И все небо для нас

Юлия Лим, 2020

Новый роман от автора «Раздолбая» и «Списка». После смерти мамы Вера с младшей сестрой переезжают к дяде. Вера привыкла во всём сомневаться, и новая семья вызывает у неё отторжение. После знакомства с Гордеем девушка учится любить себя, доверять людям и бороться со стереотипами. Вот только правда о ссоре матери с бабушкой и дедушкой не даёт Вере покоя… «Каждый носит в себе частичку предыдущих поколений. Мы – это история прожитых жизней, перенесённых драм и переживаний. Можно сказать, что мы, дети, – бесконечная летопись своих семей».

4

—…Ла! Писклявый голос сестры.Силюсь разлепить глаза, но не выходит.

— Вела! Вела, вставай! — Мила больно хватает меня за плечи и потряхивает.

От ее пальцев у меня остаются синяки. В школе однажды заподозрили, что меня бьют дома, и отправили соцпедагога проверить, все ли в порядке.

— Ну Вела-а! — Мила с размаху шлепает меня по попе.

Глаза открываются мгновенно: подскакиваю и несусь за сестрой, размахивая подушкой.

— Ты меня ударила!

— Вставать надо было! Бе-е! — Смеясь, Мила убегает за угол.

Не успеваю затормозить и врезаюсь бедром в стол. Он овальный, но все равно больно.

— Чего тебе, Хоббит? — Зеваю, бросаю подушку на кровать, потягиваясь, и потираю ушибленное место.

Убедившись, что я ее не трону, сестра берет меня за руку:

— Идем! — И куда-то ведет.

Мы выходим на террасу. Неподалеку дядя разговаривает с кем-то у машины. Он оборачивается с холщовым мешком в руках. Он что, купил картошку?..

— И чему ты так радуешься? — спрашиваю у сестры.

— Там кукулуза! Настоящая! — Мила с криками несется к дяде.

На кухне он выворачивает мешок, показывая нам спелые кукурузные початки.

— Как вам такой завтрак, девочки? — улыбается Тихон.

Мила хватает початок, но я отбираю его, тщательно мою и только потом возвращаю. Сестра вгрызается в желтые зерна.

Никогда не ела такую кукурузу, только консервированную, и то в салатах.

С недоверием кошусь на дядю, но он притворяется, что не замечает этого. Тогда я беру початок, хорошенько промываю и пробую.

— Ну как? — спрашивает дядя.

Пожимаю плечами. Не очень.

— Вкусно! — выдает Мила. — Поплобуй, дядя!

Желудок панически сжимается. Она снова назвала его дядей. Прошло всего несколько дней, а Мила готова ему все простить за какой-то кукурузный початок.

— Больше не хочу. — Отдаю Тихону свою полуобгрызенную порцию и ухожу в ванную комнату.

Здесь, в отличие от гостиницы, есть средства для ухода за кожей. Конечно, не те, которыми я пользовалась дома, но в последний год россыпь прыщей лишь увеличилась, и никакие новые пенки, гели, скрабы и маски не помогали от нее избавиться. Никто не предупреждает в рекламах, что нельзя смыть с лица стресс.

Беру флаконы, изучаю составы. Косметические средства подобраны так, чтобы не нарушать атмосферу лесного домика. Все запахи натуральные: ягодные, еловые, фруктовые. Выбор небольшой, но я зависаю. Наконец беру гель с запахом алоэ, мою лицо и равномерно наношу полупрозрачный слой. Смываю гель, и кожа по-настоящему дышит. Мне так не хватало этого чувства последние два дня. Когда все злит, лучшего средства для успокоения, чем уход за собой, не найти.

* * *

Покидаем уютную обитель, вновь превратившись в скитальцев. Дядя тащит мешок с кукурузой, Мила, подпрыгивая, носится по полю, распугивая бабочек, кузнечиков и прочую живность, а я плетусь за ними.

— Быстлей, челепаха! — дразнится сестра.

Когда мне что-то сильно надоедает, я начинаю сутулиться. Однажды мама пошутила, что в таком положении рюкзак становится моим панцирем. А еще они высмеивали мое занудство. Скучаю по тем временам, глядя на раскинувшуюся вокруг природу. Согласна быть ворчливой Тортиллой, лишь бы вернуть маму.

— Все в порядке? — интересуется дядя, поравнявшись со мной.

