Ты умрешь красивой

Юлия Лист, 2023

Париж. Наши дни. Бывший криминальный аналитик Эмиль Герши и его сестра-искусствовед Зоя, способная видеть души преступников насквозь, расследуют пропажу мальчиков из лицея имени Генриха IV, увлекавшихся черной магией. Детский психолог и блогер Вера Максимова прилетает в Париж по их приглашению, чтобы распутать сложную связь учителя литературы, которого подозревают в серии убийств, и его учеников, но попадает под чары возможного маньяка, прозванного «Призраком Тюильри». Двадцать лет назад юных женщин находили мертвыми в парке Тюильри. Одетые в карнавальные наряды, они сидели как куклы с глубоким проколом в теле. Неужели учитель не был пойман, а теперь постарел и тешится тем, что устраивает костюмированные перформансы, за которыми наблюдает из окон своей квартиры? Вскоре обнаруживают его ученика, одетого в платье и убитого острым предметом… Но действительно ли убийца – учитель? История о маньяке-эстете, в которой напарниками становятся вдумчивая и романтичная девушка из Питера и взбалмошный, немного циничный француз, выглядящий как персонаж аниме. Им помогает загадочная Зоя, интересующаяся связью искусства с природой преступлений. А разворачивается эта история на фоне Парижа, на его узких улочках, в кабинетах Префектуры полиции, на кладбище Пер-Лашез и в грандиозном Лувре среди мировых шедевров Микеланджело, да Винчи и Ватто.

Глава 5. Братья Герши

— Вы уж простите, месье Герши, — прошипела Вера, когда они оказались на улице. — Но вы испортили мне всю беседу с матерью Тьерри!

— Я знаю.

Этот простой ответ ввел Веру в ступор. Она молча открыла и закрыла рот. Наверное, не нужно в первый рабочий день быть такой прямолинейной со своим начальником. Вырвалось. Да, совершенно случайно. А он тактично пытается обойти острые углы.

— Простите. — Вера стушевалась. Они шли обратно к площади Жоржа Помпиду. — Там было так душно… И…

— Не нужно оправдываться. Вы совершенно правы: я не умею говорить с людьми. Поэтому и пригласил вас. Я недавно понял, что мое неумение наводить мосты значительно тормозит процесс. Никто не любит правду. Тем более ту, которой я подбираю обертку по своему вкусу. Так вышло. Что ж, необязательно уметь все.

Вера искоса поглядела на него. Произнеся последнюю фразу, Эмиль сжал челюсти сильнее обычного, с трудом расставаясь с неприятными словами. Он лгал!

Он лгал, изображая равнодушие. Его это неумение мучило, изводило. Ведь он перфекционист. Вера видела, как аккуратно он уложил все предметы от своего ноутбука, какой порядок царил на его экране без обоев, в какие стройные столбики были выстроены папки на рабочем столе. Еще тогда она допустила мысль о легком обсессивно-компульсивном расстройстве. Он любил, когда все ровно по линеечке, вовремя и на высшем уровне. Этакий Сверхчеловек Баранкин. Но вряд ли Эмиль читал повесть Медведева. Ницшеанский сверхчеловек!

— Хотел бы сразу обозначить ваши обязанности. Вы будете вести переговоры, допросы вместо меня. Разумеется, не всегда. Я дам знать, когда ваши услуги потребуются. Мне понравилось, как вы говорили с мадам Роллен. Все вопросы заданы по теме. Но я бы еще уточнил про энурез — для полноты триады Макдональда^[10]. Вы, видимо, посчитали спрашивать о таком нетактичным. А зря.

— Она бы не ответила.

— Почему?

— Вы стояли у нее за спиной. Хотя бы поэтому.

Эмиль нахмурил брови.

— Может быть.

