Выбор

Юлия Яковлева

Эта повесть расскажет о разных людях: семье, сражающейся с неизлечимой болезнью ребенка; избалованном парне, принесшем много горя чужим и своим близким; о человеке, прошедшем войну и потерявшем семью и молодой паре, запутавшейся в сетях лжи и всепожирающей страсти. Они все сойдутся в одном месте – на Горе мертвецов. Там же, где погибла группа Дятлова. Каждое совершенное нами действие оставляет свои круги на воде…

Глава II

Роман

— Ненавижу суки! — орал Роман, пока двое охранников заворачивали ему руки. Рядом визжала перепуганная до смерти девица, спешившая побыстрее одеться и будто вспомнившая о стыде. Станислав Сергеевич, сжав за спиной замком руки, делил квартиру-студию размеренными шагами, сбивая пустые бутылки и остатки вчерашнего пиршества. Не дождавшись когда девочка, наконец, соберется и сбежит он с брезгливостью подхватил остатки ее белья и, схватив за волосы, пинками вытолкал ее в подъезд и, все-таки поддавшись гневу, схватил поднос с кокаином и со всей силы ударил им родное чадо по лицу. Сын замолчал, растирая с кровью по лицу белый порошок, и тут же, словно забыв про боль, принялся слизывать остатки с пола, не упуская возможности наорать на отца и высказать как он его ненавидит. Сейчас ему хотелось только одного — забыться. И что бы отец, наконец, оставил его в покое. Видя сына в таком состоянии, Станислав Сергеевич не понимал где и когда он так оступился. В чем провинился перед Богом, что его любимый мальчишка стал таким. Закипая от злости, с уже практически опустившимися руками, и потерянной надеждой, что-то изменить он дал знак ребятам и те оттащили его от дряни, окончательно лишившей сына мозгов. Надо было что-то делать. Эти крысы-журналисты не должны его таким видеть. Его и его сына. Им только дай повод и все пойдет под откос. Вот он, сильный богатый, всего добившийся в жизни сам, как его сын стал таким? Как такое вообще возможно? Ему то уж точно была уготовлена другая судьба. Глядя на своего сына, орущего матом и корчащегося на полу в истерике, уже кроме брезгливости и стыда ничего не чувствуя к нему, он никак не мог понять что делать. А делать что-то надо было. Где-то в портфеле зазвонил мобильник. С раздражением вывалив все содержимое на пол он, наконец, нашел телефон. Звонила жена. Он сбросил вызов, не желая слушать вопросы о сыне и ее истерические мольбы помочь ему. Ему надо было подумать… Вдруг среди вороха бумаг взгляд зацепился за визитку частной клиники. Когда то, по просьбе жены он спас ее владельца от тюремного срока, а тот в свою очередь обеспечивал жене безупречный вид. Они и не общались, по сути, напрямую никогда… но Станислав Сергеевич решился. Набрав номер, заранее предупредив о серьезности и конфиденциальности разговора он напрямую сказал что ему требуется помощь. И помочь ему и в его интересах. Вскоре все было решено. Руководитель клиники быстро договорился, не задавая лишних вопросов и обеспечив место в реабилитационном месте где-то на Урале, в закрытом реабилитационном центре, клятвенно обещая что побывавший там выйдет другим человеком. И коротко обронив, что программа лечения жесткая, но действенная. Это мало интересовало Станислава Сергеевича, он был готов на все, лишь бы сын поправился и вытравил из себя эту дрянь. Даже если там будут бить розгами… Родительское терпение тоже не вечно. Ромка приподнялся на локтях. Все-таки проникший в кровь кокаин сделал свое дело, сняв боль и подарив такую желаемую легкость. Закинув голову, купаясь в своей ненависти, он рассмеялся.

