Моя младшая жена

Янка Рам, 2022

Нравы восточных семей давно изменились? Это точно не про мою! Мой отец суров и консервативен. А как разгневанный отец может наказать непокорную, опозорившую его имя дочь? Правильно. Выдать замуж. Насильно. За русского, который, оказывается, уже женат! И теперь я – младшая, никому не нужная жена незнакомого мужчины, которому меня навязали. Я – никто… – Как тебя зовут? – Ляся. Ляйсан… – Короче, Ляйсан, ты отправляешься в мой мир. Там мои правила. Ты должна эти правила усвоить. Первое – ты меня не бесишь. – Что это значит? – Никак не напоминаешь о своём наличии. Тебя нет! Поняла? Содержит нецензурную брань

Глава 7

Зверушка (Ляйсан)

В комнате дочери моего мужа и правда всё нежно-розового цвета. Только ковёр и обои цвета топлёного молока. В углу огромная кровать, сделанная чердаком, вниз с неё — пластиковая горка через полкомнаты. Под кроватью домик, завешанный тюлевыми шторами. Оттуда выглядывает морда мягкой лошадки.

Хозяйки нет.

А я так надеялась… Мне вдруг показалось на мгновение, что соседство с девочкой сделает моё пребывание в этом доме более… безопасным? И никто меня не тронет при ней. Хотя он и так обещал не трогать. Не обещал, конечно. Просто заявил, что ему это не нужно. И я благодарю Бога…

У окна столик с детскими круглыми креслами. На них сидят большие куклы. На стене напротив плазма. На другой — игровое полотно. Такое есть в комнате у моего младшего брата.

Оглядываюсь, не понимая, как мне здесь устроиться. От изнеможения колени подкашиваются. Ложусь на пушистый ковёр. На спину. На потолке едва видны глянцевые звёздочки. Они должны светиться в темноте. У меня в комнате в отцовском доме были такие же светящиеся цветы. У нас, у всех сестёр, комнаты были как у принцесс. Маленьких нас очень баловали и берегли. Чем старше — тем строже.

Вот бы стать мне тоже куклой на этом детском креслице… Не больно, не страшно, всё равно.

Мне хочется уснуть и не проснуться. Детство закончилось, всё.

Просила русского — выпросила!

Тимур… Тимур совсем не такой, как улыбчивый и ласковый Антон с его мягкими чертами лица. Тимур скуластый, глаза — как сталь! Взгляд пронзительный и требовательный. И сам суровый, раздражительный, хмурый, говорил со мной с досадой, словно я ему заранее мешаю, совсем не так, как Антон говорил. Ну и пусть. Главное, что не тронет. Нет меня!

Это тоже страшно. Бесправная, никому не нужная…

Какие правила в этом доме для меня, я не знаю. Есть ли тут другие мужчины и можно ли ходить свободно — не знаю. Можно ли мне учиться — не знаю. А завтра лекции… Спрашивать страшно. Меньше всего мне хочется вызвать его гнев. Мужчины бывают очень жестоки.

Дверь в комнату приоткрыта. Внизу крики, ругань. Зажмуриваюсь от ужаса. Мой отец никогда не кричит. Он просто наказывает. Нас — девочек — изоляцией и тяжёлой работой по дому. А ещё постоянно висящей угрозой отослать на родину. Но у нас в доме женщин никогда не били. Я первая выпросила…

От повышенного гневного голоса Тимура я впадаю в оцепенение. Мне кажется, что в итоге он может сорваться на мне. Отец, когда гневался на братьев, часто наказывал и нас, девочек, если попадали под горячую руку.

Родители его здесь живут? Не представил… У нас так не бывает.

Что его отец обо мне скажет? Как мать примет? А ещё жена эта старшая…

Прислушиваюсь. Ругаются!

— Ты будешь, Алла, так со мной разговаривать — вылетишь отсюда, ясно?

Алла, значит…

И я представляю, что будет, если вылечу отсюда я. Куда я пойду? В отцовский дом — вряд ли примут.

Некоторые девочки с курса живут в общежитии. Но там творится такое… Рука отца не дрогнет придушить меня, если узнает, что в общежитии живу. Для него общежитие и публичный дом — одно и то же.

— Она просто будет здесь жить! И всё! Какие проблемы?!

— Ты привёл к нам домой какую-то тёлку! Я должна жить с ней под одной крышей??

— Какую тёлку? Она девчонка ещё. Считай, я просто её опекун на несколько лет.

— На молоденьких потянуло?

— Ты больная, что ли?

— Где она?! — голоса приближаются.

— В детской она.

— Чёртов извращенец!

Как грубо с мужем говорит. Ужас!

— А ну-ка, стоять! Ты туда не пойдёшь!

Закрываю уши ладонями. Хоть бы они обо мне забыли на сегодня!

Сказал — снять никаб. Лучше слушаться. Женщина послушная — мужчина великодушный.

Зеркал в комнате нет. Но есть дверь с матовым стеклом. В моей комнате в отцовском доме за такой была ванная комната. И я иду туда — переодеться, умыться, привести себя в порядок.

От голода тошнит и кружится голова. Я могу готовить здесь?… Или нельзя? Как и когда здесь кушают?