Они оставили позади Центр Помпиду, площадь Стравинского с плоским фонтаном, странными статуями в стиле картин Дали, очень красивым граффити на стенах какого-то здания, по виду походившего на заброшенный завод (в центре Парижа?), которое мирно соседствовало с темной готической церковью, и шли по довольно ярко освещенной улице Сен-Мерри. Она плавно перетекла в небольшую, утопающую в зелени площадь Эдмона Мишле. С левой стороны за бетонными тумбами длинным паровозом стояли велосипеды, прикованные к велопарковке. У зеленой абстрактной скульптуры обнималась парочка: он что-то нежно шептал ей на ухо, козырек ее клетчатого кепи упирался ему в щеку, она потянулась поцеловать, с плеча соскользнула лямка рюкзака. В кафе напротив компания пенсионеров обсуждала футбольный матч. У книжного лотка стояли молодые люди, что-то неспешно ища в старых изданиях, вход в лавку с винилом перегородил большой рыжий пес. Париж был таким уютным, даже домашним, как будто все друг друга знали…

Глазевшая по сторонам Вера чуть не врезалась в высокого пожилого месье в желтом костюме с бордовым шарфом на шее. Под мышкой он нес бутылку апероля. Тот вежливо извинился, Вера прошептала машинальное «ничего» по-русски и тотчас вспыхнула до корней волос. Но ее слов никто, слава богу, не расслышал.

На углу здания их окликнул мужчина средних лет в черной кожанке. Эмиль вдруг остановился и резко шагнул к столикам.

— Может, кофе?

Вера не успела ответить. Эмиль взялся за только что освободившийся стул, брезгливо сдвинул в сторону бумажные стаканчики, оставленные предыдущими гостями, и предложил его Вере.

Почти одновременно Эмиль и мужчина в черной куртке стянули по свободному стулу у соседних столиков, вежливо и одинаково театрально испросив разрешения у тех, кто сидел рядом. Через мгновение оба сели по левую и правую руку от Веры.

— Добрый вечер, сударыня, — поздоровался тот, что был в черной куртке. — Кристоф Герши, уголовная полиция Парижа.

— Вы что, родственники? — Вера недоуменно переводила взгляд с одного на другого.

— Он мой дядя, — сдержанно ответил Эмиль. — Младший брат отца, если быть точнее.

— Вера Максимова, — пробормотала она, недоуменно оглядывая нового знакомого. Ровная спина, крепкие мышцы спортсмена, светлые, с легкой проседью волосы, зеленые прищуренные, изучающие глаза, смуглая кожа, три глубокие морщины на лбу и шрам, поднимающийся из-под воротника к уху.

— Это я попросил Эмиля познакомить нас. Не будем затягивать. — Он опустил на стол локти, обтянутые черной кожей куртки. — Я счел себя обязанным предупредить о том, во что вы ввязываетесь, поступая на службу к моему племяннику.

— Кристоф, — попытался было встрять Эмиль, но его дядя сделал короткое движение пальцами, точно отгонял муху. На лице появилось кислое выражение, но лишь на долю секунды. Он сидел прямо, как палка, лицо не выражало ровным счетом ничего, веки нависали над светлыми равнодушными глазами — этакий Бельмондо, который бровью не поведет, уложив пару-тройку человек из огромного «кольта». Но, вместе с тем, было в Кристофе что-то аристократически притягательное. Рядом с ним Вера невольно почувствовала себя спокойней, как на приеме у хорошего врача, пусть и вещавшего не самые приятные новости.

— Во-первых, он — офицер полиции и бывший сотрудник операционного управления материально-технического обеспечения, — стал перечислять Кристоф. — Оператор полиграфа. Некоторое время назад Префектура хотела внедрить использование детектора лжи при допросах. Увы, безуспешно. Эмиль рискнул своим местом в BRI и отправился покорять новые вершины. Но его новая должность не протянула и года, лопнув, как мыльный пузырь. Криминальным аналитиком он тоже проработал недолго. Уволился из полиции, начал собственную деятельность, объявив, что он сам — детектор лжи. Вы должны понимать, что собираетесь работать на неуравновешенного психопата, который решил доказать, что он гений, каких мир еще не видывал.

Вера смотрела на сведшего брови Кристофа, не понимая, всерьез ли он или это такая семейная традиция — шутить с новыми знакомыми.

Эмиль вынул из кармана флешку и швырнул ее на стол.

— Видео мальчишки? — спросил Кристоф, не удостоив племянника взглядом.