— Вроде того.

— Выглядишь расстроенной.

Больше всего в чужаках меня раздражает внимательность. Почему родные никогда ничего не замечают, а едва знакомый человек будто сквозь кожу смотрит?

— Просто думаю… Вот бы мама это увидела.

— Ей бы понравилось.

— Мила, осторожнее! — Замечаю, что сестра слишком резво скачет возле камней.

Поле и колосья пшеницы заканчиваются. Начинается лес с могучими деревьями. Их кроны укрывают нас от палящего солнца.

— И все-таки… — Гляжу под ноги, подбирая слова. — Почему ты тратишь столько времени и сил на эту… прогулку вместо того, чтобы привезти нас домой на автобусе или такси? Скажи честно.

— Вам это нужно, — отвечает дядя, наблюдая за Милой.

Сестра подобрала палку и размахивает ею, отбиваясь от невидимых врагов.

— Мне лично нужны кровать и тишина, — хмыкаю.

— Верю. — Дядя добродушно улыбается. — Но все же попробуй дать выход эмоциям.

— Зачем?

— Ты зажала себя в тисках ответственности. Боишься заплакать перед сестрой, потому что ты для нее пример. Но теперь у тебя есть я. Позволь себе жить как обычный подросток.

В груди закипает волна негодования. Да что он обо мне знает, чтоб вот так критиковать?! Но едва я раскрываю рот, как издалека доносятся вопли сестры.

— Мила! — Мчусь на ее голос. — Мила!

Дышать тяжело, пот течет в глаза, одежда прилипла к телу. Сестра стоит по колено в озере и размахивает руками, поднимая брызги. Она смеется и радуется.

— Вела, смотли, водичка! Теплая!

У меня чуть сердце не остановилось, а ей весело.

— Подожди, глубину проверю. — Беру палку и продавливаю дно.

Никаких ям и скрытых провалов.

Кроссовки вязнут в мокрой земле, и я стою в иле по щиколотку. С громким хлюпаньем выхожу на сушу, снимаю обувь и хорошенько прочищаю, сидя на корточках у воды.

— Далеко не уходи, слышишь? — Показываю сестре кулак.

Она высовывает язык и обрызгивает меня.

— Не хотите искупаться и перекусить? — Дядя ставит рюкзак на траву. — До дома недалеко.

— То есть? — уточняю я.

— Переплывем озеро на лодке.

Мила подбегает к нам и поворачивается спиной:

— Ласстегните молнию!

Дядя тянет к ней руки. Опережаю его и помогаю сестре снять наполовину мокрое платье. Она остается в нижнем белье и хочет скинуть майку, но я ей запрещаю.

— Но мне жалко! — канючит сестра.

— Сейчас искупнешься, и жарко не будет.

Не собираюсь раздеваться перед Тихоном. Слишком много мерзких историй читала в интернете про то, как родственники причиняли боль маленьким девочкам. Поэтому я остаюсь в одежде и приглядываю за Милой с берега.

— Ты уже умеешь плавать? — спрашивает дядя у сестры.

— Да! Я ходила в бассейн! — хвастается она.

— Мила, плавай вдоль берега. Здесь тебе не бассейн, спасателей нет, поняла?

— Поняла, — дуется Мила.

Пока она плещется, мы с Тихоном подготавливаем площадку для обеда. Он достает плед и раскладывает на траве. Кукуруза ждет своей очереди, вода в бутылке противно теплая. Как же не хватает холодильника или льда.

— А ты не хочешь? — Дядя кивает в сторону озера. Качаю головой.

— Почему?

— Я ведь уже говорила, что пока не могу тебе доверять. И… — Замолкаю, раздумывая, следует ли говорить ему это. — Неужели ты сам не понимаешь, как это выглядит?

— Что?

— Ну… как-то странно будет, если я кинусь в озеро без купальника, а ты останешься смотреть на все это со стороны.

Взгляд дяди на мгновение становится тяжелым, потом отстраненным. Он покачивает головой и кивает.

— В современном мире быть мужчиной тоже опасно. — Фыркаю, но не успеваю его перебить — дядя продолжает: — Я понимаю, что девочкам лучше быть бдительными. Вам приходится опасаться незнакомцев, следить, чтобы с младшими сестрами не случилось ничего плохого. Но не все мужчины извращенцы. Нам тоже иногда достается от женщин.