Долго умываюсь ледяной водой. Распускаю волосы. Решаюсь переодеться в домашнее платье. В хареме, на женской половине дома, можно носить платья с открытыми руками и шеей. У меня именно такое. У русских нет харема. Мужчины и женщины вместе живут, вместе едят… Наверное, здесь неважно, закрыты шея и руки или нет. У нас и на учёбу девочки в открытом ходят. Но чувствую себя очень неловко. Одно дело на других с оголённым телом смотреть, другое — самой так ходить.

Раньше мне хотелось… чтобы открыто, смело. А сейчас хочется, чтобы меня никто не видел, не замечал.

Прикрываю дверь в свою комнату, чтобы не слышать их перепалку. «Тимур не слишком строгий», — делаю я вывод. Иначе давно бы наказал эту крикливую жену. Но лучше не искать границ его терпения. Может, он к ней так терпим, потому что беременная. Наверняка.

Время идёт медленно. Я сижу одна на мягком ковре не первый час. Допиваю воду, что дал мне муж. Мне очень тревожно…

Хочется отвлечься, но в шкафу только детские книжки. Как включается здесь телевизор, я не знаю. Пульта нет. Мой телефон забрал отец. Планшет дочери Тимура остался в машине.

Достаю учебник по анатомии, листаю странички, пытаясь учить. Скоро экзамены. А вдруг разрешит учиться?

Наверное, в какой-то момент меня отключает. И снится мне всякий ужас. Снится Антон. И его поцелуй, от которого сводит живот, и кровь бросается в лицо, словно ошпаривая. И отец моего бывшего жениха. Я тону в стыде и позоре, вдруг оказываясь голой там, у фонтана. На меня все смотрят с отвращением. Снится пощёчина отца… И опять Антон. Он превращается в Тимура.

Сквозь сон слышу чуть приглушённые женские голоса. Этой Аллы и ещё один, незнакомый.

— Девку привёз! Жена, представляешь? Пять лет из него свадьбу выскребаю — хрен! Тут за пять минут женился!

— Арабка, что ли?

— Да! Дикарку восточную. Турчанку, иранку… Точно и сам не знает. Приданое к «Жемчужине». Говорит — и не видел её. В парандже. Двух слов связать не может.

— Ой, Алла, ты в Турции была? Они же все неряшливые, толстые, волосатые, запущенные… Что ты вспенилась? Нужна она ему! Он же всегда на блондинок западал.

— Наверное, страшная, да, раз ему, не показав, всунули. Или, может, больная какая.

— А где она?

— Сказал — здесь, в детской.

— Пойдём посмотрим?

— Запретил заходить.

— Ой, — скептически.

— Злой — капец! Чуть что — собирай вещи. С бизнесом у него не гладко. Ещё и брат его — бестолочь, торчок!.. Тачку мою сегодня до техосмотра не довёз, разбил.

— А сам-то Тимур где?

— Улетел по делам часа два как…

— Давай зайдём! Он и не узнает. Посмотрим, что за зверушка.

Растерянно приподнимаюсь, упираясь ладонями в пол. Тяжёлые волосы рассыпаются по плечам. От обиды и возмущения перехватывает дыхание. Поднимаю глаза на дверь. Она открывается. В лицо мне бьёт полоска яркого света.

Встречаюсь взглядом с женщинами. Блондинка с волнистыми волосами по плечи. И рыжеволосая, с длинными. Обе — лет на десять старше. Такие… надменные!

Застыв, ошарашенно смотрят на меня.

— Что-то я не поняла… — шарит по стене ладонью блондинка.

Судя по голосу, Алла.

Щелчок. Свет в комнате загорается. Я чувствую себя неловко и униженно, глядя на них снизу вверх. Ещё и яркий свет слепит.

— Ох-ре-неть… — открывает рот рыжая.

Мои щёки вспыхивают. Сами вы — зверушки больные! Прикусываю язык, чтобы не говорить в ответ грубости. Нет у меня здесь такого права!

Молчаливое противостояние взглядами. Вспоминаю их разговор и, не удержавшись, выпаливаю:

— Тимур сказал: вам сюда не заходить!

— Смотри-ка ты! — с ненавистью выплёвывает Алла. — И слова отлично вяжет! Огрызается! Молча вздёргиваю подбородок. Кровь кипит. Кусаю губы…

Муж сказал — она старшая. Я должна почитать. Но я этого не умею. У отца была одна жена — мама. В нашем доме других не было. А среди сестёр я старшая. И никто из женщин меня никогда не унижал.

— Мда… — тянет саркастически рыжая. — Вот тебе и зверушка.

От гнева, обиды и беспомощности на глаза наворачиваются слёзы.

— Я не понял! — рявкает где-то сзади Тимур.

Не вижу его, только слышу. И вся моя спесь тут же испаряется. Словно тяжёлый шар падает вниз живота от страха. Да и женщины мгновенно осаживаются.

— Зоопарк, что ли? С первого раза не понимаешь?

— Гаранин… Ты!.. — разворачиваясь, шипит на него Алла. — Ты издеваешься?! Ты что там плёл про опеку? Ты думал, я её не увижу?!

— Исчезли, — тяжелеет его голос. — Второй раз повторять не буду.

Алла с грохотом захлопывает мою дверь.

Обнимаю себя за колени, глядя в пустоту. Слёзы текут… Как я буду здесь жить?