— Да, — презрительным тоном ответил тот.

— Это, — Кристоф подхватил черный прямоугольный предмет и, повернувшись к Эмилю, застучал им по столу, — незаконно — вот так снимать подозреваемых.

— Ну так и не бери!

— Он вас использовал! — с кислой миной бросил Кристоф Вере. Опять появившаяся эмоция — лишь едва уловимый проблеск на каменной маске с выражением киллера.

— Я знаю… я была не против… если это поможет делу, — пробормотала Вера, не зная, как спасти своего начальника от гнева полицейского.

Кристоф задержал на ней взгляд. Его зеленые глаза потеплели, морщины разгладились.

— Да вы еще и добрая. — Он зацокал языком, качая головой, и сунул флешку в карман.

— Я отметил минуты отдельным файлом, — добавил Эмиль.

— Ну что? Удалось его на чем-то подловить?

— Сам суди. Ты же не доверяешь моей компетенции.

— Я доверяю твоей компетенции. Если бы ты сидел в своем бюро на Л’Эшикье и занимался анализом, цены бы тебе не было. А ты вечно ищешь на одно место приключений. Три года службы в BRI не делают из тебя Рембо, как ты не поймешь! Ты — криминалист.

Кристоф смотрел на него так, будто собирался душу вынуть. Эмиль молчал.

— В прошлый раз, в деле о подлиннике Брейгеля, — Кристоф повернулся к Вере, — погибло двое человек, а его сестра, которую он тоже безжалостно эксплуатирует, месяц пролежала в психбольнице.

Эмиль прикрыл веки, его брови взметнулись, как у пастора, повстречавшего самого отчаянного грешника на земле.

— Скажи ей, так ли это? — не глядя на племянника, Кристоф сделал нетерпеливое движение рукой в его сторону.

— Все так, — покорно подтвердил Эмиль.

— С матерью Тьерри говорили? — вновь перескочил с темы Кристоф.

— Да, она вряд ли нам поможет.

— Позвольте. — Вера подняла палец, другой рукой убирая волосы за ухо. — Мне показалось, что она была не вполне честна с нами.

Дядя и племянник как по команде повернулись к ней.

— В начале беседы она сказала, что не помнит, насчет которого мальчика мы пришли узнавать… вернее, сразу с места в карьер заявила, что исчезнувший отсиживается где-то. А когда я спросила, кто именно, она удивилась, что их было двое. А потом твердо заявила: ее муж нанял детектива, боясь, что сын станет третьим…

Кристоф, внимательно выслушавший ее, сдвинул брови на переносице. Эмиль не подал вида, что слова Веры взволновали его. Он тоже умел, когда хотел, натягивать на себя каменную маску. И, скорее всего, сам заметил лукавство актрисы.

— А еще она навела нас на учителя литературы: сказала, что ее сын и еще несколько мальчиков очень с ним дружат. Они устраивают на улицах перформансы в костюмах эпохи Генриха IV.

— Эрик Куаду? — тотчас спросил Кристоф.

— Да.

— Она спала с ним. Расстались год назад. Еще не остыл гнев. По-видимому, хочет на него насыпать. К тому же ей не дает покоя его слава, ведь бросил он ее — или она его — до того, как его книга украсила все книжные витрины и принесла ему Гран-при.

Эмиль продолжал молчать, с напускной праздностью поглядывая по сторонам.

— Что ж, — Кристоф поднялся, — я вас, сударыня, предупредил. Если вляпаетесь в историю, вышлют из страны с позором. Не совершайте глупостей, советуйтесь с Юбером, он адвокат, просветит вас по части наших законов. Честь имею.

Он развернулся и быстро исчез на повороте улицы Кенкампуа.

Некоторое время Вера и Эмиль сидели молча.

— А почему вы так недолго проработали оператором на детекторе лжи? — наконец осмелилась спросить она.

— Во Франции испокон веков его никогда не применяли. Так и не прижился.

— Жаль.

