Альфонсы в телогрейках, или Сколько стоит забыть тебя?

Юлия Шилова, 2017

Лара деловая, очень привлекательная женщина. Мужчины посматривают на нее заинтересованно, а женщины провожают завистливыми взглядами. У нее есть хорошая работа, лучшая подруга и любимая дочурка. Лара считала, что этого для счастья вполне достаточно. Но случайное знакомство с Игорем перевернуло ее жизнь. Вот он – мужчина ее мечты! Правда, имеется одно «но»… Игорь находится в заключении. Лару пугает неизвестность, но ради настоящей любви она готова на многое…

Глава 1

Затаив дыхание, я ждала, когда Игорь позвонит. И вот наконец зазвонил телефон. Я от волнения чуть не выронила его.

— Игорь, ну ты чего так долго не звонил? — мой голос дрогнул. — Я места себе не нахожу. Не знаю, что и думать. У тебя телефон постоянно выключен.

— Ты так говоришь про телефон, будто я на курорте, — хмыкнул Игорь. — Между прочим, у нас тут официально вообще телефон запрещён.

— Я знаю, что ты не на курорте. Может быть, скажешь, почему так долго молчал? Ты хоть чуть-чуть представляешь, что я чувствовала?! Думала, просто сдохну… Раньше, когда не мог ответить, ты просто сбрасывал телефон.

— Я был в карцере, — гробовым тоном произнёс Игорь.

— Почему ты туда попал?

— Ты же знаешь, в местах, где я нахожусь, необязательно иметь причину, чтобы в карцер загреметь.

— А мне кажется, хоть какая-нибудь причина всё же нужна.

Я сжалась, закрыла глаза. Представляю, что Игорю пришлось пережить! У меня карцер ассоциировался с темницей. Это особое помещение, где содержатся осужденные, уличенные в нарушении установленного в тюрьме порядка. Режим более строгий, чем обычно, и, конечно же, там нет и не может быть никаких телефонов. Карцер предназначен для одиночного заключения осуждённых, таким образом администрация тюрьмы наказывает провинившихся.

Раньше Игорь рассказывал, что это крохотная комнатушка, лишенная даже минимальных удобств, но снабженная неизменной металлической дверью с форточкой. Еду в карцер приносят специальные служащие. Они подают ее через форточку. Игорь также жаловался, что карцер не только негативно влияет на физическое состояние людей, но и унижает их человеческое достоинство.

— Так может, ты всё-таки объяснишь мне причину, почему ты попал в карцер? — стояла я на своём.

— Ну ты вообще пораскинь своими куриными мозгами. Почему люди в карцер попадают?

— Ну, обычно туда попадают, когда нарушают режим, — я не показывала, как сильно меня задевает хамство и чрезмерная нервозность моего любимого.

О том, что у меня куриные мозги, мне никогда раньше никто не говорил. Это было, мягко говоря, неприятно.

— Тебя не пугает, что карцер становится моим вторым домом?

— Пугает, — чуть слышно ответила я.

— Тебе и в голову не приходит, как издеваются над тобой, прежде чем ты попадаешь в карцер.

— Даже боюсь представить.

— Всё происходит в медицинском кабинете.

— Почему именно там?

— Ты будешь слушать, что я говорю, или продолжишь меня дёргать и задавать тупые вопросы?

— Я буду слушать…

— Руки связывают сзади и подвешивают на решетке так, чтобы стопы пола не касались. На голову надевают шапку-ушанку, в нее вмонтированы динамики, включают сигнализацию. После этого сотрудники колонии били меня палками, по гениталиям в основном. Между пальцами ставили карандаши и сжимали, заматывали скотчем. Бить уставали уже через полчаса, и из кабинета выходили, но перед этим наполняли его перцовым газом. Окна и двери были закрыты. Жгло не только глаза, но и всю кожу. И так я висел — в крови, с орущей в ушах сигнализацией, в перцовом газе, по восемнадцать часов. Газ всё равно через щели утекал, и периодически в медкабинет заходил инспектор и добавлял еще. Не отвязывали меня даже для отправления естественных потребностей, так что мочиться надо было под себя. Время от времени сознание теряешь. Самое тяжелое — приходить в себя.

— Зачем они это делают? Неужели нельзя просто посадить в карцер, без всяких издевательств?! — От услышанного мне стало панически не хватать воздуха.

— Чтобы я забрал все свои жалобы.

— Господи, кошмар какой, — только и смогла сказать я.

