Один день диверсанта

Я. Немой, 2020

Недалёкое будущее, Украина после референдума находится в составе России. Северный русский город Декабрьск, Исправительный центр для оппозиционных элементов, осуждённых за подрывную деятельность на территории Республики Украина Российской Федерации. В этой истории описан один день исправленца Гозберга Солохона Абрамовича, «бывшего» диверсанта, осуждённого за террористические преступления. Прежний опыт, философия и воспоминания главного героя заставляют его задуматься о жизни, но он не в силах снять шоры с глаз. Заблудшему диверсанту всегда необходим враг и свои, как и раньше, тоже стали чужими.

Глава 2. 07 часов 00 минут

Гозберг торопился в столовую, так как нужно было успеть приложить руку к сканеру и пикнуть браслетом, чтобы не было нарушения правил внутреннего распорядка. Как опоздавший, он прошмыгнул через толпу и недовольное бурчание исправленцев, отметился ладонью на сканере при входе, пиликнул браслетом и зашёл в столовую.

Его отряд уже сидел за столами и неторопливо ел. Дневальные столовой разносили на разносах чашки с едой и аккуратно расставляли их на столы. Гозберг снял верхнюю одежду в гардеробе и не торопясь пошёл к своему отряду, поглядывая по сторонам на исправленцев и видеокамеры на потолке.

Он очень любил жаренные колбаски, которыми сегодня кормили. Проходя мимо уже накрытых столов, он незаметно, по одной, быстро «брал» колбаски из чашек и складывал их в карман куртки, в котором был, уже заранее приготовленный, полиэтиленовый пакетик. В общем, пока он шёл к своему столу, в кармане оказалось восемь колбасок. Неплохо, значит руки ещё всё помнят, значит не деградирую. Гозберг сел за стол и начал завтракать.

В столовой, как обычно, была жара, многие снимают куртки и сидят в футболках, администрация это разрешает, так как народ в исправительном центре разный и многонациональный, от субтропиков до крайнего севера. А кто-то, наоборот, принимает пищу в верхней одежде и таких администрация наказывает, так как это всё-таки не культурно.

Соответственно все едят по-разному, манеры завтракать разняться примерно от людоедов из Новой Зеландии до лордов из Лондона. В общем за одним столом кушают «какие вкусные мозги» и «ваша овсянка, сэр». Одни сплёвывают на пол, другие пользуются салфетками. Гозберг к этому давно привык и на такое разнообразие не обращал уже никакого внимания.

— О, а я думал тебя в изолятор посадили, хотел твой завтрак съесть. — удивлённо сказал Черноволин.

— Отпустили, сначала избили, а потом сказали, что если бы не годовой план строительства, то точно бы посадили в изолятор, но сейчас на счету каждый исправленец, каждая пара рук в дефиците, да и нарушение у меня несерьёзное было.

— Я так и подумал, поэтому стерёг твой завтрак, а то охотников на чужое в столовой много, мужики говорят, что опять крыса завелась, садятся за стол, а их кто-то уже опередил, то сосиски одной не хватает, то булочки нет.

— Ловить надо это козла да «тёмную» ему в отряде делать, чтобы неповадно было на чужой паёк зариться. — серьёзно сказал Гозберг, хотя знал, что Черноволин может за полминуты, до окончания приёма пищи, сожрать три таких порции случайно опоздавших исправленцев.

Сегодня кормили гороховым супом с копчёным мясом, гречневой кашей с двумя жареными колбасками, винегретом, клюквенным морсом и тремя кусочками хлеба. Гозберг посмотрел на часы, убедился, что времени ещё достаточно, и начал неторопливо есть. После такого мороза он смаковал горячую пищу, ел её медленно и с наслаждением.

Он незаметно косился по сторонам, выискивая ещё куски хлеба для своих карманных колбасок, а заодно смотрел на их недовольных владельцев. Гозберг любил эти полчаса во время приёма пищи, можно было подумать о чём-то своём, помечтать, расслабиться, никто тебя не торопит.