— Совершенно не жаль. Это очень опасная и неэффективная игрушка, лишенная души и живого интеллекта. Невинных может упечь за решетку, зато блестящих лжецов отпустить на свободу. Подозреваемый иногда всего лишь нервничает или испытывает неуместное чувство вины по иной причине, не связанной с преступлением, но его признают виновным. Вы знаете, сколько бессовестных лгунов сейчас ходят безнаказанными? — жарко заговорил Эмиль, упершись ладонью в стол. — Сколько тех, кого не поймали или вытащили хорошие адвокаты? Не-ет, полиграф — зло. Он таким только на руку. Лучше прокачивать внутренний детектор. Если хотите знать, работу полиграфического кабинета свернули по моей инициативе. Кристоф зол на меня: он столько сил бросил, чтобы племянника взяли в Национальную школу полиции… А я в итоге ушел в частный сыск, переругавшись с половиной Префектуры.

Вера заметила, что он чуть нахмурился и отклонил взгляд. Хотела спросить, насколько сложно попасть в это учебное заведение, но ей показалось, Эмиль что-то скрывает, и не стала лезть с допросом. И без того дядя отметелил его при новой сотруднице — приятного мало.

— То есть вы полагаете, если определять ложь будет человек, то риски обмануться падают?

— Значительно. Хорошо, если с оператором будет сотрудничать опытный психолог. Чтобы подвергать человека проверке на детекторе лжи, нужно знать о нем… все! Всю подноготную, всех его тараканов. Только опытный психолог сумеет влезть в голову и составить правильный список предикативных вопросов. Сугубо индивидуальный, а не шаблон! Иначе ошибки неизбежны. К примеру, отчего показатели лжи высокие, когда мы задаем вопросы касательно самого убийства, и тотчас падают, когда вопросы идут об орудии убийства? Дьявол в деталях, как говорится, но машина не умеет их улавливать.

— Да, — кивнула Вера, — я читала об этом у Экмана. Почему вы пошли в оперативники? Могли бы применять свои знания в каком-нибудь профайлинговом отделе. Во Франции есть такие?

Эмиль некоторое время молчал.

— Хотите кофе?.. — Он обернулся на открытые двери кафе. — Сюда никто не придет взять заказ, нам следует зайти внутрь.

— Нет, я не пью кофе на ночь.

Эмиль улыбнулся, очевидно, предпочитая накачивать себя кофеином именно в темное время суток.

— Тогда завершим прогулку до офиса. Я живу в квартире над вами.

— У вас все сосредоточено в одном доме.

— Не люблю тратить время впустую. Экономлю его на всем.

Они двинулись по Севастопольскому бульвару. Огни фонарей подсвечивали развесистые платаны, тисы и каштаны, буйно росшие по обе стороны дороги. Город был полон оживленной и разномастной публики, мелкие кафе забиты до отказа, шныряли велосипедисты — доставщики пиццы, смешные хипстеры в цветастых свитерах, офисные работники в строгих костюмах, мерно вышагивали пожилые пары, кто-то выгуливал собак или совершал пробежку. В Париже по утрам и вечерам полно бегунов в наушниках.

Эмиль накинул капюшон толстовки на голову, сунул руки в карманы и взглядом уткнулся в носки своих белых кед. Вера едва за ним поспевала, всю дорогу они промолчали. Понятно, предпочитает быть волком-одиночкой. Да и сам он… немного социопат, как видно.

Завернув на узкую и молчаливо-печальную Л’Эшикье, вся публика которой сводилась к сидящему у зеленых дверей парадной бомжу, мечтательно попивавшему вино из бумажного пакета, они поднялись по узкой ажурной лестнице, петлявшей вокруг недействующего лифта. Кабина и решетки представляли собой настоящее произведение искусства из кованого металла и полированного дерева. Вера перестала дуться на неразговорчивого начальника и самозабвенно вела пальцами по пыльным изгибам металлических ветвей, лилий, лоз и бутонов лестничных перил.

— Завтра весь день вы свободны, — наконец произнес ее начальник, когда они остановились у выкрашенной густой бордовой краской двери ее квартирки-студии. — Но вечером нам нужно будет навестить писателя.

— Писателя?