— Ты вообще хоть приблизительно представляешь, что такое карцер?

— Нет, — честно призналась я любимому.

— Это каменный мешок. Там даже руки вытянуть в стороны нельзя, чтобы хоть какое-нибудь упражнение сделать, чтобы мышцы не атрофировались. Там же даже не ходишь, места мало. На прогулки, правда, выводили, но так, что я даже иногда отказывался.

— Почему ты отказывался?

— Потому что на улице зима, а у меня нет зимней одежды и обуви. И всё по твоей вине. Когда ты мне уже её купишь? Сколько будешь ещё водить меня за нос?

— У нас зарплату задерживают, — пробормотала я.

— Я мёрзну на морозе, — Игорь продолжал давить на жалость. — Да из-за собак гулять пойти не могу.

— А собаки-то здесь при чём?

— Притом, что уже в коридоре меня обычно ждала огромная собака. Без намордника. Такая так порвать может, врачи не сошьют.

— Она на тебя бросалась? — Я ощутила, как сжалось моё сердце.

— Я хорошо бегаю, как выяснилось…

— Кошмар. У меня просто нет слов. Это садисты.

— Вот и я про то же. Если отказывался идти на прогулку, они забирали из камеры все. Вообще все, включая трусы, носки и туалетную бумагу. Я оставался в голых стенах абсолютно голый. Железную дверь камеры открывали настежь, но оставалась решетчатая, чтоб не сбежал. А по диагонали от моей камеры была дверь входная в корпус, ее тоже открывали. Это чтобы мороз прямо на меня шел. Они думали, я простужусь, умру, и дело с концом. Единственный способ согреться — дотянуться до труб отопления. Они располагались высоко и накалялись до предела. Я прыгал, но иногда неудачно, и получал сильные ожоги.

— Игорь, мне так больно это слушать, — всхлипнула я.

— Но это ещё не самое страшное. Самое страшное — это музыка. В карцере был динамик. И с утра до вечера на бешеную громкость включали музыку. У меня всё время звенит в ушах. Я вообще спать не мог. Даже если ночью звука не было, в голове он всё равно звучал.

— Господи, родной мой, а как же всё это прекратить?!

— Для начала купи мне зимние вещи.

— Я это уже поняла. Даже если зарплату не выплатят, перехвачу деньги в самое ближайшее время у кого-нибудь из близких и всё куплю. Ненавижу этих тварей! Да что ж они от тебя хотят?

— Они требуют бумагу, что я претензий к ним не имею, что все прежние жалобы написал якобы с целью их оклеветать и в том признаюсь. А также, что соглашаюсь сотрудничать с администрацией и следить за всеми заключенными, докладывать об их опасных высказываниях и действиях. Ты же понимаешь, никаких бумаг я им не даю, не собираюсь забирать свои прежние жалобы и уж тем более быть стукачом.

— А может, лучше сделать то, что они хотят?

— Ты совсем дура?!

— Я просто дико переживаю и не понимаю, что лучше всего делать в подобных случаях.

— Да меня здесь кончат сразу. Так хоть какая-то борьба!

— Какой ужас… — бубнила я себе под нос.

— Меня, кстати, хотели в тюремную психбольницу поместить. Требовали написать добровольное согласие на лечение. Я не дал. Я в курсе, как там заключённых галоперидолом колют бесконечно… Самое страшное, когда обколотого человека бросают в камеру с обиженными. Там они с ним вытворяют такое…

— Боже, что же делать, — беспомощно вздохнула я.

— Для начала купить зимние вещи.

— Я это сделаю. Игорь, но ведь тебя бросают в карцер не только за жалобы и намерения сделать тебя стукачом, но и за то, что ты постоянно играешь в карты на деньги. Ты вечный должник, — тихо сказала я и даже через трубку ощутила страшную ненависть своего возлюбленного.

Увы, но слышать правду он был не готов… Когда в трубке послышались быстрые гудки, я закрыла глаза, вжалась в стену и заревела в голос.

ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ

Сижу и анализирую, как меня угораздило связаться с зэком. Кто вообще попадается на их удочку? Думаю, обычно отвечают на такие объявления женщины, уставшие от одиночества. Нам всем кажется, что подобное может случиться с кем-то, но только не со мной. Каждая из нас уверена, что все, сидящие по ту сторону забора, негодяи, за исключением этого, написавшего ей письмо. В переписке женщину технически подводят к мысли, что на зоне тоже есть «настоящие полковники», случайно попавшие за колючую проволоку, и она, жаждущая внимания и ласки, легко попадается на крючок.