— Что папочка нашел способ избавиться от сына? Ну конечно… Ты же уже все за меня решил. Как всегда. Ни шагу влево, ни шагу вправо. Что, думаешь, починят? — в тот момент Роман ненавидел отца, он давно уже ненавидел обоих родителей. Всю жизнь они буквально по минутам расписывали его жизнь, и при этом практически не участвовали в ней, перебрасывая роли родителей на гувернанток. Они ни разу не спросили чего хочет он сам. Мечтал стать журналистом, даже пробовал писать, идти против родителей выражая протесты. Это не срабатывало, вызывая лишь злость. Тогда он решил пойти по другому пути. Они хотели что бы он общался, жил в подобии людям своего класса? Он показал их жизнь во всей красе, по максимуму, не разбавлено, как все они это делали, пытаясь сохранить благопристойный вид, а сразу. Что б отчетливее поняли, какую жизнь они для него готовят. Как же это все надоело… У него было все… В свои двадцать четыре он уже видел практически все. Девушки? Пожалуйста! Какую захочет. У каждой была цена. С разницей лишь в потраченной сумме и времени. Оказалось он уже пережил все что хотел, был где хотел, видел что хотел да и чувствовал тоже. Англия, после какой-то нелепой случайности на миг освежила жизнь. Да и этот период, который был ударом для родителей, тоже принес не мало острых ощущений… Новые впечатления, полученные в тюрьме, куда случайно попал, желание убить его какого-то вояки, его эмоции, такие настоящие по сравнению с теми, что он привык видеть от окружающих… Вот тогда он чувствовал себя живым. Он даже понял почему иногда богатые играют в реалити игры, переодеваясь в бомжей и на скорость прося милостыню. Это было словно в удушающую жару попасть под освежающий водопад. После был Лондон… Дождливый, туманный и такой свободный. Словно заново почувствовав себя живым и, ощутив в последние дни пребывания в России, он будто заново увидел родителей. И все же пошел им навстречу. Короткий период заключения принес мощнейшую волну вдохновения, а новые люди с иным менталитетом, новые эмоции вполне разбавляли скуку от получения знаний по экономике. Однако, ему не удалось спрятаться от своего окружения и в Лондоне. И он снова оказался в тусовке таких же богатых детей российских олигархов. Там же он и познакомился с кокаином. Тогда, после первой дозы, ему казалось будто кто-то перевернул мир с ног на голову, и он смог ощутить новую грань удовольствия. Дикого, острого и такого неповторимого. И слезти он уже не смог. Благо, нехватки средств на дозу у него не было. По возвращении в Россию он был спокоен. Впереди ждала карьера и большая фирма отца. Тот поначалу не догадывался что за внешним спокойствием сына скрывается вовсе не полученное образование и жизненный опыт… Нет, к тому времени ему стало всеравно что будет дальше. Теперь у него была гарантированная доза удовольствия, ставшая тяжелее, теперь кокаин сменил героин, который компенсировал все недовольство. Каждая вторая девица с фирмы, из города мечтала выйти за него замуж, море друзей, и пусть что большинство были только из-за возможности перепадания им чего-нибудь. Пусть. Всеравно. Ему даже нравилось наблюдать, как в гонке за его расположение они грызли друг другу глотки. Но нет. Отец вмешался и тут. Он по-прежнему пытался сделать вид, что еще не сгнил. И, конечно же, сын должен был ему соответствовать. Теперь Роману уже не было нужно их внимания. Он просто хотел, что б его оставили в покое и позволили получать свое маленькое удовольствие, вдыхая его ноздрями или прогоняя по венам и играть в его любимые куклы — людей.

Новость о каком то реабилитационном центре не вызвала особой тревоги. Он знал что, не смотря на всего шалости, не отец да-к мать пойдет на уступки и греться на сибирском солнышке ему придется не долго. Да и в конце концов, не в лес же он дикий едет и там найдет свое маленькое удовольствие и желающих на нем заработать.