— Да, Эрика Куаду. Вам незнакома его фамилия, — ему было свойственно совершенно не выделять вопросы ни интонационно, ни конструкцией «est-се que», хотя Вера успела привыкнуть к этому и видела разницу между констатацией факта и любопытством.

— Нет, боюсь, пока нет.

— Не читаете книг в оригинале.

— Много! — встрепенулась Вера. — Но Эрика Куаду… нет.

— Он пишет о временах Екатерины Медичи. Его детектив про убийцу, который косил фавориток королевы-матери, принес ему бешеный успех. В прошлом году он получил Гран-при при Французской академии, а в этом — Гонкуровскую премию лицеистов.

— О, — только и смогла произнести Вера, но что-то заставило ее насторожиться. Несколько секунд она плавала в раздумьях, кусая губы и разглядывая белые кеды Эмиля, который стоял, скрестив руки и уже как будто уходя, повернувшись в сторону лестницы. — Роман о Екатерине Медичи?

— Только слепой не заметил бы связи лепета мальчишки с темой, которой всю свою жизнь посвятил Куаду, — не очень тактично напомнил он.

— Он же преподает в лицее Генриха IV.

— Да, и то, что с мальчишками путается, — для нас не было секретом. Мадам Роллен на самом деле открытия не сделала. Мы вас, собственно, для того и вызвали, чтобы распутать сложную связь учителя литературы с его учениками. Пока он — главный подозреваемый.

— Вот как! Учитель из лицея?

— Навестить лучше в его логове. Он живет в одном из домов напротив парка Тюильри.

— Как удачно, — задумчиво проронила Вера.

— Понимаю вашу иронию. Если учесть, что в парке опять начали происходить странности.

— Странности?

— Люди видят призраков по ночам у колеса обозрения — Красного человека.

— Это что, правда? — Вера захлопала глазами. Было непонятно, шутит ли Эмиль.

— Парижская легенда. Так называют Жана Живодера. А Куаду живет в квартире, из окон которой парк как на ладони.

— Он как-то связан… с этими странностями? — вырвалось у Веры.

Эмиль не ответил, поставив ногу на первую ступеньку. На его лбу собрались морщины. Она ждала ответа, наблюдая за ним. Эти крашеные черные пряди и капюшон, нависающий над глазами, как у монаха-францисканца… Лестничное освещение делало его лицо мертвенно-бледным, круги под глазами растеклись до самых скул.

— Спокойной ночи, — наконец выдавил Эмиль и с ловкостью подростка помчался наверх, в свою квартиру.

Вера вынула из кармана ключи, изрядно провозившись, наконец отперла замок и очутилась в душноватой — как в квартирах старого фонда — темноте своего нового пристанища. Разом навалились усталость и непрошеные мысли о том, что она ввязалась во что-то нехорошее. Зачем ей эти приключения? Странные, скучающие европейцы, которые, кажется, с жиру бесятся и дурью маются… Стоп! Она заговорила, как отец, ненавидящий Европу всеми фибрами советской души. Но стало неспокойно на сердце, интуиция советовала прислушаться к словам человека из полиции. Настойчивость, с которой Кристоф из уголовной полиции пытался ее отговорить работать на агентство Эмиля, заронила в глубинах подсознания Веры зерно беспокойства, которое уже успело дать росток.

Она прошла в спальню и, не раздеваясь, упала на постель лицом в подушку. Потом медленно перевернулась на спину, откинув с лица волосы. Потолок был залит красным сиянием. Несколько минут Вера не могла понять, откуда это кровавое зарево, казавшееся недобрым предзнаменованием. Потом оно сменилось зеленым, и все стало на свои места — светофор на углу их дома. Он будет работать всю ночь. К красно-зеленому свечению присовокуплялось освещение бистро с первого этажа и свет от вывески «Фотокопия — Рендер», что на доме напротив.

«Если вляпаетесь, вышлют из страны с позором… если вляпаетесь, вышлют из страны…» Странное, свербящее душу чувство разрасталось. Она несколько секунд наблюдала пустоту в голове, где одиноким трупным насекомым жужжала эта фраза, а потом полезла за ноутбуком.

