Женюсь на дочери магната

Юлия Крынская

Мой парень два года ждал моего совершеннолетия, и ему плевать на мою мечту. Но напрасно он с моим папочкой радуется моему провалу. Кухня, церковь, дети не моё! Я всё равно найду себя! Даже если мне придётся пойти служить в спецназ.

Глава 11

Егор

Как только Фрол про Сочи сказал, я понял — судьба. Мне этим летом трижды снилась Соня. Молюсь за неё, но сердце неожиданно потянулось к местам, где мы были так счастливы. Хотел уже с Анной туда в отпуск поехать, но боялся расстроить её своими переживаниями. Жена чувствует меня, как никто другой.

— Егор, рассказывай дальше! — синие глаза Мэл блестят, как в лихорадке. Для девчонки моя история натуральный фильм ужасов. Жизни она и правда не видела.

— Дальше… Дальше я поцеловал Соню. — Кладу голову на подголовник и закрываю глаза.

Наша первая ночь с Соней за давностью лет не канула в Лету. Я всё помню, как будто это было вчера. Целовался с другими девчонками и, к стыду своему, спал с ними без любви. Но Сонин поцелуй… Так страждущие пьют воду из целебного источника. Жадно, ненасытно, до дрожи во всём теле.

Обнял я первый раз Соню, а она мне ладонями в грудь упирается, но не отталкивает. Вскоре кольцо её рук смыкается на моей шее.

— Я даже не знаю, как тебя зовут, Дубровский! — шепчет Соня, переведя дыхание.

С трудом нахожу силы оторваться от сладких, как кагор, губ.

— Егор, — выдыхаю я.

Признаюсь себе, что ничуть не лучше тех парней. Желание сделать Соню своей, зацеловать до одури этой ночью кружит голову. — Где ты живёшь? Пойдём, провожу тебя.

— Сейчас в лагере. У меня даже комната своя, — хвастается Соня. — Пригласила бы тебя на чай, но у нас на территорию даже мышь не проползёт.

— Так это полевая мышь, а я летучая, — смеюсь довольно.

Я и не мечтал, вот так, сходу, попить чаю с желанной малышкой, проговорить с ней до утра. Поэтому глубоко внутри ликую. Правда кольнула тогда мысль, что вряд ли я стану для Сони первым мужчиной. Она будто прочитала её.

— Приставать не будешь? — Соня по-прежнему обнимала меня за шею, а я сжимал тонкую, ничем не прикрытую девичью талию.

— Что ты, кроха! Солдат ребёнка не обидит!

— Я не ребёнок, — так умильно, как Соня, губы никто не умел надувать. — Мне скоро двадцать один.

— Тогда буду, — честно признаюсь я. — Если ты этого захочешь.

— Дай слово, что не тронешь меня, и ты приглашён!

Повторяю, расставляя точки над «ё»:

— Только. Если. Захочешь. Ты.

— У меня никогда не было парня. Но лучше пусть это случится с тобой, чем с ними, — Соня краснеет и кивает в сторону моря. — Надоели, сил нет.

— Они больше не тронут тебя.

— Только пока ты здесь, — вздыхает Соня.

Эту правду знаю и я. Но что можно пообещать девушке, которую знаешь всего полчаса, а она уже не против лечь в твою постель? Стоп, а что она говорила про «не было парня»?

— Ты хочешь сказать, что ты… что ты никогда того этого? — армия мурашек пронимает до костей.

Соня стоит красная до самых кончиков ушей.

— Егор, прости, ерунду сказала! — встряхивает она каштановыми кудряхами. — От страха, наверное. Проводи меня до лагеря.

— Почему ерунду? Ты говоришь то, что думаешь. Мне нравится, — беру Соню за руку, и увлекаю по аллее в сторону освещённых корпусов.

Не помню, что ещё говорила в тот вечер Соня. С трудом разбирал её слова, вспоминая наш случайный поцелуй. Голову кружил аромат Сониных карамельных духов, её голос, смех, а от случайного соприкосновения плечами по телу шарахало почище тока. Сам шёл, точно воды в рот набрал.

У охранной будки, свежевыкрашенной голубой краской, Соня вернула меня в действительность короткой фразой:

— Пока, Егор! Спасибо, что проводил.

— Как пока? А чай? — спохватился я.

— Кузьмич тебя не пустит, — пожимает Соня плечами. — Как сюда пробираются летучие мыши к другим, я не знаю. Увидимся на пляже или… не знаю, земля круглая.

— Я тебе дам земля круглая, — смеюсь и подмигиваю Соне. — Ты окошко, главное, не закрывай.

— Да не пройдёшь ты… — Соня встаёт на цыпочки и целует меня. — До завтра!

Пока я ладонью остужал горящую щёку, Соня впорхнула в будку охранника и, миновав турникет побежала наискосок через асфальтированную площадку к трёхэтажному белому корпусу. Я пошёл вдоль высокого бетонного забора, посматривая на растущие вдоль него вековые деревья и припаркованные на ночь машины. В казарму я мог вернуться под утро. Прошло всего каких-то две-три минуты, а я уже заскучал по Соне. Грузовик, дерево, забор — схема сложилась автоматически. Уже через минуту я крался по территории лагеря к заветному дому. На другом конце залаяла собака. После отбоя все окна смотрелись чёрными бойницами. Лишь в двух на первом этаже горел свет. Окно с решёткой не иначе как комната охраны, а вот зелёные лианы и листья на занавесках, похоже, приведут меня куда надо. В подтверждение окно распахнулось настежь.

Подкрасться к нему и разведать обстановку у меня не получилось. Собачий лай и топот неотвратимо приближались. Ничего не оставалось, как с разбегу, оттолкнувшись ногой от клумбы, влететь кубарем в комнату.

— И снова здравствуйте, — как ни в чём не бывало расшаркиваюсь я перед обалдевшей Соней.

— Здрас-сте, — отступает она. — Я верила, что ты придёшь, но что так скоро и громко…

Собаки заходятся лаем под окном, а в коридоре слышатся шаркающие шаги.

— Твоя очередь спасать меня, — ныряю под кровать.

Соня бросается к окну, закрывает его, и хватает тюбик со стола. Мне не очень видно, что она делает — стук в дверь заставляет вжаться в стену и замереть. Скрип петель двери и недовольный женский голос сменяется смехом:

— Вот ты лягуха, Соня! Я аж испугалась.

— Да это маска для лица. Вы за чаем?

— Нет, собаки примчались к дому, думала, это к тебе кавалер решил заглянуть.

— Что ты, тётя Шура, сюда генофонд российского спорта съехался, на меня и не посмотрит никто.

— Да уж, — вздыхает неведомая тётя Шура. — Глаз да глаз за ними теперь! Пойду погляжу на втором этаже. Собаки просто так брехать не станут.

Снова скрип двери, и скрежет ключа в замке. Выбираюсь из-под кровати. Соня как ни в чём не бывало перед овальным треснувшим зеркалом на стене стирает ватным диском зелёную краску с лица.

— С такой соображалкой и выдержкой тебе бы в разведке служить, — обнимаю её за плечи. Малышка напряжена и отводит глаза. Шепчу ей на ухо: — Я уже соскучился по тебе. Представляешь?