Её (мой) ребенок

Янка Рам

Глава 4 — Алёнка

Сижу в тачке возле детского сада.

У Марьяны ребенок…

От этого мне душно и больно. Словно она до сих пор чем-то обязана мне. Точнее — обязана быть такой же одинокой и сожалеть, что у нас не вышло. А она изменила, забеременела, посмела родить и быть счастливой. С другим мужчиной и его ребенком.

И я понимаю, что это инфантильно и эгоистично. Глупо!

Но сижу, мля, агонизирую и рвусь… Мне больно от того, что у неё семья. Даже думать больно. А столкнуться лицом к лицу с её счастьем, в котором мне нет места, вообще невыносимо!

И надо бы не лезть в это. И может быть, я бы и не полез. Если бы не чувствовал, что происходит какой-то трешак. Потому что, я могу смешивать её с любой грязью, чтобы хоть немного оправдать то, что она ушла от меня и то, что я не стал это никак исправлять. Но заподозрить её в том, что она могла забить на ребенка на сутки не могу. Это невозможно. А значит, с ней что-то случилось. Очень плохое.

И холодное скользкое чувство ужаса в животе перекрывает ревность и обиду.

Я стягиваю с соседнего сиденья мягкую игрушку. Это ее дочке. Я хочу ей сказать, что найду маму. Страшно представить, как такое может пережить ребенок. Помню, меня как-то забрали из садика ближе к полуночи, вместо положенных семи. И это до сих пор одно из самых стрёмных моих переживаний за всю жизнь.

Перед тем, как зайти в садик звоню Медведю.

— Есть новости?

— Работаем. В моргах точно нет.

— Слава богу… — выдыхаю я.

— У наших нет тоже. По адресу наряд заехал. В квартире никого.

— Будут новости — звони сразу, — прошу я, хотя и так понимаю, что позвонит.

— Конечно.

— А! Еще… помнишь ту тачку, у ресторана.

— Ну.

— Пробей кто хозяин, и где он сейчас. Это была она там… с ним. Сейчас я уверен. Номер скину.

Я запомнил его, да.

Засовывая под мышку большую мягкую куклу прохожу внутрь. Показываю охраннику корочки. Но он и так знает меня. Недавно мы здесь работали с попыткой похищения ребенка.

Захожу в группу к сестре. Уже поздно и детей почти нет. Она сегодня в ночную смену. Прохожу мимо детских кабинок с разными рисунками и фотками детей в вырезанных цветочках.

Заглядываю в игровой зал. За столиком два пацана играют в конструктор. И у окна спиной ко мне сидит девочка. Светловолосая… Волосы растрёпаны.

Это, наверное, она.

На меня опять накатывает. Ребенок у неё… Она обнимает его, целует и говорит, что любит. Это естественно и это правильно. Тогда отчего мне так плохо от этого?

— Лен… — тихо зову я.

— Лёва!

— Я пройду?

— Разуйся и куртку сними.

Делаю несколько шагов по ковру, не сводя глаз с девчонки.

— Как её зовут?

— Алёнка, — заговорщицки.

— Сильно переживает?

— Сильно… молчит. От еды отказывается. Волосы не дает заплетать. Она вообще всегда девочка непростая. С характером. А тут…

— А отец её где?

— Директриса наша сказала: в документах написано, что забирать может только мать. Мы Алёнку второй раз оставляем, но у неё путёвка без ночного пребывания, оно не оплачено. То есть, завтра директор передаст её соц службе, если вечером не заберут. И… там уже детский приёмник или куда там, — грустно вздыхает она.

Протягиваю ей купюру.

— Оплати ей ночное пребывание. Пусть лучше с тобой будет здесь. Попробуем отца найти. Копию свидетельства о рождении мне раздобудь. Я поговорю с девочкой?

— Ты только сильнее её не расстраивай, ладно? Она думает, что мама задерживается на работе.

Киваю.

Внутренне собравшись, подхожу к ней ближе. Руки трясутся и хочется курить. Но не здесь же…

— Алёнка…

Вздрогнув, на мгновение оборачивается, поднимая на меня глаза. Светло-голубые, с темной серой каемкой, придающей особую глубину взгляду. Как у Кошки.

Девочка отворачивается. Из-за этих глаз не разглядел лица, но мне кажется оно очень знакомым. Словно я видел его сотню раз. Но кроме глаз и цвета волос никакого сходства с Марьяной.

И всё же…

Растерянно присаживаюсь рядом с ней.

— Это тебе… — с трудом совладаю с голосом от волнения.

Искоса бросает настороженный взгляд на куклу.

— Меня зовут Лев. Поможешь мне немного? Держи…

Всовываю ей в руки игрушку.

— Алёнка… Расскажи мне про папу. Как его зовут? Где он работает? Ты что-нибудь знаешь?

— Папа — в Африке. Он львов… дре-сси-рует, — старательно выговаривает она.

— Ого… Ясно, — поджимаю я губы. Да уж. Тогда вряд ли я его отыщу.

Львов дрессирует?… Это ты мне назло, Кошкина?! Совсем без башни?..

— А вы с мамой живёте вдвоем, пока папа в Африке?

Отрицательно качает головой. Потом мгновение подумав — положительно.

Неожиданно разворачивается ко мне. И я опять плыву от этих знакомых глаз. Только, в отличие от Кошкиной к этим глазам у меня ни одной претензии нет. Мне просто жаль, что малышка переживает.

— Ты"полиция"? — притрагивается к моему кителю.

— Да.

— Я хотела позвонить в полицию.

— Зачем?

— Чтобы маму искали!

— Мама задерживается на работе, — повторяю я официальную версию.

— Врёте вы все… Мама потерялась.

Молчу, не зная, что сказать.

— Найди мою маму.

— Найду, — просаживается мой голос.

Достаёт из кармана сложенную в несколько раз бумажку. Там что-то нарисовано карандашами.

— Это маме…

— Передать?

Кивает.

— Хорошо. Обязательно.

— А когда найдешь?

— Ох… Ты главное ешь, давай. Представляешь, как мама расстроится, если узнает, что ты не ешь?

— Не буду… — отворачивается. Кукла падает из рук на пол.

Упрямая… в Марьяну.

Потрепав её по голове с тяжёлым сердцем отхожу.

— Ну? — пытливо смотрит на меня Лена.

Она не знакома с Марьяной. Жила тогда с родителями в другом городе, и я не успел познакомить. Не знает и сейчас, что она моя бывшая.

— Что — "ну"?

— Ты что — ничего не заметил? — цокает она языком, закатывая глаза.

— А что я должен был заметить?

— Окей… — подозрительно.