Когда Вера ввела имя Кристофа Герши в поисковик, ее точно окатило холодным душем. Фонтанными брызгами на экран изверглось множество фотографий человека, который отговаривал ее работать на Эмиля. Одетый в черную форму спецназовца на одном, в парадную форму с фуражкой на другом, рядом с огромной бронемашиной с надписью «BRI» на третьем. И везде эта знаменитая черно-желтая с красным эмблема, на которой справа красовалась горгулья с Нотр-Дама, а слева три буквы — «BRI».

Кристоф Герши оказался не просто из уголовной полиции, как он скромно представился, а бывшим патроном BRI, назначенным недавно окружным комиссаром. Он был легендарным начальником бригады розыска и реагирования, которая занималась расследованием убийств и похищений. На его счету было освобождение заложников там, обезвреживание террористов сям, предотвращение нескольких ограблений. Он мелькал в новостях, его представляли ко всяческим наградам.

Проведя час за просмотром, прослушиванием и прочтением, Вера почувствовала агонию от карусели грабежей, убийств, изнасилований. Утирая мокрый лоб, она все читала и читала, не веря, что вот с этим светловолосым полицейским со шрамом на шее, в потертой куртке говорила пару часов назад. И он был комиссаром!

В конце концов, ее накрыли обреченность и усталость. Куда, прости господи, она лезет?!

Вера резко захлопнула ноутбук и подошла к окну, взявшись за щеколды.

Рамы были тонкими, простыми, но старыми, выкрашенными в несколько слоев белой эмалью, и поддавались с трудом. В конце концов, она справилась с ними, вдохнув свежего ночного воздуха. Окно было перегорожено ажурными металлическими перильцами. Впившись в них пальцами, Вера сначала посмотрела наверх, надеясь разглядеть окна квартиры своего начальника, но над ее этажом повисли алые маркизы, загораживающие четвертый этаж. Она разочарованно вздохнула и глянула вниз. Из ее окна хорошо обозревался балкон офиса агентства, уставленный кадками с буйно цветущими неаполитанскими цикламенами, которые как раз начинали цвести в августе и благоухали весь сентябрь. Свет, льющийся из распахнутых дверей, озарял красные, фиолетовые и цвета фуксии бутоны.

Вера перегнулась еще ниже в надежде поймать их аромат, но до нее донеся запах сигаретного дыма, а следом к перилам подошел мужчина в светло-коричневом костюме. Одна рука его была погружена в карман брюк, в другой он держал сигарету.

— Бонсуар! — крикнула Вера. По светлым с проседью кудрям она узнала Юбера — еще одного дядю своего нового начальника. Тот поднял голову и приветливо помахал рукой с зажатой в пальцах дымящейся сигаретой.

— Не спится?

— Нет, это моя первая ночь в Париже! Не уснуть! — смеясь, отозвалась она.

— Спускайтесь! Я как раз открыл бутылку «Божоле Крю», а пить одному совершенно не хочется.

— Разве можно отказаться от такого заманчивого приглашения?

Вера подхватила ключи от квартиры, телефон и, хлопнув входной дверью, быстро сбежала вниз.

Кабинет агентства Герши выглядел несколько иначе при включенном свете. Горели настольная лампа, люстра со свисающими гирляндами стеклянных украшений. Вера приметила детали, которые не увидела в первый свой визит.

Юбер налил вино и протянул ей. Она приняла бокал и опустилась в мягкое, обтянутое зеленым сукном кресло, формой напоминающее бутон тюльпана. И, продолжая разглядывать стены, сделала глоток. Приятная волна тепла окутала облаком неги все тело.

— Вы из Санкт-Петербурга? — спросил Юбер, отпивая вино.

— Да, вы, наверное, обо мне все знаете, — улыбнулась Вера, прикладывая холодное стекло бокала к внезапно запылавшему виску. Неприятно засвербело в груди от этого простого вопроса. Показалось, у нее на лбу написано, что она бежала. Но это чувство быстро анестезировалось вином.

— Восхитительный город. Мрачный, серый, город Достоевского и Гоголя.

— Вы любите русскую классическую литературу?