Отворачиваюсь и смотрю на счастливую Милу с розовой шляпкой на голове. Сестра снимает ее только на ночь. Как же легко Тихон купил ее доверие. Боюсь, что скоро она окончательно ему доверится, а меня слушать перестанет.

— Вера! — Дядя щелкает пальцами, привлекая мое внимание. — Раз ты мне не доверяешь, пообещай кое-что.

Напрягаюсь, и он это замечает. Голос дяди смягчается:

— Пообещай, что попробуешь быть обычным подростком, а не строгой мамосестрой.

Долго терзаю его взглядом, размышляя над ответом.

— Ну… посмотрим, — неохотно отвечаю я. — Но это не значит, что я перестану присматривать за сестрой.

Больше мы не разговариваем, пока уставшая Мила не вылезает из воды. От нее пахнет болотом и илом. Споласкиваем руки чистой водой, протираем антибактериальными салфетками и садимся есть кукурузу.

* * *

После сытного перекуса мы с Милой отходим за деревья, чтобы она переоделась в чистое белье. Прикрываю ее от дяди широким пледом. Тихон убирает следы нашего пребывания: складывает остатки кукурузы в мешок, туда же отправляются листья и объедки. Он никогда не мусорит, всегда выглядит опрятно. Только сейчас замечаю, что в доме он побрился, — пропала щетина.

— Всё! — довольно заявляет Мила.

В этот раз она надела желтое платье — наверняка вечером будет смотреть «Красавицу и чудовище».

— Далеко до лодки? — Складываю плед в рюкзак.

— Полчаса ходьбы.

— Так ведь солнце вовсю жарит, не напечет?

— По прогнозу обещали облачность. Узнаем, когда доберемся до места.

Мила скачет кузнечиком, напевает какую-то песню и успевает полюбоваться полевыми цветами. Неподалеку кружат насекомые.

— Мил, осторожнее, там шмель летает! — кричу я.

— Ага, — равнодушно отзывается сестра, чуть ли не вплотную разглядывая насекомое.

— Она бесстрашная, — замечает дядя.

Мила держит ладошку рядом с цветком, а по ней ползает шмель. Она улыбается и не шевелится.

— Щекотно, — делится сестра, когда мы приближаемся.

Наконец она пересаживает шмеля на цветок и уносится вперед.

— Да, в этом вся проблема. — Вытираю пот со лба и опускаю козырек кепки пониже.

— В чем именно?

— Она слишком храбрая. Когда-нибудь ей за это достанется.

— Слышал, что у нее были трудности в школе.

— Откуда ты знаешь?

— Я же оформлял опеку, — поясняет дядя. — И документы из школы тоже забрал. Там и рассказали, что Мила — чувствительная девочка.

Только сейчас понимаю, что больше не увижусь ни с прежним классом, ни с теми девчонками, которых называла подругами. И, самое смешное, что я ничего не чувствую. Ни легкости, ни грусти. Мне все равно.

— Упомянули вскользь, без подробностей. Расскажешь? Я должен знать, к чему готовить Милу. Вы обе пойдете в новую школу, и ей наверняка будет сложнее адаптироваться, чем тебе.

Об учебе я совсем забыла. Все, что важно сейчас, — просто идти, присматривать за сестрой и соблюдать режим. Давно живу как робот.

— Я сама толком не в курсе. В школе сказали, что она побила какого-то мальчика, а сестра — что наваляла ему за дело. Он обижал одноклассниц, и она решила вступиться за них. Выговор почему-то сделали ей, а не тому задире.

Дядя улыбается. Его взгляд грустный, но из-за морщинок у глаз кажется, что это добрая грусть. Если сравнить ее со вкусами, то я бы описала ее как соленую карамель.

— Потому что миром правят стереотипы, Вера, — замечает Тихон. Киваю. — Общество так натренировали. Если мальчики дергают девочек за косички и заглядывают им под юбки, то это якобы нормальный процесс взросления. На самом деле таким образом взрослые поощряют в сыновьях склонности к насилию и нарушению чужих границ. Интимная жизнь должна оставаться неприкосновенной, и я сейчас говорю не о сексе.

Такого от него я уж точно не ждала. Бывало, что я обсуждала с подругами темы или шутки, связанные с половым созреванием, но не с мамой. А тут не только мужчина, но еще и родственник, не стесняясь говорит о таких вещах.