Как же он ошибался…. Джип уже почти три часа трясло на старой разбитой проселочной дороге среди вековых елей и сосен. Голова разрывалась от боли и дикой ломки. Казалось кости вот-вот прорвут кожу, а глаза лопнут от напряжения. Охранники, поначалу останавливавшие машину, когда он начинал блевать, уже не сбавляли скорость и содержимое желудка, превратившееся уже в желчь, лилось в обычную майку-пакет. Папашка строго настрого наказал следить за сыном и не жалеть и охранники, получившие полномочия, теперь вволю отрывались на избалованном мальчике. Не жалея сил на подзатыльники и отпущение матерных комментариев. Вскоре впереди стала видна какая то деревня… Вернее так показалось. На самом же деле это больше напоминало средневековую усадьбу с колючей проволокой над оградой из заостренных деревянных столбов. И ворота открыли не менее могучие парни с богатырским телосложением. Передав Романа с рук на руки, охранники прыгнули в машину и исчезли из вида.

Да, отношение к пациентам в этом элитном оздоровительном «санатории» оказалось совсем не таким, к какому привык Роман. Пациентов оказалось немного и на золотых мальчиков они совсем не были похожи. Скорее на колхозников, вернувшихся с поля. Лишь несколько, по-видимому таких же новичков, еще сохранили следы солярия и маникюра. Когда скрючившись от новой порции ломки, он заблевал пол сопровождая это утробными криками, вместо помощи от принимающих его, лишь отдаленно напоминающих врачей, последовал внезапный удар и Роман оказался на полу, а следом в лицо полетела грязная вонючая тряпка, с требованием убрать за собой. В этот раз ему не помогли ни его статус, ни угрозы… Они даже не купились на золотые горы, которые он им сулил хотя бы за грамм. Когда он в новой вспышке гнева откинул тряпку двое здоровенных детин отправили его в глубокий нокаут.

Первые дни он провел привязанным за руки и за ноги к деревянной скамье, а весь персонал оказался не хуже папиных охранников. Никогда еще Роман не чувствовал себя так плохо. Кости выворачивало так, что темнело в глазах, он выл, кричал, пытался вырваться из ремней, но руки прикрутили намертво. Иглы капельниц казалось, прожигали руки и он бился в новом приступе ярости отчаяния и боли. Но никто не приходил. Его не отвязывали даже сходить в туалет. Медперсонал появлялся лишь сменить капельницу. Раз в сутки они ставили укол. Один. Боль ненадолго отступала и, со слезами облегчения, он часами смотрел то на глазок камеры, то на потолок, который к концу третьего дня он тоже начал ненавидеть. Он передумал множество вариантов побега, уже давно его мозг не работал так лихорадочно, но стоило вернуться боли, дикому желанию вдохнуть кокс и забыться, как он снова превращался в полугнилой овощ. На четвертый день, когда Роман, наконец, только-только смог заснуть пришла целая группа: пара медиков и несколько крупных парней. Они отстегнули ремни, оставившие на руках фиолетовые вмятины, и поставили перед ним чашку с чем-то отдаленно напоминающим кашу, а в углу ведро с водой и тряпкой. С трудом подавив амбиции и злость Роман попросил позвонить его отцу, на что получил в ответ лишь недобрую ухмылку и приказ жрать. Ему все больше казалось, что это какая-то злая нелепая шутка, иногда даже казалось что это все не по-настоящему. Скоро он проснется и все закончится. Никто не смел так поступать с сыном самого Орлова. Никто. И схватив чашку он швырнул ее в стену. Аппетит за прошедшие дни успел вернуться, но есть это он не собирался. И удушающий запах его собственных испражнений, пропитавших скамью, его самого напрочь отбивал желание есть. К концу дня крепкие ребята вернулись, заставляя отмыть скамью, а заодно и самого себя. После нескольких ударов дубинками он сдался, поверив в реальность происходящего и, в ярости сжав зубы, все же принялся оттирать скамью, с трудом сдерживая позывы к рвоте. Он же оттирал и кашу со стены. Он даже попытался просить разрешить душ, но вместо этого его только облили из ведра ледяной водой. На пятый день он все-таки сдался и съел содержимое чашки, которое вдруг показалось таким вкусным.