— О, еще как! «Преступление и наказание»… Родион Раскольников… — заговорил он по-французски пылко — с жестами и высокими интонациями. — Этот вулкан страстей, клокотавший в его душе, просто перевернул мой привычный мир. Несколько месяцев после прочтения я смотрел на людей в страхе узнать, что за материальной оболочкой каждого кроется разрывающий внутренности кислотный пожар чувств, эмоций, подавленных порывов, желания разрушать, созидать, проверять себя на прочность. Выбор моей профессии был отчасти продиктован стремлением разобраться в человеческой природе. Ведь, по сути, мы живем, не зная друг друга. Вот скажите… как психолог: Раскольников был нарциссом?

Вера улыбнулась, не готовая к таким сложным вопросам.

— Думаю, все же да.

— Но ведь он так сильно мучился!

— Вы адвокат? — Вера перевела разговор на другую тему, боясь, что под действием вина будет выглядеть малокомпетентной. А Юбер, кажется, пытался устроить ей проверку.

— Бывший, — ответил тот уклончиво, улыбнувшись так, словно понял, что она его раскусила.

— Интересно… — Вера отпила глоток. Чуть не сорвался бестактный вопрос. Ей захотелось узнать, почему и он, и Эмиль оставили свои профессии и открыли агентство. Ей всегда казалось, что частным сыском занимаются только безработные полицейские, нуждающиеся в деньгах, и самые отчаянные романтики. Судя по тому, в какой части города и в какой квартире они открыли свое бюро, в средствах к существованию не нуждались. Неужели она повстречала самых настоящих романтиков… Такие в природе разве остались?

— В вас есть нечто, — проронил он, глядя на Веру с искренним восхищением. — Наверное, ваши предки давно живут в Санкт-Петербурге?

— Моя прабабушка — дворянка, а прадед — красный офицер.

— Ого! Я же говорил, в вас есть нечто такое. М-м… — Он замялся, постукивая указательным пальцем по стеклу бокала. — Если взять портреты великих женщин и составить из них ретроспективу начиная с античных времен до наших дней, то можно отследить нечто общее во взгляде… в посадке головы… в линии рта… Стержень.

Юбер покраснел до корней волос, видно, осознав, что в попытке соблазнения ступил на очень зыбкую дорожку.

— Позвольте, я принесу к вину сыра и виноград, — спохватился он. — И персики! Вы пробовали наши персики со средиземноморского побережья?

Когда Юбер вышел, взгляд Веры упал на стол, усеянный папками, бумагами и уставленный канцелярскими принадлежностями фирмы «Montblanc». У экрана компьютера стояла черно-белая фотография. Это было единственное фото в комнате, не считая изображений в подражание импрессионистам и фотокартинам Герхарда Рихтера.

Вера некоторое время сидела в ожидании Юбера, но тот задерживался. Она поднялась, с бокалом в руках прошлась по мягкому белоснежному ковру, обвела глазами светлые стены с нежными узорами лепнины по краям, которые приятно контрастировали с ореховым паркетом. Вернулась к столу и нагнулась к фото. Старая карточка, потертая, выцветшая. На ней довольно необычная пара в брезентовых комбинезонах. На фоне доисторический автомобиль, кажется, какой-то из первых «Фордов». Очень старый. Вера не особенно разбиралась, но этому явно было лет сто.

Она было разогнулась и, отпив вина, собиралась вернуться в кресло, но что-то заставило ее поставить бокал и взять фотокарточку в руки.

На нее смотрели Эмиль и Зоя.

Эмиль как будто старше своих лет, вместо крашеных черных волос густая копна кудрей чуть темнее пшеничных, насколько можно судить по черно-белым оттенкам, но выражение глаз то же, да и поджатый рот. Зоя — напротив, кажется задорной девчонкой, у нее коротко подстриженные, торчащие во все стороны черные иглы волос, под мышкой автомобильный шлем с огромными лупами очков.

Вера мотнула головой. Наверное, это их предки — прадед с прабабкой. Но сходство мистически разительное.