Психология одинокой женщины — сложная штука. Красивые и нежные слова в ее адрес, которых она не слышала никогда, обещания и клятвы про любовь делают свое дело. Потом наступит пробуждение от сна, но будет поздно. И ей останется только зализать раны и опять окунуться в одиночество.

И совершенно они не дуры… Я их столько видела… Они просто хотят быть любимыми, а любовь, она слепа.

И всё же я пришла к мысли, что чаще всего на подобные письма ведутся либо уставшие от жизненных неурядиц и разочаровавшиеся в мужчинах женщины, либо начитавшиеся красивых романов восторженные романтичные девицы. А то, что там существует такой вид бизнеса — профессионалы пишут красивые письма для всех, кто может за это заплатить, — обычно остается за кадром.

Одним словом, многие об этом знают, но надеются, что именно ей и именно этот конкретный человек пишет сам и от чистого сердца. Он ведь не пишет, что ему нужна дура, чтобы приезжала на свидания и удовлетворяла его тоску по женскому телу, а за красивые и не очень дорогостоящие письма передавала для него передачки и посылки с продуктами и вещами…

Эти граждане пишут то, что каждая женщина мечтает услышать или прочесть от любящего мужчины… И каждая надеется, что он действительно её любит и будет всю жизнь носить на руках. И что именно он все осознал и никогда не повторит своих ошибок…

Пустоту в сердце и на душе надо чем-то заполнять. Сквозит ведь… Почему бы их не заполнить иллюзией нужности хоть кому-то? Женщины, вступающие в отношения с мужчинами, отбывающими срок в местах заключения, нередко несчастливы в личной жизни и имеют низкую самооценку. Также романтическим отношениям с осуждёнными может способствовать похожий опыт родственниц, подруг, а иногда и тяга к криминальной романтике.

У большинства осуждённых потеряны социальные связи. Некоторые ещё на свободе вели себя столь мерзко, что их бросили жены и дети. Кроме того, в лагере женщина — источник достатка. В колонии очень хочется деликатесов. Необходима местная валюта — курево и чай. Это чтобы покупать носки, трусы, мыло, бритвенные станки, туалетную бумагу…

А перед глазами пример соседей по нарам, к которым приезжают супруги и любовницы. Эти же товарищи расскажут при случае, что не все они с женами на воле познакомились. Многие списались по объявлению в газете, а там уж дело техники. Надо просто загрузить в письмах, надавить на жалость и сентиментальность, заманить на короткое свидание, блеснуть чешуей. И дама твоя. Тем более что она к этому в принципе готова. Если зэку написала, значит, личная жизнь вообще не складывается.

Эти же товарищи по несчастью могут и адресок «заочницы» подкинуть. Дело в том, что если осужденный подает брачное объявление, то на него приходят десятки откликов. На все ответить можно, но не на все хватит конвертов с марками. Да и отсев происходит. Лучше сосредоточить усилия на более глупых женщинах, которые не задают много вопросов, а сразу пишут стихи и клянутся в вечной любви, хотя знают о предмете своих чувств лишь по одному абзацу в газете. Такие романтичные натуры — легкая добыча. Им несложно мозги пудрить.

Продвинутые заключённые сразу отсеивают красавиц и симпатичных молодух. С ними мало шансов на успех. Молодухи пишут в зону из любопытства или поддавшись импульсу. Бывает, и они за осужденных замуж выходят, но здесь как в казино — шанс минимальный.

Если арестант неопытный в отношениях с бабами, соседи могут научить, как писать письма, на что давить. Тут всё просто. Прочитайте любую рубрику, где есть объявления о знакомстве, присланные из неволи. Сплошные штампы: «хочу любить и быть любимым», «ищу ту, которая сможет простить и принять», «жду ответов только от тех, у кого серьезные намерения». Как довесок — «осужден несправедливо» или, наоборот, «совершил ошибку, каюсь». Словом, весь набор зомбирования или нейролингвистического программирования.