За столом все поели и пошли на выход. Гозберг посмотрел по сторонам и достал из кармана растворимый кофе в плёнке из-под пачки сигарет. Он его насыпал прямо себе в рот, примерно около трёх столовых ложек, и запил морсом. Потом достал из другого кармана ампулу с йодом, накапал несколько капель на кусок хлеба, съел и опять запил морсом.

Гозберг был намерен сегодня заболеть, и температуру необходимо было поднять любым, доступным, способом. Можно конечно было съесть грифель карандаша, но для исправительного центра он имел очень дорогую цену, и в эквиваленте денег, и в эквиваленте продолжительности суток в изоляторе.

Гозберг предпочитал только йод и кофе, в отличии от наркоманов, которые капают обычный канцелярский клей себе в нос и таким образом пытаются закосить от работы. Но Гозберг хорошо знал местных врачей, у которых на такие детские наркоманские уловки отличный нюх, а вот йод и кофе в желудке уже не унюхать. Гозберг встал, оделся и пошёл в медсанчасть.

На улице всё также было ещё темно, только прожектора направо и налево разрезали исправительный центр. Гозберг, даже не глядя на часы, знал, что скоро начнётся развод на работу. В исправительном центре много примет по которым можно определять который сейчас час, вплоть до минуты.

Третий отряд, который не работает за пределами исправительного центра, идёт навстречу в столовую. Старый библиотекарь идёт в свою электронную библиотеку центра, он, как всегда, радеет за проведение культурно-массовых мероприятий и каждый месяц устраивает день книги, естественно электронной. Шнырь заведующего столовой Сахаровича бежит с пакетом в дежурную часть, жратву младшим инспекторам отдела режима опять потащил, чтобы не крепили исправленцев, работающих в столовой.

Прапорщик Алексеев опять идёт по обходу, о, надо от него спрятаться, а то оформит за передвижение вне строя. Как Гозберг, второй раз за день, от него под оперативной легендой уйдёт? Исправленцы вокруг, сольют, как пить дать, что отпустил. Гозберг забежал за угол трёхэтажки и стал ждать, когда Алексеев пройдёт мимо.

Гозберг знал, что Алексеев принципиальный, он хоть и с операми вместе работает на одно дело, но свою режимную работу чётко знает. Он нарушителя никогда не пропустит и при возможности любого в изолятор посадит. Некоторые даже не обращают внимания на исправленцев, как будто слепые, но не Алексеев, от того его все и боятся. Для него правила внутреннего распорядка исправительного центра — это святое.

Гозберг подошёл к медсанчасти и вспомнил, что Эстонец из третьей локалки обещал ему триста граммов кубинского табака. Он вчера посылку получил, вот и начал продавать табак своим близким. Так, сейчас к нему пойти или потом? Дадут больничный или нет? Если дадут, то сразу пойду к Эстонцу, а если не дадут, то тогда я не успею к нему по-тихому сбегать, так как надо будет ещё и на развод успеть.

Эх, табак у Эстонца очень хороший, крепкий, чёрный, со вкусом чернослива. Гозберг закрутился на крыльце медсанчасти, но решил оставить Эстонца на вечер, так как за прилюдное опоздание на работу, его уже точно никто не отмажет от изолятора.

В медсанчасти, как всегда, чистота и порядок, всё что здесь может быть, всё абсолютно белое. Гозберг, как мог, вытер свои ботинки, сдал верхнюю одежду в гардероб, одел бахилы, чтобы не замарать пол и не получить лишнее замечание от медицинского персонала, и пошёл к дежурному врачу. Народу в медсанчасти мало, пара исправленцев сидят ждут, судя по их лицам наверно такие же «больные», как и Гозберг. Он присел на диванчик и стал ждать своей очереди.

