Неточные совпадения
Я приписываю мое спасение, кроме первой вышеприведенной причины,
без которой ничто совершиться не могло, — неусыпному уходу, неослабному попечению, безграничному вниманию матери
и дороге,
то есть движению
и воздуху.
Сад, впрочем, был хотя довольно велик, но не красив: кое-где ягодные кусты смородины, крыжовника
и барбариса, десятка два-три тощих яблонь, круглые цветники с ноготками, шафранами
и астрами,
и ни одного большого дерева, никакой тени; но
и этот сад доставлял нам удовольствие, особенно моей сестрице, которая не знала ни гор, ни полей, ни лесов; я же изъездил, как говорили, более пятисот верст: несмотря на мое болезненное состояние, величие красот божьего мира незаметно ложилось на детскую душу
и жило
без моего ведома в моем воображении; я не мог удовольствоваться нашим бедным городским садом
и беспрестанно рассказывал моей сестре, как человек бывалый, о разных чудесах, мною виденных; она слушала с любопытством, устремив на меня полные напряженного внимания свои прекрасные глазки, в которых в
то же время ясно выражалось: «Братец, я ничего не понимаю».
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные
и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный
и распорядительный, заботливый о господском
и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает
и потворствует своей родне
и богатым мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг,
и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в трезвом виде
и не дерется
без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя
и кожевенных заводов, потому что он в части у хозяев,
то есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя
и покупкою у башкирцев кож разного мелкого
и крупного скота; что хотя хозяевам маленько
и обидно, ну, да они богаты
и получают большие барыши.
Когда я кончил, она выслала нас с сестрой в залу, приказав няньке, чтобы мы никуда не ходили
и сидели тихо, потому что хочет отдохнуть; но я скоро догадался, что мы высланы для
того, чтобы мать с отцом могли поговорить
без нас.
Энгельгардт вздумал продолжать шутку
и на другой день, видя, что я не подхожу к нему, сказал мне: «А, трусишка! ты боишься военной службы, так вот я тебя насильно возьму…» С этих пор я уж не подходил к полковнику
без особенного приказания матери,
и то со слезами.
Видя такую мою охоту, дядя вздумал учить меня рисовать; он весьма тщательно приготовил мне оригиналы,
то есть мелкие
и большие полукружочки
и полные круги,
без тушевки
и оттушеванные, помещенные в квадратиках, заранее расчерченных, потом глазки, брови
и проч.
Чувство собственности, исключительной принадлежности чего бы
то ни было, хотя не вполне, но очень понимается дитятей
и составляет для него особенное удовольствие (по крайней мере, так было со мной), а потому
и я, будучи вовсе не скупым мальчиком, очень дорожил
тем, что Сергеевка — моя;
без этого притяжательного местоимения я никогда не называл ее.
Мать не хотела сделать никакой уступки, скрепила свое сердце
и, сказав, что я останусь
без обеда, что я останусь в углу до
тех пор, покуда не почувствую вины своей
и от искреннего сердца не попрошу Волкова простить меня, ушла обедать, потому что гости ее ожидали.
Наконец комары буквально одолели нас,
и мы с матерью ушли в свою комнату
без дверей
и окон, а как она не представляла никакой защиты,
то сели на кровать под рединный полог,
и хотя душно было сидеть под ним, но зато спокойно.
Оставшись наедине с матерью, он говорил об этом с невеселым лицом
и с озабоченным видом; тут я узнал, что матери
и прежде не нравилась эта покупка, потому что приобретаемая земля не могла скоро
и без больших затруднений достаться нам во владение: она была заселена двумя деревнями припущенников, Киишками
и Старым Тимкиным, которые жили, правда, по просроченным договорам, но которых свести на другие, казенные земли было очень трудно; всего же более не нравилось моей матери
то, что сами продавцы-башкирцы ссорились между собою
и всякий называл себя настоящим хозяином, а другого обманщиком.
У нее было множество причин; главные состояли в
том, что Багрово сыро
и вредно ее здоровью, что она в нем будет непременно хворать, а помощи получить неоткуда, потому что лекарей близко нет; что все соседи
и родные ей не нравятся, что все это люди грубые
и необразованные, с которыми ни о чем ни слова сказать нельзя, что жизнь в деревенской глуши,
без общества умных людей, ужасна, что мы сами там поглупеем.
Мать, в самом мрачном расположении духа, сидела в углу кареты; в другом углу сидел отец; он также казался огорченным, но я заметил, что в
то же время он не мог
без удовольствия смотреть на открывшиеся перед нашими глазами камышистые пруды, зеленые рощи, деревню
и дом.