Когда он окончательно перестал сопротивляться и чего-то требовать его, наконец, выпустили из одиночки, предварительно заставив вычистить свою так называемую палату. Очень быстро объяснили и правила: что бы чего-то добиться или получить, он должен был это сделать сам. Стыд исчез быстро. Он такой здесь оказался не один. За месяц пребывания в ГУЛАГе, как это называли остальные, такие же богатые мальчики, подсевшие на наркоту, Роман научился чистить снег, топить баню. Теперь он занимался вещами, которые даже представить себе не мог. Что бы не вонять ему приходилось стирать, что бы есть — готовить. И поблажек не делалось никому. Тех, кто пытался бежать наказывали, привязывая к столбу и избивая розгами. С каждым днем Роман все больше ненавидел отца и не понимал, как он мог так поступить с ним. И каждый день, валясь с ног от усталости, Роман мечтал вернуться к старой жизни, к друзьям. Каждый день, когда все собирались на ужин в одной большой столовой, к ним приходил пожилой доктор и каждый раз читал нотации. С ним же ежедневно проводились беседы один на один. Доктор пытался копаться в мозгах, вызвать угрызения совести, хотя Роман так и не смог понять почему он не мог сам распоряжаться своей жизнью. Доктор не разделил его восторга, когда он рассказывал о том, как жил и откровенно скучал, а после того как рассказал о сбитой женщине с ребенком и ее муже, принесшим ему массу восторга, доктор оттянул галстук и сцепив замком руки долго молчал, а потом вдруг достал из допотопного сейфа фитюльку кокса и положил перед ним. Порошок и предчувствие острого удовольствия вмиг затмили весь приобретенный здесь опыт и, схватив кулек, он прямо зубами начал рвать пленку. Это оказался не кокс, а обычная мука, а Романа весь оставшийся вечер лупили розгами. Подобный урок повторялся еще не раз, и опыт острого удовольствия снова и снова затмевал все. Иногда они хитрили, и ложный наркотик или бутылка водки поставлялись через охранника. Так он лишился и креста. Лишь к концу третьего месяца, когда сошел снег и тайга укрылась зеленым покровом, Ромка смирился с новой реальностью. И с тем, что наркоты больше не будет. Страх перед новой порцией наказания розгами оказался сильнее и уже не было того острого желания. Их заменили другие. Роман не мог поверить себе, но теперь удовольствие доставляли совсем другие вещи. Не было ничего лучше после длинного дня рубки леса или вскопки поля вволю напариться в бане, а потом с головой занырнуть в ледяное озеро. Он, наконец, понял какое удовольствие доставляет работа, сделанная собственными руками, работа которая приносит результат. Он даже начал строить планы на жизнь после… И, лишь наблюдая за вновь прибывшими, золотыми мальчиками он понял каким щенком выглядел в глазах отца. Теперь ему хотелось забыть все, что было до реабилитационного центра и начать жизнь с чистого листа.

Исправление проходили не все, но Роман справился. В конце июня произошел отбор, после которого отмечалось их выздоровление. Словно разом забыв о том, как их били охрана изменила отношение. Теперь они снова относились к ним как своим хозяевам. Стол ломился от явшеств, тех, что для Ромки когда то были привычными, а теперь поражали воображение запахами и вкусами. Он долго рассматривал бокал с элитным французским Шато Лафит, вдыхал аромат забродивших фруктов и думал что это просто очередная проверка. Так думали все. Но даже тех, кто все-таки не отказался от элитного вина больше никто не тронул. А во время речи пожилого доктора им были возвращены их личные вещи, даже его крестик, обменянный на бутылку водки, который он думал больше не увидит. Им даже дали позвонить родителям. У Ромки не возникло и мысли высказать отцу накопившиеся обиды. После долго взаимного молчания он смог сказать ему лишь одно: «Спасибо». На этом курс не был окончен. Впереди ждало последнее испытание — поход в горы.

Вероника

Вера Петровна сидела на пустой кухне, обхватив ладонями кружку с остывшим и так и не тронутым чаем и невидящим взглядом смотрела в окно. Ее мало интересовало, что там происходит. Вероничка давно уснула, хорошо, что лекарства еще действуют… Она поняла все с полуслова. Вера лишь попыталась объяснить, спутано подбирая слова, желая объяснить почему больше не будет лечения, как вдруг Ника подняла глаза и спокойно спросила: «Все?» И все так же, немея от ужаса, не веря, Вера кивнула.