В медсанчасти была тишина. Гозберг рассматривал стены, потолок, большие настенные часы со стрелками, ослепляющие длинные лампы дневного света и плакаты про охрану своего здоровья. Потом он начал изучать свою одежду, суточную небритость и одну зазубрину на ногте. Эх, хорошо, сидишь и ничего не делаешь, завтра выходной и баня по графику. Кстати, надо сразу к парикмахеру зайти, а то за две недели оброс уже, хоть тут красоваться и не перед кем, но чистоплотность никто не отменял.

Потом Гозберг вспомнил референдум на Украине и того дебильного врача, который у него вытащил из задницы осколок от фугаса и отправил дальше воевать с Россией. Вот тварь, а мог бы дать отлежаться неделю, а только потом в бой отправить, козёл он в общем. Да-а, дела, он тогда вообще всех раненых воевать отправлял, перебинтует, обезболивающее вколет и в окопы. А куда им? Конечно, половина оппозиционеров в плен сдались. Медицинской помощи нет, патронов нет, поддержки западной нет. А может этот врач вообще на Москву работал?

Эх, сейчас бы две, три недели просто бы полежать в больнице и от работы отдохнуть, от которой кони дохнут. Три раза в день куриный бульон хлебать да кашу молочную есть, блин, как я забыл, у меня же в кармане ещё восемь жареных колбасок…

— Следующий. — громко сказали из кабинета.

Гозберг оглянулся и понял, что эти двое исправленцев уже ушли и наступила его очередь. Он зашёл в кабинет, где находился дежурный врач Колистратов Александр Александрович. Он сидел за белым столом в новом чистеньком белом халате, шарлотке и что-то печатал на компьютере.

— Здравствуйте гражданин начальник, исправленец Гозберг.

— На что жалуетесь Гозберг?

— Александр Александрович я наверно заболел, ломит во всём теле, голова кружится и как-то в груди болит, второй день себя неважно чувствую.

— Ну что же, посмотрим, на кушетку присаживайтесь. — сказал Колистратов, достал из шкафчика ватную салфетку и медицинский пирометр. — Лоб протрите и не двигайтесь.

Гозберг сел на кушетку, протёр лоб салфеткой и неподвижно замер. Колистратов включил пирометр, поднёс его на расстояние около пяти сантиметров ко лбу Гозберга и стал ждать. Через минуту пирометр запищал.

— Тридцать шесть и восемь. — сказал Колистратов, глядя на пирометр. — Рот откройте.

Гозберг открыл рот и высунул язык, эх, подумал он, надо было на подъёме съесть кофе и выпить йод, мало времени прошло, не успела ещё обманка сработать.

— Тут тоже всё нормально, раздевайтесь до пояса.

Гозберг разделся, Колистратов его послушал, но тревожащих симптомов не обнаружил. Потом он померил давление, но оно Гозберга тоже подвело, так как было оно как у космонавта.

— Гозберг, Вы приходите вечером после работы, сейчас я освобождение дать не могу, так как Вы совершенно здоровы, а почему вчера вечером не пришли?

— Так, это, Александр Александрович, я же думал, что пройдёт, мне же на работу надо ходить, сами знаете, что план годовой на носу, а оно не прошло.

— Гозберг, Вы абсолютно здоровы, ещё жалобы есть?

— Никак нет, разрешите идти гражданин начальник?

— Идите и не болейте. — ответил Колистратов, так как очень хорошо знал таких любителей упасть на крест.

Гозберг вышел от Колистратова и прямиком направился в туалет медсанчасти. Он закрылся в кабинке и начал есть колбаски, которые ему теперь некуда было девать, да и восемь штук он скрысил не от жадности, а потому что с детства клептоман. Гозберг кое как доел седьмую, а восьмую разломал и выкинул в унитаз, потому что обожрался. Сквозь окна в туалете он услышал сирену — до вывода на работу оставалось десять минут. Он глубоко и тяжко вздохнул, а потом вышел из медсанчасти. Откосить от работы не получилось, тут северянин южанина не поймёт.