Им нужно найти женщину, лучше всего в трудный момент её жизни. Сначала просто её слушать, расспрашивать, сопереживать, смешить и поддерживать. Так она подсядет на общение, уже не сможет без этих разговоров. Нужно сказать, что любишь, что такое впервые… Потом важно строить планы. Как будем жить, поженимся, ребеночка родим, а лучше двух. Освобождаюсь через какой-то срок, лучше жди меня дома. Мне нужно на выход одежду купить, до тебя доехать. Один такой альфонс в телогрейке сказал: «Я женщин не обманываю, я говорю им то, что они хотят услышать…»

Женщин-заочниц на зоне называют «голодными». Все сидевшие зэки тут же становятся джентльменами. Нехватка женского тепла, двуличность с женщинами и цинизм — главные факторы, определяющие отношение к заочницам. Один зэк сказал, что после отсидки, возможно, заедет к своей возлюбленной и отблагодарит. А сказать «спасибо» было за что: кроме наполненных флюидами писем, она постоянно пересылала деньги на «отоварку» в тюремный магазин.

Как только после отбоя выключают свет, зэки достают телефоны и полночи разговаривают со своими подругами. Они якобы переживают, что их девушки куда-то пошли ночью, дают советы, просто изображают голосом страдание. При этом могут спокойно показывать друг другу переписку с заочницами и их обнаженные фото.

Это ж какая патология: ответить арестанту на его объявление и связать с ним судьбу. Вернее, попробовать связать. Потому что большинство таких попыток заканчивается неудачей, если не трагедией. Секс на свободе — обыденное дело. Мужчины-ловеласы пресыщены им. На свободе не найти голодного самца, который от воздержания лезет на стенку. Другое дело, за решёткой. Вот определенная часть дамочек и пишет заключённым.

Чтобы время не терять, в первом или втором послании она уже о неземной любви распинается. Кстати, чаще всего в первом письме, когда женщина ещё не знает, кому пишет, арестант тоже не дурак, видит, с кем дело имеет, отвечает в том же духе. После быстренько на короткое свидание приезжает. Там сразу о браке речь заходит.

Любая зона — большая деревня. Там все про всех знают. Есть женщины, которые сначала ездили к одному зэку. Но только до того времени, пока он сидел. Потом эти девицы крутили любовь с другим арестантом и ездили к нему на свидания. И так по многу раз, если у осуждённых сроки небольшие. Причем среди таких нимфоманок встречались и учительницы, и переводчицы, и инженеры, и артистки цирка.

Да, для многих зэков познакомиться, пообщаться, написать «маляву», пообещать золотые горы — ничего не стоит. И неизвестно, что будет после его освобождения. Большинство историй для девушек-заочниц имеют печальный исход. Есть исключения, но нам неведомо, попадет ли наша ситуация в эти исключения или станет еще одним подтверждением грустной статистики темы: «Дождалась. Вышел. Расстались…»

Иное дело, переписка с заочницами. В ней много цинизма, притворства, рисовки. Такие письма составляются коллективно. В них заключённые изображают себя жертвами трагических обстоятельств. Изъявляют горячее желание вернуться к созидательному труду. Сетуют на одиночество и людскую злобу.

На зоне есть корифеи эпистолярного жанра. Мастера по составлению душераздирающих текстов. Такие мужчины очень умны, за время своего заключения они и учатся разводить женщин. Это самые настоящие психологи. Знают, когда и что сказать, правильно выбирают жертву.

Почему женщины ведутся на их слова? Да потому что женщины любят ушами, вот аферисты и пользуются этим нагло.

У меня волосы дыбом встают от сумм, которые женщины тратят на своих мужиков ежемесячно, особенно на длительные свиданки. Я в ужасе, по каким статьям сидят их мужики. А женщины называют их «котиками», «лапочками», «зайками». Эти «зайки» убивали, грабили, насиловали. А наивные дамочки тратят на них время, деньги, свою жизнь.

Зэки разводят заочниц не потому что они такие плохие, просто у них нет другого выхода. Да, жизнь на зоне настолько тяжела, что приходится из человека превращаться в скотину, чтобы тупо выжить. Женщина зэку нужна как «тело» (в плане секса) и как материальная помощь. Никакой любви за решёткой нет! И даже если была, то исчезает, а точнее, уходит в самые глубины души. И её оттуда не вытащишь. ТАМ ТАКИЕ УСЛОВИЯ, ТАКАЯ ЖИЗНЬ, ИМ ПРИХОДИТСЯ спрятать всё святое далеко в себе, чтобы выжить.

В заключении человек тупо должен выжить, ему просто-напросто не до любви. Надо заботиться о самом насущном, а не о таких высоких материях, как любовь. Господи, какая же я дура… Умом всё понимаю, а сердце всё ещё верит и ждёт истинной любви.