— Я тебя смутил?

Отворачиваюсь.

— Извини, если затронул чувствительную для тебя тему. — Он недолго молчит, а потом доверительным тоном добавляет: — Помни, табу — те же стереотипы. По-настоящему свободной ты станешь тогда, когда они перестанут тебя волновать. Только проявляй осторожность, потому что свобода от ограничений разума и вседозволенность — разные вещи.

Не пойму, что творится у него в голове. Как ему такие мысли на ум приходят? И зачем он озвучивает их мне? После долгой паузы выдаю:

— Ты странный.

— Я знаю, — добродушно смеется он.

* * *

Когда мы подходим к небольшому ангару, на небе стягиваются облака и заслоняют собой солнце. Ветерок становится прохладным. Мила, напрыгавшись, устало бредет рядом. Раньше она часто хватала меня за руку, но за последние дни в пути отдалилась.

— О, Тихон! Давно ты к нам не заходил! — Нас встречает крупный крепкий мужчина.

— Добрый день, Вано. — Дядя пожимает его руку.

Судя по имени и внешности, Вано грузин.

— Это те девочки, о которых ты говорил? — улыбается он широко и дружелюбно. — Племяшки твои?

— Да. Вера и Мила.

— Плиятно познакомиться! — влезает сестра и протягивает к огромному по сравнению с ней Вано маленькую ручонку.

Он склоняется, аккуратно сжимает ее пальцы:

— Добро пожаловать, принцесса! — И подмигивает. — Погода сейчас что надо. Возьмите с собой чего-нибудь покушать и плывите с богом. — Вано поворачивается ко мне. — Ты чего такая надутая, Верочка?

— Лицо у меня такое, — колко отвечаю я и тут же об этом жалею.

Вано усмехается.

— У меня сын тоже иногда бунтует. Все подростки особенные, верно?

Они с Тихоном обмениваются парой фраз, а я наблюдаю за Вано. Каждый раз, когда он говорит о сыне, его глаза искрятся гордостью и заботой. У мамы тоже так блестели…

Сглатываю ком, хватаю сестру за руку и веду к ангару. Мужчины догоняют нас и спускают лодку на воду.

— Держите, девочки. — Вано протягивает небольшой мешочек Миле, а потом мешок чуть крупнее мне. — Это када. — Заметив наше недоумение, он добавляет: — Домашнее печенье с орешками. У вас ведь нет аллергии?

Мы с сестрой одновременно качаем головами.

— Вот и хорошо. А это вдогонку. — Вано передает один средний пакет мне, а другой, побольше, дяде. — Чурчхела и минералка в подарок. Передай Ирмочке немного сладостей. Ей они сейчас в самый раз.

— Спасибо. Хорошо, — обещает дядя.

Усаживаю в лодку Милу, занимаю место рядом с ней. Тихон заводит мотор, и мы отплываем.

— Пока, удачи! — кричит Вано вслед.

Мила подскакивает и кричит, сложив руки рупором:

— Пока, дядя Вано!

Сквозь шум мотора мы слышим отдаляющийся добродушный смех.

* * *

Когда мы отплываем достаточно далеко, спрашиваю:

— Кто такая Ирмочка?

— Моя жена.

Спешно присматриваюсь к пальцам Тихона, вдруг не заметила кольцо в прошлый раз, но его нет.

— Вы что, официально не женаты?

— Женаты.

— Тогда почему…

— Почему нет кольца? Я ношу его вот здесь. — Дядя достает из-за пазухи цепочку с золотым кольцом.

Замечательно. Оказывается, в доме дяди есть еще один посторонний человек. И не просто кто-то там, а его жена. Сколько историй всплывает про злобных мачех и теть, которые ненавидят детей?

— Перекусите, нам еще долго плыть.

Он специально перевел тему, чтобы не обсуждать жену?

* * *

— Подожди. — Достаю печенье из своего пакета, обнюхиваю и осторожно пробую. Минуту спустя, когда со мной ничего не случается, разрешаю: — Можно.

Мила вгрызается в угощение. Печенье крошится над ее мешочком. Нежный вкус выпечки в сочетании с грецким орехом радует желудок. Запиваем печенье каждая из своей стеклянной бутылки. Вокруг вода, красивая природа, а мы едим грузинские сладости в моторной лодке. Давно мне так хорошо не было. И спокойно. Иногда мозгу жизненно необходимо отключиться от проблем и ни о чем лишнем не думать.