Любопытство взяло вверх, Вера повернула рамку и принялась сдвигать металлические язычки, чтобы вынуть фото и посмотреть, подписано ли оно. На миг она затаила дыхание, бросив взгляд на дверь. Тишина; лишь где-то в глубине квартиры раздавался плеск воды — гостеприимный хозяин мыл фрукты.

Быстрыми, дрожащими пальцами Вера вынула деревянную планку, прятавшую заднюю сторону карточки. Слава богу, она не была любительницей современного маникюра, длинные искусственные ногти были ей ненавистны из-за их неудобства. Наконец фото освобождено. В самом низу подпись, будто в насмешку над любопытной Верой: «Эмилю от Зои. Нью-Йорк — Париж. 1908 год. Эту гонку ты будешь помнить вечно».

Она еще раз перечитала надпись, не веря своим глазам. Пришла мысль сделать фото на телефон, она потянулась в карман куртки, но плеск воды из глубины квартиры внезапно прекратился. Не дыша, слушая тяжелые удары сердца, отдающие в уши, Вера принялась заталкивать фотографию в рамку.

Она успела подхватить бокал и отойти от стола на шаг, когда Юбер внес в комнату поднос с виноградом и персиками. Он что-то говорил, весело смеясь. Потом перебросил поднос на правую руку, как заправский официант, левой принялся сдвигать на столе вещи, рамка упала, громко хлопнув ножкой-подставкой, он ее поднял и тоже отодвинул.

Вера стояла в стороне, водя пальцем по краю бокала, и улыбалась самой глупой улыбкой на свете, как будто ей двинули чем-то большим и тяжелым по голове. Она едва слышала сквозь гул в ушах торопливую и веселую речь Юбера, отвечала невпопад.

— Что с вами? — наконец спросил тот, уместив поднос среди бумаг. — Вы как-то нехорошо побледнели. Ели сегодня?

— Да… Да! — мотнула головой Вера.

— Этот изверг Эмиль — совершенно бесчувственное чудовище! — Юбер упер руки в бока. — Так замотать бедную девушку в первый же рабочий день! Он должен был дать вам время прийти в себя.

— Все в порядке… Просто вино оказалось неожиданно крепким. Я, пожалуй, пойду. Теперь спать хочется.

— Нет, вам нужно что-то съесть. Пара ягод придадут сил, — настаивал Юбер, бросившись отламывать кисточку винограда.

Все, о чем могла думать Вера, — о поисковике. Там должно быть что-то о той гонке. О знаменитой гонке 1908 года, в которой участвовали предки Герши. Или, может, он сам… Он что, продал душу дьяволу? Ему сто с лишнем лет? Такого ведь не может быть, правда?

Юбер проводил ее наверх.

Смятение отступило.

Закрыв дверь, Вера опять оказалась в тишине и темноте своей квартирки. Что на нее нашло? Разве можно шарить по вещам незнакомого человека, пригласившего ее выпить бокал вина? Почему ее так поразила эта фотография? Совершенно точно, все дело в крепком «Божоле Крю».

Подойдя к кровати, Вера села на край, провалившись в размышления. До смерти перепугалась, думала, застанут на месте преступления. Долгий перелет, встреча с несколькими подозреваемыми, комиссаром с внешностью Бельмондо, который довольно грубо предрек ей изгнание из Франции с позором, а потом еще эта фотография…

Вовсе тот Эмиль не похож на этого. И Зоя другая. Детей назвали в честь прабабушки и прадедушки, вот и вся интрига.

Вера вынула из кармана телефон. Комнату попеременно освещал то красный, то зеленый свет. Иногда проезжал одинокий автомобиль. Она набрала в поисковике: «Гонка Париж — Нью-Йорк», но тотчас стерла, быстро скинула ботинки, куртку, платье и нырнула под одеяло.

Во сне она неслась по бескрайним американским саваннам на гоночном автомобиле начала прошлого века, вынужденная постоянно тормозить, потому что ярким пятном зажигался красный фонарь светофора.

Примечания

10

Энурез — часть триады, набора из трех поведенческих характеристик, описанных Джоном Макдональдом в 1963 году. Двумя другими характеристиками являются пиромания и зоосадизм. Ученый предположил связь этих характеристик с социопатическим и преступным поведением человека.