прежде сам
замечал большую перемену в бабушке; но особенное вниманье мое
на эту перемену обратил разговор отца с матерью, в который я вслушался, читая свою книжку.
На другом току двое крестьян веяли ворох обмолоченной гречи; ветерок далеко относил всякую дрянь и тощие, легкие зерна, а полные и тяжелые косым дождем падали
на землю; другой крестьянин
сметал метлою ухвостье и всякий сор.
А вот как: Михайла Максимыч Куролесов, через год после своей женитьбы
на двоюродной сестре моего дедушки,
заметил у него во дворне круглого сироту Пантюшку, который показался ему необыкновенно сметливым и умным; он предложил взять его к себе для обучения грамоте и для образования из него делового человека, которого мог бы мой дедушка употреблять, как поверенного, во всех соприкосновениях с земскими и уездными судами: дедушка согласился.
Я смутился еще более и сообщил мое недоумение Евсеичу; он сам попробовал посмотреть
на картину с разных сторон, сам
заметил и дивился ее странному свойству, но в заключение равнодушно сказал: «Уж так ее живописец написал, что она всякому человеку в глаза глядит».
Говела она не всегда в Великий пост, а как ей вздумается, раза по два и по три в год, не затрудняясь употребленьем скоромной пищи, если была нездорова; терпеть не могла монахов и монахинь, и никогда черный клобук или черная камилавка не
смели показываться ей
на глаза.
Мы с сестрицей катались в санях и в первый раз в жизни видели, как крестьянские и дворовые мальчики и девочки
смело катались с высокой горы от гумна
на подмороженных коньках и ледянках.
Я
заметил, что у всех невольно обращались глаза
на его тарелку.
Бугуруслан был хотя не широк, но очень быстр, глубок и омутист; вода еще была жирна, по выражению мельников, и пруд к вечеру стал наполняться, а в ночь уже пошла вода в кауз;
на другой день поутру
замолола мельница, и наш Бугуруслан сделался опять прежнею глубокою, многоводной рекой.
Мать равнодушно смотрела
на зеленые липы и березы,
на текущую вокруг нас воду; стук толчеи, шум мельницы, долетавший иногда явственно до нас, когда поднимался ветерок, по временам затихавший, казался ей однообразным и скучным; сырой запах от пруда, которого никто из нас не
замечал, находила она противным, и, посидев с час, она ушла домой, в свою душную спальню, раскаленную солнечными лучами.
Заметив гнездо какой-нибудь птички, всего чаще зорьки или горихвостки, мы всякий день ходили смотреть, как мать сидит
на яйцах; иногда, по неосторожности, мы спугивали ее с гнезда и тогда, бережно раздвинув колючие ветви барбариса или крыжовника, разглядывали, как лежат в гнезде маленькие, миленькие, пестренькие яички.
На эти веревки вывешивали для просушки и сбереженья от
моли разные платья мужские и женские, шубы, шерстяные платки, теплые одеяла, сукна и проч.
Флигель, в котором мы остановились, был точно так же прибран к приезду управляющего, как и прошлого года. Точно так же рыцарь грозно смотрел из-под забрала своего шлема с картины, висевшей в той комнате, где мы спали.
На другой картине так же лежали синие виноградные кисти в корзине, разрезанный красный арбуз с черными семечками
на блюде и наливные яблоки
на тарелке. Но я
заметил перемену в себе: картины, которые мне так понравились в первый наш приезд, показались мне не так хороши.
У меня вертелось
на уме и
на языке новое возражение в виде вопроса, но я
заметил, что мать сердится, и замолчал; мы же в это самое время приехали
на ночевку в деревню Красный Яр, в двенадцати верстах от Симбирска и в десяти от переправы через Волгу.
Неравнодушно смотрел я
на эту картину и со страхом
замечал, что ветерок, который сначала едва тянул с восхода, становился сильнее и что поверхность Волги беспрестанно меняла свой цвет, то темнела, то светлела, — и крупная рябь бесконечными полосами бороздила ее мутную воду.
Отец с матерью ни с кем в Симбирске не виделись; выкормили только лошадей да поели стерляжьей ухи, которая показалась мне лучше, чем в Никольском, потому что той я почти не ел, да и вкуса ее не
заметил: до того ли мне было!.. Часа в два мы выехали из Симбирска в Чурасово, и
на другой день около полден туда приехали.
Заметили, что с той стороны отвалила завозня, и наша проворно отчалила от пристани и пошла
на шестах вверх около берега, намереваясь взвестись как можно выше.
На нем выражалась глубокая, неутешная скорбь, и я тут же подумал, что он более любил свою мать, чем отца; хотя он очень плакал при смерти дедушки, но такой печали у него
на лице я не
замечал.
Но я с удивлением принимал ее ласки; я еще более удивился,
заметив, что голова и руки мои были чем-то обвязаны, что у меня болит грудь, затылок и икры
на ногах.
Покойница матушка верила им во всем,
на все смотрела их глазами и по слабости своей даже не
смела им противиться; вы — также; но вам простительно: если родная мать была
на стороне старших сестер, то где же вам, меньшой дочери, пойти против них? вы с малых лет привыкли верить и повиноваться им.
Когда птички привыкли к лучку, стали
смело возле него садиться и клевать зерна, Евсеич привел меня осторожно к кусту, сквозь голые ветки которого было видно все, что делается
на точке.
Я решился обратить особенное внимание
на все разговоры Евсеича с Парашей и
замечать, не смеются ли и они над нами, говоря нам в глаза разные похвалы и целуя наши ручки?..
Стала она его о том
молить и просить; да зверь лесной, чудо морское не скоро
на ее просьбу соглашается, испугать ее своим голосом опасается; упросила, умолила она своего хозяина ласкового, и не мог он ей супротивным быть, и написал он ей в последний раз
на стене беломраморной словесами огненными...
Прошло мало ли, много ли времени: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — захотелось молодой дочери купецкой, красавице писаной, увидеть своими глазами зверя лесного, чуда морского, и стала она его о том просить и
молить; долго он
на то не соглашается, испугать ее опасается, да и был он такое страшилище, что ни в сказке сказать, ни пером написать; не токмо люди, звери дикие его завсегда устрашалися и в свои берлоги разбегалися.
Не слушала таких речей молода купецка дочь, красавица писаная, и стала
молить пуще прежнего, клясться, божиться и ротитися, что никакого
на свете страшилища не испугается и что не разлюбит она своего господина милостивого, и говорит ему таковые слова: «Если ты стар человек — будь мне дедушка, если середович — будь мне дядюшка, если же молод ты — будь мне названой брат, и поколь я жива — будь мне сердечный друг».