— Хотите попробовать? — Дядя открывает мешок с чурчхелой. — Выбирайте.

— А твоя Ирмочка не будет возмущаться, что мы ее сладости берем? — не упускаю случая подколоть его.

— Она у меня не жадная.

Не сработало.

— Мне класную. — Мила тычет пальцем в красную чурчхелу. Выбираю зеленую, и мы съедаем их так быстро, что почти не замечаем хруста орехов.

— О-ой, я объелась! — Сестра съезжает на сиденье, расслабив руки и ноги.

Через мгновение она уже спит с приоткрытым ртом и преисполненным блаженства лицом.

— Вот про кого на самом деле писал Грибоедов, — хмыкаю я. — «Счастливые часов не наблюдают»^[2] вовсе не про влюбленных.

— Интересное наблюдение, — поддакивает дядя.

Облокачиваюсь на край лодки. Вода настолько чистая, что видны маленькие рыбки. Опускаю пальцы и смотрю, как маленькие волны разбиваются о них.

Стрекочут кузнечики и цикады. С неба опускается вечер.

— Почему ты сразу не сказал про жену? — говорю тихо, чтобы не разбудить сестру.

— Не хотел вас беспокоить.

— По-твоему, если бы мы вошли в дом, где живет еще один незнакомый человек, это бы нас избавило беспокойства?

— Ладно, ты победила. — Тихон вздыхает. — Я старался не думать о ней, пока занимался удочерением и получал другие документы, потому что когда я далеко, то безумно по ней скучаю.

В его голосе звучит неподдельная тоска. Она прокрадывается внутрь меня и касается сердца. Ловлю настроение дяди и таким же тоном замечаю:

— Похоже, ты ее сильно любишь.

— Очень сильно.

— Она хороший человек?

— Это была ее идея. Удочерить вас.

— Значит, ты сам не очень-то этого хотел?

— Я сомневался, потому что для создания семьи нужна ответственность…

А ты эгоист, дядя. Впрочем, чего я ожидала, если мама из-за своей раненой гордости отреклась от семьи? Если ее родители отреклись от нее и нас с Милой? Похоже, отрекаться от всего подряд у нас семейное.

Мы подплываем к причалу в тишине подступающей ночи. Дядя глушит мотор и пришвартовывает лодку. Мы рассовываем мешки Вано по рюкзакам и одновременно поворачиваемся к спящей Миле. Она так устала за день, что до сих пор не проснулась.

— Я могу понести ее, — предлагает дядя, но я опережаю его и поднимаю сестру на руки.

Мне безумно тяжело вылезать из лодки. Спотыкаюсь о бортик и едва не падаю вместе с Милой. Тихон вовремя подстраховывает меня. Опять. Невольно закатываю глаза и благодарю его.

И вот мы снова идем. Кажется, у меня скоро откажут и спина, и ноги. Глаза слипаются. Когда уже эта бесконечная ходьба закончится?

Луна освещает путь. Дядя сворачивает с асфальтированной дороги в высокую траву. У меня нет сил разглядывать очередное дикое поле, и я просто плетусь за ним.

За высокими стеблями наконец проглядывают очертания дома. Мы выходим к нему, и я крепко жмурюсь — так ярко бьет в глаза свет. На крыльце стоит женщина в халате. Заметив нас, она поднимает руку и машет. Тихон машет в ответ.

— Неужели дошли?

— Да. Идем, Вера. Осталось совсем немного.

Чем ближе мы подходим, тем лучше видно женщину. Свет больше не бьет в глаза. Она обнимает дядю, целует, а затем отступает, чтобы встретить нас.

— Вера, добро пожаловать! — чирикает Ирма, а я пялюсь на ее живот.

Она беременна! Срок большой.

Вот для чего они нас удочерили. Я снова стану нянькой, только теперь не для одного ребенка, а сразу для двоих.

Опускаюсь на колени, держа Милу. Дядя с тетей что-то говорят, но их голоса отдаляются. Кто-то забирает сестру из моих рук.

Заваливаюсь набок, чувствую прикосновение земли к щеке и закрываю глаза.

Примечания

2

«Горе от ума», А. С. Грибоедов. — Прим. автора.