Впервые за все время болезни в их квартире было так тихо. И у Веры, и у Вероники мысли роились безумным вихрем, погружая их в небытие. Видя как под вечер Вероничка побледнела, Вера на автомате дала обезболивающее и Ника уснула. А она не смогла. Часть Веры все же смирилась и требовала просто жить и готовиться, вернуть деньги, их ведь наверно потребуют вернуть и копить на похороны. Другая половина билась в истерике, внушая ужасность самой мысли. Уже под утро она приняла для себя непростое решение.

Вера долго сидела в комнате Вероники, смотря то на дочь, то на огромный плакат над кроватью, наверное, единственное оставшееся от их счастливой и безмятежной жизни. Первое и последнее увлечение Вероники — горы. А точнее Гора идолов. Вероника называла их именно так. Четыре грандиозных каменных изваяния на вершине. Вероника бредила почему то именно этим местом, Мансийскими болванами. Вера никак не могла принять, что у ее ребенка нет будущего, что все ее мечты так и останутся мечтами. Что она не успеет увидеть мир, не успеет выйти замуж, родить ребенка… И страшно было представить что творилось в голове у Ники, что она с таким спокойствием приняла приговор врачей. Вера до сих пор слышала слова врача: «Максимум три месяца… В хосписе смогут помочь облегчить боль»… Вера слышала их даже до боли зажав уши ладонями. Уже под утро у Ники случился очередной приступ. Сначала Ника лишь медленно поджала под себя ножки и обхватила себя руками, словно замерла, а вслед за этим начались судороги. Вероника резко выгнулась дугой и захрипела. Вере с трудом удалось сделать укол, но Ника еще долго всхлипывала от боли и, прижимаясь к Вере, просила никуда ее не отдавать и не бросать.

Ника снова уснула, а Вера все же приняла для себя непростое решение. Дождавшись утра она вызвала сиделку и бросилась в больницу, а там долго спорила с онкологом:

— Да вы хоть понимаете что вы задумали? — кричал врач — Ну допустим, вы доберетесь туда, но вы же знаете что она не переживет похода… Без лекарств, без капельниц, она может умереть в любой момент! И вообще, вы что ее на себе нести собрались?

— Надо будет — понесу! — прервала его Вера. — Я все решила. Она мечтала об этом. И пусть лучше так, чем в больнице и вам ответственности меньше. Не нужны мне ваши упреки. Помогите лишь в одном, подобрать необходимое, что бы смогла… Хотя бы в одну сторону…

Вскоре Вера Петровна уже спешила прочь со списком лекарств в другое место.

В турагентстве поначалу отнеслись неприветливо. Девушка менеджер криво усмехнувшись, сообщила, что у них вряд ли найдется для нее тур. Поначалу Вера не могла понять что в ней не так, но повернувшись и собравшись уйти, вдруг увидела себя в зеркале. В тот момент она скорее была похожа на нищенку. Ей было всеравно, повернувшись она достала из сумки пачку пожертвованных кем то денег и, положив ее перед девушкой, пообещала дать еще столько же если она поможет ей. У девушки на миг удивленно взлетели брови, но в следующую секунду она уже широко улыбалась. Вера сбивчиво, но все же попыталась объяснить куда и как им с Вероничкой надо было добраться, и чем скорее тем лучше. Объяснила и причину спешки. И те особые условия, которые им необходимы, что бы у Ники исполнилась хотя бы одна мечта. Больше всего Вера боялась что девушка откажет, слишком много было требований, но опустив голову и покрутив на пальце золотое кольцо, она сделала пару звонков, уточняя некоторые детали тура и наконец дала Вере положительный ответ, оговорившись лишь что стоить он будет больших денег. Благотворительной помощи хватило с лихвой, на оставшееся они бы смогли жить еще полгода… Только у них не было столько времени.

Конец ознакомительного фрагмента.