Неточные совпадения
Как бы то ни было, только я начал задумываться, или, лучше сказать, переставал обращать внимание на все, меня
окружающее, переставал слышать, что
говорили другие; без участия учил свои уроки, сказывал их, слушал замечания или похвалы учителей и часто, смотря им прямо в глаза — воображал себя в милом Аксакове, в тихом родительском доме, подле любящей матери; всем казалось это простою рассеянностью.
Но все
окружающие говорят, что Андрей Титыч — умный, и он даже сам так разумно рассуждает о своем брате: «Не пускают, — говорит, — меня в театр; ту причину пригоняют, что у нас один брат помешанный от театру; а он совсем не от театру, — так, с малолетства заколотили очень»…
Неточные совпадения
Ее поведение на этих вечерах было поведением иностранки, которая, плохо понимая язык
окружающих, напряженно слушает спутанные речи и, распутывая их, не имеет времени
говорить сама.
Все прочее вылетело опять из головы: бабушкины гости, Марк, Леонтий,
окружающая идиллия — пропали из глаз. Одна Вера стояла на пьедестале, освещаемая блеском солнца и сияющая в мраморном равнодушии, повелительным жестом запрещающая ему приближаться, и он закрывал глаза перед ней, клонил голову и мысленно
говорил:
Глядя на него, слушая его, видя его деятельность, распоряжения по хозяйству, отношения к
окружающим его людям, к приказчикам, крестьянам — ко всем, кто около него был, с кем он соприкасался, с кем работал или просто
говорил, жил вместе, Райский удивлялся до наивности каким-то наружно будто противоположностям, гармонически уживавшимся в нем: мягкости речи, обращения — с твердостью, почти методическою, намерений и поступков, ненарушимой правильности взгляда, строгой справедливости — с добротой, тонкой, природной, а не выработанной гуманностью, снисхождением, — далее, смеси какого-то трогательного недоверия к своим личным качествам, робких и стыдливых сомнений в себе — с смелостью и настойчивостью в распоряжениях, работах, поступках, делах.
Тоска сжимает сердце, когда проезжаешь эти немые пустыни. Спросил бы стоящие по сторонам горы, когда они и все
окружающее их увидело свет; спросил бы что-нибудь, кого-нибудь,
поговорил хоть бы с нашим проводником, якутом; сделаешь заученный по-якутски вопрос: «Кась бироста ям?» («Сколько верст до станции?»). Он и скажет, да не поймешь, или «гра-гра» ответит («далеко»), или «чугес» («скоро, тотчас»), и опять едешь целые часы молча.
Он вспомнил, как он когда-то гордился своей прямотой, как ставил себе когда-то правилом всегда
говорить правду и действительно был правдив, и как он теперь был весь во лжи — в самой страшной лжи, во лжи, признаваемой всеми людьми,
окружающими его, правдой.