Всё не так, ребята!.. Рассказы о себе, любимом. И не только…

Юрий Кубанин

Отдельные произведения ранее публиковались в книге «Мой бессмертный полк». Книга о взрослении – биологическом, ментальном, гражданском… И хотя жизнь оказывается скупой на выдумки старухой, каждому из нас его судьба представляется единственной и неповторимой. Быть может, так оно и есть.

Система Станиславского

Детство в пору постижения мира взрослых — непростое занятие. Кто процесс помнит, думаю, согласятся.

Костику шёл десятый, жил он с матерью в довольно большом селе Краснокумском, по сути — окраинном районе провинциального южного городка Георгиевска. Мать работала врачом скорой помощи. Костику, из-за её суточных дежурств, нередко приходилось оставаться «на хозяйстве» одному, так что рос он вполне самостоятельным. После школы делал дома уроки, обедал, разогрев на дровяной печке приготовленную матерью еду, и шёл к дружку и однокласснику Толику Иванову. Набивали за пазухи картошки для запекания в костре, совали в карманы рыболовные снасти, выгоняли из хлева корову Зорьку и отправлялись на дальний выпас за речкой Подкумком, где и пропадали до поздних сумерек. Поэтому в приключениях Тома Сойера с Гекльберри Финном, когда книжка попала в руки, Костика мало что впечатлило. Кроме, конечно, романтической истории с Бекки. С последующим долгим сожалением, что в глиняном карьере поблизости от Краснокумки нет даже завалящих пещер. Чтобы заманить в них на экскурсию Таньку Пищухину, со всеми вытекающими героическими последствиями…

Сейчас покажется удивительным, но в то время на всё село приходилось два телевизора. Кино в неотапливаемый клуб со струганными лавками без спинок завозили от случая к случаю, согласно запойному циклу местного киномеханика, о чём детвора не ведала, а взрослые об этой причинно-следственной связи благоразумно до поры умалчивали. Можно было, конечно, съездить на автобусе в городской кинотеатр. Неблизкий свет, к тому же, один фильм порой «крутился» там неделями. Такой вот культурный пласт истории малой родины.

И тут в город приехал с гастролями краевой драматический театр. Мать сочла случай подходящим для знакомства Костика с Мельпоменой, не пожалела денег, взяла билеты в первых рядах партера. До этого он бывал только на кукольных спектаклях. Нравилось, конечно, а кому не нравилось!? Знал Костик и о театре с настоящими актёрами, как не знать, но видеть «вживую» ещё не доводилось.

Нужно сказать, что во время каникул мать нередко брала Костика с собой на смену, покататься до вечера на карете скорой помощи. Но вовсе не для развлечения, и не для того, чтобы держать его «под колпаком». Считала, будет лучше, если с розовыми очками детства он будет расставаться под её присмотром. Чтобы открывал неприглядные стороны жизни с должными комментариями. Повидал Костик в салоне «скорой» и гипертонические кризы, и сердечные приступы, и травмы, и мужичков, пускающих кровавые пузыри после поножовщины. Проникся могуществом, в лице мамы, медицины. Всех она спасала или, в крайнем случае, довозила живыми до больницы.

Итак, театр. Давали «Маскарад» М.Ю.Лермонтова. Воображение у Костика было на зависть. Хотя поначалу его больше занимали костюмы. Какой же мальчишка останется равнодушным к ярким мундирам, саблям на перевязях, ментикам, шпорам на щегольских гусарских сапожках? Но постепенно, благодаря системе Станиславского, блистательно усвоенной актёрами труппы, Костик с головой погрузился в канву сценического действа.

Фабула драмы, вспомним, проста: сибарит и картёжник Арбенин жутко ревнует молодую жену Нину, чему способствуют интриги света. В конце концов, он приходит к тому же выводу, что и его шекспировский предшественник — мавр Отелло: легче потерять, чем сомневаться. (О чём Костик по недостаче лет и малой литературной образованности ещё не знал). Выход из тупика душевных терзаний, найденный Арбениным, тоже не поражает новизной. Супругу, якобы бросившую тень на репутацию семьи, решено отравить.

Когда Арбенин, стоя у рампы, поделился преступным замыслом с залом, Костик не сильно обеспокоился. Мало ли. В сердцах чего не скажешь?! Он сам сколько раз, при свидетелях, грозился Венику — Веньке Горелову — накостылять за пакости на переменках. И что? Накостылял?

Но когда на виду у всех, при большом стечении публики в зале и на сцене, Арбенин всыпал яд в мороженое для Нины, Костик заёрзал. Исподтишка глянул на маму, стал озираться в зал. Неужели никто не замечает?

Мать догадалась.

— Сиди, не вертись, — шепнула она, — это всё понарошку.

То есть как это понарошку? Только что разыгралась история с утерянным браслетом, давшая повод Арбенину решиться на убийство. И ничего не понарошку…

Нина съела мороженое, Арбенины приехали после бала домой.

Костик выпрямился в кресле столбиком, как суслик в степи, весь обратившись в слух.

Нина к Арбенину:

Я, кажется, больна,

И голова в огне — поди сюда поближе,

Дай руку — чувствуешь, как вся горит она?

………………………………………………….

О, сжалься! пламень разлился

В моей груди, я умираю…

Костик не выдержал.

— Мама, тёте плохо! А ты говорила — понарошку!.. — вполголоса, как ему казалось, произнёс он.

В тишине зала прошелестел смешок. Актрисе на сцене на секунду полегчало. Она даже приподняла поникшую, было, голову, дабы узреть наивно сострадающую душу. Арбенин смешался в реплике.

Но «шоу маст гоу он». Нина вновь схватилась за грудь, борющуюся с предсмертной одышкой.

Арбенин (подходит и целует её)

Да, ты умрешь — и я останусь тут

Один, один… года пройдут,

Умру — и буду все один! Ужасно!

Но ты! не бойся: мир прекрасный

Тебе откроется, и ангелы возьмут

Тебя в небесный свой приют…

И вот кульминация злодейства.

Нина

(вырывается и вскакивает)

Сюда, сюда, на помощь!.. умираю —

Яд, яд — не слышат… понимаю,

Ты осторожен… никого… нейдут…

Но помни! есть небесный суд,

И я тебя, убийца, проклинаю.

(Не добежав до двери, упадает без чувств)

— Мама! — теперь уже требовательно зазвенел голос Костика. — Тёте же плохо! Что же ты сидишь? Ты же врач!

«Бездыханное» тело Нины, упавшее на авансцене согласно ремарке Михаила Юрьевича — «без чувств», повернулось на бок. Спиной к зрителям. И зримо затряслось. Судя по придушенным звукам, в агонии несчастная жертва зажимала себе рот.

Арбенин со стиснутыми скулами искал себе места, позабыв про финальный монолог мизансцены: «Проклятие! Что пользы проклинать? Я проклят богом».

Из-за кулис повысовывались головы свободных от игры актёров и стали вглядываться в сумрак зала…

Когда под шум аплодисментов труппа принимала цветы и выходила на поклоны, ожившая Нина послала в зал персональный воздушный поцелуй. С улыбкой.

А подлец Арбенин в полупоклоне приложил правую руку к сердцу и затем показал ею всем на Костика…

Мама потом сказала, что то, что за этим последовало, называется овацией.

Вот такая это коварная штука — система Станиславского. Будь она неладна.

Цитаты приведены в пунктуации М.Ю.Лермонтова