Толпа крестьян проводила нас до крыльца господского флигеля и потом разошлась, а мужик с страшными глазами взбежал на крыльцо, отпер двери и пригласил нас войти, приговаривая: «Милости просим, батюшка Алексей Степаныч и матушка Софья Николавна!» Мы вошли во флигель; там было как будто все приготовлено для нашего приезда, но после я узнал, что тут всегда останавливался наезжавший иногда главный управитель и поверенный бабушки Куролесовой, которого отец с
матерью называли Михайлушкой, а все прочие с благоговением величали Михайлом Максимовичем, и вот причина, почему флигель всегда был прибран.
Неточные совпадения
С этих пор щенок по целым часам со мной не расставался; кормить его по нескольку раз в день сделалось моей любимой забавой; его
назвали Суркой, он сделался потом небольшой дворняжкой и жил у нас семнадцать лет, разумеется, уже не в комнате, а на дворе, сохраняя всегда необыкновенную привязанность ко мне и к моей
матери.
Тут я узнал, что дедушка приходил к нам перед обедом и, увидя, как в самом деле больна моя
мать, очень сожалел об ней и советовал ехать немедленно в Оренбург, хотя прежде, что было мне известно из разговоров отца с
матерью, он
называл эту поездку причудами и пустою тратою денег, потому что не верил докторам.
Новая тетушка совсем нас не любила, все насмехалась над нами,
называла нас городскими неженками и, сколько я мог понять, очень нехорошо говорила о моей
матери и смеялась над моим отцом.
Евсеич и нянька, которая в ожидании молодых господ (так
называли в доме моего отца и
мать) начала долее оставаться с нами, — не знали, что и делать.
Вместо Параши
мать взяла к себе для услуг горбушку Катерину, княжну, — так всегда ее
называли без всякой причины, вероятно, в шутку.
Не веря согласию моего отца и
матери, слишком хорошо зная свое несогласие, в то же время я вполне поверил, что эта бумага, которую дядя
называл купчей крепостью, лишает меня и сестры и Сергеевки; кроме мучительной скорби о таких великих потерях, я был раздражен и уязвлен до глубины сердца таким наглым обманом.
Оставшись наедине с
матерью, он говорил об этом с невеселым лицом и с озабоченным видом; тут я узнал, что
матери и прежде не нравилась эта покупка, потому что приобретаемая земля не могла скоро и без больших затруднений достаться нам во владение: она была заселена двумя деревнями припущенников, Киишками и Старым Тимкиным, которые жили, правда, по просроченным договорам, но которых свести на другие, казенные земли было очень трудно; всего же более не нравилось моей
матери то, что сами продавцы-башкирцы ссорились между собою и всякий
называл себя настоящим хозяином, а другого обманщиком.
Возвращаясь с семейных совещаний, отец рассказывал
матери, что покойный дедушка еще до нашего приезда отдал разные приказанья бабушке: назначил каждой дочери, кроме крестной
матери моей, доброй Аксиньи Степановны, по одному семейству из дворовых, а для Татьяны Степановны приказал купить сторгованную землю у башкирцев и перевести туда двадцать пять душ крестьян, которых
назвал поименно; сверх того, роздал дочерям много хлеба и всякой домашней рухляди.
Все
называли мою
мать красавицей, и точно она была лучше всех, кого я знал.
Мать лежала в постели, отец хлопотал около нее вместе с бабушкой-повитушкой (как все ее
называли), Аленой Максимовной.
Я с восторгом описывал крестьянские работы и с огорчением увидел, уже не в первый раз, что
мать слушала меня очень равнодушно, а мое желание выучиться крестьянским работам
назвала ребячьими бреднями.
Отец смеялся,
называя меня трусишкой, а
мать, которая и в бурю не боялась воды, сердилась и доказывала мне, что нет ни малейшей причины бояться.
Она благодарила за него в сильных и горячих выражениях, часто
называя мою
мать своим другом.
— Над этим — не посмеешься! — медленно проговорил хохол. Мать ткнулась лицом в подушку и беззвучно заплакала. Наутро Андрей показался матери ниже ростом и еще милее. А сын, как всегда, худ, прям и молчалив. Раньше
мать называла хохла Андрей Онисимович, а сегодня, не замечая, сказала ему:
Кудрявый же, востроглазый сынок Марьи Васильевны, которого
мать называла Булькой, стоя подле матери, не спускал глаз с Хаджи-Мурата, про которого он слышал как про необыкновенного воина.
Неточные совпадения
Левин никогда не
называл княгиню maman, как это делают зятья, и это было неприятно княгине. Но Левин, несмотря на то, что он очень любил и уважал княгиню, не мог, не осквернив чувства к своей умершей
матери,
называть ее так.
Какое они имели право говорить и плакать о ней? Некоторые из них, говоря про нас,
называли нас сиротами. Точно без них не знали, что детей, у которых нет
матери,
называют этим именем! Им, верно, нравилось, что они первые дают нам его, точно так же, как обыкновенно торопятся только что вышедшую замуж девушку в первый раз
назвать madame.
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то, что «вот уж он и очнулся». И
мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем был для их Роди, во все время болезни, этот «расторопный молодой человек», как
назвала его, в тот же вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
Сюда! за мной! скорей! скорей! // Свечей побольше, фонарей! // Где домовые? Ба! знакомые всё лица! // Дочь, Софья Павловна! страмница! // Бесстыдница! где! с кем! Ни дать ни взять она, // Как
мать ее, покойница жена. // Бывало, я с дражайшей половиной // Чуть врознь — уж где-нибудь с мужчиной! // Побойся бога, как? чем он тебя прельстил? // Сама его безумным
называла! // Нет! глупость на меня и слепота напала! // Всё это заговор, и в заговоре был // Он сам, и гости все. За что я так наказан!..
— Роль тетки, наставницы,
матери, как хотите
назовите. Кстати, знаете ли, что я прежде хорошенько не понимала вашей тесной дружбы с Аркадием Николаичем; я находила его довольно незначительным. Но теперь я его лучше узнала и убедилась, что он умен… А главное, он молод, молод… не то, что мы с вами, Евгений Васильич.