Едва мать
и отец успели снять с себя дорожные шубы, как в зале раздался свежий
и громкий голос: «Да где же они? давайте их сюда!» Двери из залы растворились, мы вошли,
и я увидел высокого роста женщину, в волосах с проседью, которая с живостью протянула руки навстречу моей матери
и весело сказала: «Насилу я дождалась тебя!» Мать после мне говорила, что Прасковья Ивановна так дружески, с таким чувством ее обняла, что она
ту же минуту всею душою полюбила нашу общую благодетельницу
и без памяти обрадовалась, что может согласить благодарность с сердечною любовью.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в
том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает
и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя
и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется
и наживает большие деньги, а дворню
и лакейство до
того избаловал, что вот как они
и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов
и монахов,
и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется,
то и середи обедни из церкви уйдет; что священника
и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом,
и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает
и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для
того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна
и слышать не хотела
и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят
без куска хлеба
и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после
и вымещал бы ей за
то.
Она была справедлива в поступках, правдива в словах, строга ко всем
без разбора
и еще более к себе самой; она беспощадно обвиняла себя в самых тонких иногда уклонениях от
тех нравственных начал, которые понимала; этого мало, — она поправляла по возможности свои ошибки.
Наконец, правда
и то, что с гостями своими обходилась она слишком бесцеремонно, а иногда
и грубовато: всем говорила «ты»
и без всякой пощады высказывала в глаза все дурное, что слышала об них или что сама в них замечала.
Мать сначала улыбнулась, но потом строго сказала мне: «Ты виноват, что зашел туда, куда
без позволения ты ходить не должен,
и в наказание за свою вину ты должен теперь солгать,
то есть утаить от своей тетушки, что был в ее амбаре, а не
то она прибьет Матрешу».
Я был уверен, что
и мой отец чувствовал точно
то же, потому что лицо его, как мне казалось, стало гораздо веселее; даже сестрица моя, которая немножко боялась матери, на этот раз так же резвилась
и болтала, как иногда
без нее.
Пересыхающая во многих местах речка Берля, запруженная навозною плотиной,
без чего летом не осталось бы
и капли воды, загнившая, покрытая какой-то пеной, была очень некрасива, к
тому же берега ее были завалены целыми горами навоза, над которыми тянулись ряды крестьянских изб; кое-где торчали высокие коромыслы колодцев, но вода
и в них была мутна
и солодковата.
Когда мы взошли на первый взлобок горы, карета догнала нас; чтобы остановиться как-нибудь на косогоре
и дать вздохнуть лошадям, надобно было подтормозить оба колеса
и подложить под них камни или поленья, которыми мы запаслись:
без того карета стала бы катиться назад.
Она не пустила моего отца к Покрову в Багрово
без всякой основательной причины
и, конечно, очень в
том раскаивалась.
Она очень огорчилась, что бабушка Арина Васильевна скончалась
без нас,
и обвиняла себя за
то, что удержала моего отца, просила у него прощенья
и просила его не сокрушаться, а покориться воле божией.
Вот
и собирается
тот купец по своим торговым делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство,
и говорит он своим любезным дочерям: «Дочери мои милые, дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецкиим делам за тридевять земель, в тридевятое царство, тридесятое государство,
и мало ли, много ли времени проезжу — не ведаю,
и наказываю я вам жить
без меня честно
и смирно;
и коли вы будете жить
без меня честно
и смирно,
то привезу вам такие гостинцы, каких вы сами похочете,
и даю я вам сроку думать на три дня,
и тогда вы мне скажете, каких гостинцев вам хочется».
Сел он за стол
без сумления: напился, наелся досыта, потому что не ел сутки целые; кушанье такое, что
и сказать нельзя, —
того и гляди, что язык проглотишь, а он, по лескам
и пескам ходючи, крепко проголодался; встал он из-за стола, а поклониться некому
и сказать спасибо за хлеб за соль некому.
Всякий день ей готовы наряды новые богатые
и убранства такие, что цены им нет, ни в сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья
и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах
без коней
и упряжи, по темным лесам; а
те леса перед ней расступалися
и дорогу давали ей широкую, широкую
и гладкую,
и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром
и золотом
и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а
и самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а
и тому лесному зверю, чуду морскому; а
и стала она день ото дня чаще ходить в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему хозяину милостивому
и читать на стене его ответы
и приветы словесами огненными.
Мало ли, много ли
тому времени прошло: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают, принимают, на колесницах
без коней катают, в музыку играют
и все ее повеления исполняют;
и возлюбляла она своего господина милостивого, день ото дня,
и видела она, что недаром он зовет ее госпожой своей
и что любит он ее пуще самого себя;
и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя в палату беломраморную, не читая словесов огненных.
В
та поры, не мешкая ни минуточки, пошла она во зеленый сад дожидатися часу урочного,
и когда пришли сумерки серые, опустилося за лес солнышко красное, проговорила она: «Покажись мне, мой верный друг!»
И показался ей издали зверь лесной, чудо морское: он прошел только поперек дороги
и пропал в частых кустах,
и не взвидела света молода дочь купецкая, красавица писаная, всплеснула руками белыми, закричала источным голосом
и упала на дорогу
без памяти.
Оставайся, пока не соскучишься, а
и только я скажу тебе: ты ровно через три дня
и три ночи не воротишься,
то не будет меня на белом свете,
и умру я
тою же минутою, по
той причине, что люблю тебя больше, чем самого себя,
и жить
без тебя не могу».